Страница 40 из 101
Агафья посмотрела на Ефросинью с невольным уважением.
Её изумляла и восхищала эта смесь ума и наивности. И было даже немного стыдно за свою связь с Игорем. Ефросинья считает Агафью своей лучшей подругой и не догадывается о том, что та была, и довольно долго, любовницей её мужа.
«Впрочем, я ныне Игорю тоже неинтересна, — оправдывая себя, подумала Агафья, — у него теперь мысли о другой. Так вот почему он не смотрит в мою сторону. С крещёной половчанкой связался! Ну я ему это припомню!»
Манефа между тем всячески обхаживала Ольгу, «вою младшую сноху.
Хотя Ольга не распространялась про свою семейную жизнь, однако до Манефы доходили слухи, что Всеволод живёт с женой не очень дружно и не таясь путается с девками.
Ольга не жаловалась, но и не скрывала того, что не прочь уехать к брату в Переяславль.
Раздобревшие от вина боярыни принялись петь весёлые песни.
Манефа охотно присоединилась к слаженному женскому хору, взглядом приглашая Агафью и Ефросинью подтягивать распевки, как они это умели. Агафья откликнулась на этот призыв и тоже запела чистым, звонким голосом.
Ефросинья, как и Ольга, медов хмельных не пила и в общем веселье не участвовала, одолеваемая невесёлыми думами.
Игорь покинул душную шумную гридницу, чтобы подышать свежим воздухом на теремном дворе. За ним увязался Всеволод, уже крепко выпивший, но ещё державшийся на ногах.
По двору сновали челядинцы, обслуживавшие пиршество. Кто-то нёс кадь с мёдом. Кто-то звенел ключами, отпирая двери кладовых. Два холопа торопливо свежевали свиную тушу под навесом. С поварни доносились голоса служанок и хлопанье дверей.
День клонился к закату.
По сиреневому необъятному небу плыли величавые облака, подкрашенные лучами заходящего солнца в розоватый цвет. Было тепло и безветренно.
Игорь, шагая вдоль дворцовой стены по дорожке, выложенной каменными плитами, любовался облаками, расцвеченными яркими красками вечерней зари. В такие минуты хорошо мечтается...
Послушай, брат, что хочу сказать тебе, — заговорил вдруг Всеволод, приотставший на полшага.
Игорь замедлил шаг и оглянулся.
— Недавно мой огнищанин побывал в Козельске по своим делам, — продолжил Всеволод. — И знаешь, кого он там встретил?
На лице Игоря отразился молчаливый вопрос: кого?
— Вышеслава Бренковича, — ответил Всеволод. Брови Игоря удивлённо подпрыгнули.
— Твой огнищанин не мог обознаться?
— Не мог. Он разговаривал с Вышеславом.
— И что же поведал ему Вышеслав?! Как он оказался в Козельске?
— Вышеслав был с ним не больно-то разговорчив, — хмыкнул Всеволод. — Однако проговорился, что служит ныне козельскому князю. Вот так, брат.
— Странно, — пробормотал Игорь, — очень странно. Неужто поссорился с князем суздальским? Я поеду в Козельск, — решительно добавил он.
Дорога до Козельска пролегала через Трубчевск, поэтому по окончании торжеств Игорь отправил жену и часть своей свиты в Путивль, а сам с несколькими слугами и дружинниками присоединился к Всеволоду, отправившемуся домой. Ефросинье Игорь сказал, что желает посмотреть харалужные[80] мечи, приобретённые Всеволодом у фряжских купцов.
Ефросинья знала, как ценит Игорь хорошее оружие, и ничего не заподозрила.
Всеволодов огнищанин, по имени Звяга, согласился сопровождать Игоря в Козельск, дабы помочь разыскать там Вышеслава.
До Козельска добрались к вечеру в Финогеев день[81]: Игорь сразу отправился на подворье к тамошнему князю Василию Ростиславичу. Челядь рассказала, что князь вместе с семьёй пребывает в своём сельце неподалёку от Козельска.
Игорь стал расспрашивать про Вышеслава:
— Слышал я, что сей муж ныне вашему князю служит?
— Истинная правда, княже, — ответили слуги. — Князь наш пожаловал Вышеслава Бренковича тиунством.
— А где живёт новый тиун вашего князя?
Кто-то из челядинцев вызвался показать дорогу.
Было уже довольно темно, когда Звяга постучал в ворота высокого дома, обнесённого крепким тыном, стоявшего в нескольких минутах ходьбы от княжеского терема.
На стук из-за ворот раздался голос дворового человека:
— Чего надо?
— Вышеслав Бренкович дома ли? — громко спросил Звяга.
— Кому он понадобился? — развязно поинтересовался дворовый.
— Гость к нему именитый.
— Сейчас доложу. Как звать гостя-то?
— Игорь Святославич.
Протопали по дощатому настилу удаляющиеся шаги, и всё стихло. Прошло много времени, прежде чем где-то в отдалении скрипнула дверь, вновь зазвучали шаги, уже приближающиеся и торопливые. Стукнул засов, и в воротах открылась узкая дверца.
Тот же самый голос, но уже почтительный, произнёс из темноты:
— Милости просим, гости дорогие.
В тёмных сенях Игоря встретила служанка со светильником в руке. Она поклонилась Игорю и повела за собой, отворяя перед ним низкие двери переходов и комнат.
Вот служанка отворила ещё одну дверь и посторонилась, пропуская князя вперёд.
Игорь перешагнул через порог и оказался в просторной горнице, освещённой пятью свечами в медном подсвечнике. Подсвечник стоял на столе, покрытом белой скатертью. За столом сидел Вышеслав.
При виде Игоря он встал и властно сказал служанке:
— Домаша, собери-ка угощение для гостей.
Домаша молча поклонилась и скрылась за дверью.
Вышеслав приблизился к Игорю. Они крепко обнялись и несколько мгновений держали друг друга в объятиях. Затем заговорили оба враз:
— Ты как здесь оказался?
— Долго рассказывать. А ты как?
— Прознал, что ты здесь обретаешься, вот и приехал.
— Понятно.
— Сколько же мы не виделись?
— Без малого три года.
— Иль не ложилось тебе у суздальского князя, что ты к козельскому служить нанялся?
— Не ложилось... — При этих словах лицо Вышеслава омрачилось.
Игорь понял, что Вышеслав чего-то недоговаривает, и постарался перевести разговор на другое:
— Изольда небось уже родила тебе сына или дочь?
— Может, и родила, да только не мне, — сквозь зубы процедил Вышеслав. — Отнял у меня Изольду Всеволод Юрьевич, чтоб ему пусто было!
— Как так отнял? — обомлел Игорь. — По какому праву?!
— По праву сильного, — жёстко ответил Вышеслав. — По тому праву, по которому все князья живут. Приглянулась она Всеволоду Юрьевичу, вот он и сделал её своей наложницей. А мне путь указал на все четыре стороны.
— М-да, — только и произнёс Игорь, не зная, как утешить друга.
Храня мрачное молчание, Вышеслав уселся на скамью. Игорь опустился рядом.
Чувствуя, что гнетущая пауза затягивается, Игорь сказал, словно оправдываясь:
— Кто бы мог подумать, что Всеволод Юрьевич столь падок на женскую красу. Это я виноват, Вышеслав. Хотел как лучше, а получилось хуже некуда.
— Я тебя не виню. — Вышеслав печально вздохнул. — Верно сказано: чему быть, того не миновать.
— Отчего же ты в Козельск подался, а не ко мне? — спросил Игорь, обняв друга за плечи.
— Не хотел тебя с Олегом ссорить. Он, поди, до сих пор по Изольде вздыхает?
— У Олега теперь имеются наложницы не хуже Изольды, и не одна, а целых три. Видел я их — красавицы писаные! Все три басурманки.
— Падок твой брат на чужеземок, — усмехнулся Вышеслав. — Чем ему наши-то девицы нехороши?
— Кто его знает. — Игорь пожал плечами. — Может, кровь половецкая в нём играет: подавай тёмнооких да чернобровых. Ну что, поедешь ко мне в Путивль?
— Нет, не поеду. — Вышеслав отрицательно мотнул головой. — В Козельске я осел, здесь и жить буду. Уж не обессудь.
Горько было сознавать Игорю, что лучший друг не стремится к встрече с ним, но укорять этим Вышеслава он не стал. Может, тот лишь на словах не держит обиду на Игоря, а в душе наоборот. Да и от Олега всего можно ожидать, человек он злопамятный.
80
Харалужные мечи — булатные, особой закалки.
81
Финогеев день — 29 июля.