Страница 12 из 101
В начале марта прискакал из Новгорода-Северского вестник. Олег спешно звал Игоря к себе со всею дружиной.
Игорь созвал бояр своих.
— Не иначе Олег поход замыслил. И дружине моей в том походе быть.
Бояре понимающе качали бородами: зовёт их князь на войну. Возражений не было, ибо всем было понятно, что младший брат ходит в воле старшего брата.
Все путивльские бояре с сыновьями и слугами собрались под Игорев стяг.
Один вопрос был в речах и глазах: на кого собрался идти ратью Олег? Ежели на черниговского князя, то не к добру это.
Игорь сам изнывал от любопытства. Воевать ему хотелось, но хотелось, чтоб и противник был достойный.
Олег сразил брата оглушительной вестью:
— На Киев пойдём, на самого Мстислава Изяславича!
— Да ты спятил, брат, — растерялся Игорь. — Не по силам нам тягаться с киевским князем!
Олег засмеялся:
— Нам, конечно, не по силам, но есть на Руси властелин посильнее киевского князя.
— Кто же это? Неужели Ярослав Осмомысл?!
— Нет, не он, — посерьёзнев, ответил Олег. — Войну Мстиславу Изяславичу объявил Андрей Боголюбский. Слыхал о таком князе?
Игорь согласно кивал головой.
Кто же не слышал о своенравном и жестоком суздальском князе, который родных братьев уделов лишил, презрев отцово завещание, племянников изгнал из отчины своей, боярам головы рубил за малейшее неповиновение. Даже епископа, поставленного в Ростово-Суздальской епархии самим митрополитом, князь Андрей изгнал и поставил своего из местных священников. Ходят слухи, будто занёсся Андрей в своей гордыне настолько, что желает в вотчине своей отдельную от Южной Руси митрополию создать.
«Неужели князю Андрею, как и отцу его Юрию Долгорукому в своё время, показалось мало Ростова и Суздаля, что пожелал он для себя ещё златого стола киевского?» — подумал. Игорь и спросил об этом Олега.
Олег растолковал брату, что к чему.
Оказывается, Мстислав Изяславич сидит в Киеве не по родовым правам. По древнему уставу, Киев прежде всего должен принадлежать дяде Мстислава, Владимиру Мстиславичу. Поскольку Владимир Мстиславич не претендует на киевский стол, то права на него переходят к старшему из оставшихся сыновей Юрия Долгорукого, а именно к Андрею Суздальскому.
Андрей же пожелал передать право на владение Киевом Роману Ростиславичу Смоленскому в обход своих младших братьев.
— Теперь шурин мой Роман Ростиславич зовёт меня в поход на Киев, — продолжил Олег. — Братья его, Рюрик и Давыд, тоже ополчились на Мстислава. На подходе к Смоленску Андреевы рати из Залесской Руси, вышли полки из Переяславля и Дорогобужа — тоже на Киев.
— Не понимаю, почто Ростиславичи ополчились на Мстислава Изяславича, — пробормотал Игорь, — ведь они сами звали его на киевский стол. И Глеб Переяславский звал. И Владимир Андреевич Дорогобужский. Ныне же все они — враги Мстиславу.
— А кто из них может тягаться с Андреем Боголюбским, ежели у того сорок тысяч войска, — усмехнулся Олег. — Против такой силы не попрёшь! Вот Ростиславичи и решили поддержать Андрея Боголюбского, благо он сам им Киев вручает. Глебу противиться воле старшего брата тоже не с руки: Андрей захочет и выгонит его из Переяславля. Князь дорогобужский хоть и дальний родственник Андрею Боголюбскому, но почитает его как отца, так как врагов у него много, а войска мало. Без Андреевой заступы ему в Дорогобуже не усидеть.
— Нам-то какая корысть идти под стяги Андрея Боголюбского? — хмуро спросил Игорь, которому не хотелось обнажать меч против такого славного витязя, как Мстислав Изяславич.
— Коль получится всё так, как я хочу, то, глядишь, после этого похода я в Чернигове сяду, — самодовольно ответил Олег.
— А как же Святослав Всеволодович? Он-то идёт в поход на Киев?
— В том-то и дело, что Святослав Всеволодович воле Андреевой не подчинился, хотя тот звал его на Мстислава. Более того, Святослав дал нелюбимому брату Андрея Боголюбского, Михаилу, Городец Остерский и приютил у себя двух изгнанных Андреем племянников. Такое князю суздальскому вряд ли понравится. И ежели он проявил такую милость к шурину моему, то с Божьей помощью, может, и меня пожалует Черниговом за усердие. Как думаешь, брат?
— Может, пожалует, а может, и нет, — ответил Игорь.
Ему вдруг стал неприятен этот разговор, и он поспешил уйти в покои матери.
Манефа после объятий и поцелуев тоже завела речь о предстоящем походе на Киев.
— Пускай себе сталкиваются лбами южные и северные Мономашичи, истребляя друг друга на радость Ольговичам, — торжествуя, молвила Манефа. — В прошлые времена отцы Мстислава и Андрея грызлись между собой из-за Киева, теперь дети их ту же свару затеяли. Святослав Всеволодович хитёр: сам на зов Андрея Боголюбского не откликнулся и брата Ярослава не пустил. Решил выждать, чем всё кончится.
— Может, и Олегу не стоит в это ввязываться? — осторожно спросил Игорь.
— Говорила я ему, — досадливо бросила Манефа, — Ольговичу в распрях Мономашичей не место. Грызня собак не для волка. А Олег — мол, не могу шурину своему отказать. Сегодня я ему помогу, завтра он мне.
Объединённая дружина братьев Святославичей вышла из Новгорода-Северского и, обойдя Чернигов стороной, лесными дорогами добралась до городка Любеча, что на днепровском берегу. Перебравшись по льду через Днепр, Игорь и Олег устремились к Вышгороду, подле которого был назначен сбор всех союзников Андрея Боголюбского.
На заснеженном поле под Вышгородом уже стояли станом полки Рюрика и Давыда Ростиславичей, переяславского князя Глеба Юрьевича и князя Владимира Дорогобужского.
Олег повелел ставить шатры рядом с переяславцами.
— У князя Глеба дочка подрастает, неплохая невеста для нашего Всеволода, — как бы невзначай заметил Игорю Олег. — Дружба с Глебом Юрьевичем нам выгодна, ведь Переяславское княжество с черниговскими землями соседствует. А князь Глеб по храбрости Мстиславу Киевскому не уступит.
Покуда дружинники разбивали лагерь, Олег и Игорь пришли в шатёр переяславского князя.
Глеб Юрьевич встречал гостей радушно.
На вид ему было лет сорок. Он был невысок, но крепок телом и широк в плечах. Вглядываясь в это, открытое, прямодушное лицо с ясными глазами и властным изгибом губ, Игорь невольно проникался симпатией к князю Глебу. Казалось, он весь состоит из контрастов. При тёмно-русых волосах имеет рыжеватые усы и бороду. При дородности тела тем не менее гибок и подвижен. И смеётся князь Глеб по-мальчишески заливисто, хотя голос у него грубоватый, а в лице больше серьёзности, чем озорства.
— Ого! Брательник у тебя как вымахал! — сразу после обмена приветствиями сказал Олегу князь Глеб и похлопал Игоря по плечу. — Чай, знает молодец, с какой стороны к ретивому коню подходить, а?
— Знает, — улыбнулся Олег. — Игорь и мечом владеет не хуже меня. Не подведёт в сече.
— Не дойдёт у нас до сечи с Мстиславом, — сказал Глеб и вздохнул не то облегчённо, не то с сожалением. — Не собрать Мстиславу столь полков, сколь на него из Залесья идёт. И это не считая дружин Ростиславичей, моей дружины и вашей. Тут ещё князь дорогобужский притащился! Хотя и без него бы обошлись!
— Чем же всё закончится? — поинтересовался Олег.
— Осадой Киева, — ответил Глеб. — Уповать Мстислав может лишь на крепость стен и высоту валов киевских.
Слова Глеба Юрьевича в полной мере подтвердились через несколько дней, когда к Вышгороду подошли многочисленные рати суздальского князя и с ними смоленские полки. Всего против киевского князя собралось около семидесяти тысяч войска.
Несколькими дорогами все эти полчища двинулись к Киеву и обступили город.
На требование уйти из Киева добровольно Мстислав Изяславич ответил отказом.
И началась осада.
Объединённым войском руководил сын Андрея Боголюбского, тоже Мстислав, ему помогал воевода Борис Жидиславич.
На третий день осады смолянам удалось взломать тараном Львовские ворота, и осаждающие хлынули в Киев.