Страница 8 из 11
Девушка отвела взгляд в сторону, сжала кулачки на коленях, но ответила без обиды, без обвинений, как о чем‑то само собой разумеющемся:
— Три моих платья в корзине, миледи! Я иждивенка, и ваш батюшка не считал нужным тратиться на меня. Но вы не думайте, я благодарна ему за милость и приют…
Горло свело спазмом, я прокашлялась и попросила:
— Ты не обувайся пока, Ноэль. Залезай на кровать, чтобы ноги не мерзли. Давай покушаем вместе, а потом посмотрим, что в сундуках и выберем тебе новый гардероб.
Она вскинула на меня потрясенные недоверчивые глаза, будто ослышалась.
— Миледи, вы не думайте, что я жаловалась. И не предам вас и… Вы не должны…
— Почему? — нахмурилась я.
По щеке Ноэль побежала слезинка, а глаза испуганно округлились:
— Потому что, вы, вероятно, скоро обо всем вспомните, и ваша одежда на мне станет для вас неприятным сюрпризом и…
Я подняла ладонь, останавливая поток ее слов:
— Нет, Ноэль! Я никогда не стану прежней! Просто поверь, прежняя «я» умерла!
Одинокая слезинка скатилась по бледной щеке девушки и упала на лиф старенького, когда‑то, наверное, бывшего добротным и красивым, платья. Она лишь кивнула, принимая обещание к сведению. Затем взяла тарелку с кашей и принялась меня кормить.
— А ты уже завтракала? — озаботилась я.
— Да! Мне дают там… в трапезной… — кивнула она.
Я забрала тарелку, и пусть от усилий удержать посуду у меня затряслись руки, но твердо заявила:
— Открывай другие блюда, что там еще? И на будущее: я хочу есть в компании, а не в одиночестве.
Снова отметила неуверенно — удивленный взгляд Ноэль, но та послушно убрала крышку, под которой лежал нарезанный ломтиками желтый сыр, серый ноздреватый хлеб, рядом стоял глиняный кувшинчик с молоком. В общем, позавтракали мы плотно и с удовольствием. Потом я с улыбкой наблюдала, как Ноэль, с опаской, постоянно оглядываясь на меня, открывала сундук за сундуком и показывала вещи, хранившиеся в них. Увидев красивые платья, большей частью бархатные и облегающие до бедер, с богатой ручной вышивкой золотыми или серебряными нитями и шнуровкой по бокам, мне в голову пришла мысль, что я попала в средневековую Англию времен короля Вильгельма Завоевателя.
Мы выбрали девушке три платья — довольно скромных, но добротных и теплых. Нашли подходящие удобные ботинки и чулки, к счастью, тоже обнаружившиеся среди одежды. Конечно, дело не обошлось без пары нижних рубашек. И в довершение — плащ, подбитый мехом. Я внимательно изучала содержимое сундуков, ведь всем этим добром мне придется пользоваться, и попутно выяснила, что сейчас ранняя весна, а здесь, в предгорье, это ветреный и сырой сезон.
После примерки обновок я заставила Ноэль намазать ноги, лечебной мазью из склянки, оставленной сестрой Анизой, а то на них даже смотреть больно. Переодевшись, моя юная кузина находилась в таком ошарашенном и восторженном состоянии, что следовала указаниям безропотно, перестав вскидывать на меня потрясенный взгляд.
Утомившись от приятной суеты, я незаметно для себя уснула, думая о том, как хорошо иметь хоть одно родное существо в чужом мире…
Тяжелая серая муть вечерних сумерек за окном, завывание осеннего ветра, промозглый холод, крики рыцарей, вернувшихся с охоты, и лай собак — все смешивалось и заставляло вздрагивать от страха. Я неподвижно сидела в кресле у окна в компании мышки Ноэль! Забившись в угол возле кровати, она со страхом смотрела на тяжелые деревянные двери, укрепленные металлом. Жаль, что их неприступный внешний вид не сможет защитить от опасности — щеколда с другой стороны…
Меня защитит имя, а вот сироту Ноэль — ничего! Ей уже девятый год, большая девочка, чтобы самой позаботится о себе. Нельзя, нельзя привязываться к чему‑то или кому‑то. Все заберут, искалечат, уничтожат.
Двери открыла парочка подвыпивших рыцарей и ввалилась в комнату. Сатис! Как же я его ненавижу. До сих пор в памяти стоит его мерзкая глумливая ухмылка, когда он спускал голодных псов на маминого коня Алого.
Приближенный вассал лорда Калема, заметив Ноэль, сжавшуюся в углу, усмехнулся:
— Детка, ты уже большая стала, пора научить тебя плотским радостям!
Девчонку схватили за талию и, не обращая внимания на ее крики о помощи и мольбы, потащили к дверям. Я видела, как Ноэль протягивает ко мне руки, кричит, пытается вырываться…
И снова мои губы привычно зашептали: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу». А взгляд устремился в серое небо, по которому плыли темные тучи.
Детские крики доносились уже из коридора, когда их перекрыл мощный бас отца, заставив меня окаменеть от страха:
— Сатис, эту оставь в покое!
— Но почему, мой лорд? Она же…
— Идиот! Она драка и единственная, кто сможет заменить Сафиру… в случае чего! Если кто‑нибудь посягнет на ее невинность без моего разрешения, голову снесу!
— Как прикажете, мой лорд! — последовал покорный ответ.
Да только отец всегда смотрит в лицо, когда говорит, и слушать предпочитает себя, поэтому вряд ли уловил затаенную зависть и злобу в голосе вассала рода Дернейских.
Двери снова распахнулись, и в комнату втолкнули Ноэль, так, что она растянулась на каменном полу, ободрав коленки и ладони. Я не успела привычно опустить голову и поймала затравленный взгляд девчонки. В нем был страх, неверие, что спаслась от надругательства, и обида на меня, что не помогла, не спасла и даже не дернулась на защиту. Маленькая дурочка… В Хемвиле ни для одной души нет спасения! Больше нет!
В голове продолжал звучать тихий надрывный плач восьмилетней беззащитной девчушки, когда я проснулась в поту, потрясенная увиденным, с ощущением беспросветной пустоты в груди «той» Сафиры, которая заполнялась чернотой и сумасшествием. Рядом, на самом краешке кровати, прикорнула кузина, трогательно подложив ладошку под щеку. Я не выдержала и разрыдалась, кусая кулак.
Ноэль проснулась и испуганно посмотрела на меня. Я потянулась и обняла ее, погладила по русым волосам, хрипло шепча:
— Прости ее, прости! — А перед глазами продолжал стоять затравленный взгляд девочки, всплывший из глубин чужой памяти. — Она просто не могла помочь, она никому не могла помочь, даже себе!
— Что с вами, миледи? — голос Ноэль в панике сорвался на писк.
— Просто вспомнила… кое‑что из нашей с тобой жизни! — сипло от слез и волнения пробормотала я. Потом, откинувшись на подушку, посмотрев ей в глаза, твердо, мрачно пообещала: — Я тебя в обиду больше никому не дам! И с… отцом я придумаю, как разобраться!
Ноэль сглотнула, неожиданно грустно улыбнулась и огорошила:
— Не выйдет!
— Почему? — нахмурилась я. — Я придумаю…
— Семнадцатый лорд Дернейский умер два месяца назад!
— Как? — удивилась я и, тем не менее, через секунду испытала невероятное облегчение.
— Его отравил ваш супруг! — пояснила Ноэль, пожав плечами.
— Мой — кто? — сиплым от ужаса голосом спросила я.
— Ваш супруг, Мердок Револейский! — кивая в такт своим словам, словно придавая им весомости, довела до моего сведения фактически сестра.
Я прикрыла глаза, пытаясь принять эту шокирующую новость. Мало того, что замужем, так еще и муж с противным именем достался.
— Миледи… — словно издалека услышала испуганный голос Ноэль.
Но я, уже не в силах удержаться, вновь погрузилась в пучину чужих воспоминаний.
Вторая по размерам спальня Хемвиля, ставшая моей пыточной. Дрожь пробирает до внутренностей, сковывая тело лютым холодом. От ужаса сердце заходится бешеным стуком. Нестерпимо хочется зажмуриться, а еще лучше — свалиться без чувств в спасительную темноту. Но нельзя, потому что будет еще хуже.
Передо мной на огромном ложе сплетаются блестящие от пота тела… стоны страсти… животные крики… Мердок не главный в этом аду. Сейчас его объезжает любовник, заставляя прогибаться, подчиняться, раскрываться полнее… ласкать другого мужчину, лежащего уже под ним…