Светлая и Темный

Как стало очевидно теперь, там у меня все было не настолько плохо, чтобы легко отказаться от прежней жизни, но теперь я тут! Невероятный, но свершившийся факт придется принять как данность. Страшно. А вместе с кошмарами несчастной Сафиры и прочими реалиями мира Эсфадос, слишком напоминающего средневековье, страшно вдвойне. Что меня здесь ожидает? Что подстерегает за порогом темной кельи, которую раньше можно было посетить разве что на экскурсии по старым полуразрушенным монастырям? Да, я историк, искусствовед, но лично оказаться в «тех временах» не хотела никогда.

А еще их разделение на расы…может это как у нас: черные, белые, желтые? Хотя удивительные, явно нечеловеческие глазки Ноэль напрочь опровергали мое предположение. Еще вчера призрачно — сказочный Эсфадос сегодня становился реальнее некуда… другой мир… расы… и жизнь!

Боженька, куда я влипла‑то нечаянно?

Опять вспомнила ту сущность, которая пролетела мимо меня, — душу Сафиры. Мстительная радость, дикое облегчение, триумф и… клубок сумасшедших эмоций. Ненормальных, жутковатых, омерзительных! От нее веяло смертельным холодом, невольно заставившим задуматься: что могли сделать с человеком, ладно, пусть не с человеком, с живым существом, как нужно было издеваться над душой, чтобы превратить ее в подобное? Вот это пугало до чертиков. Помимо всего остального.

Сердце лихорадочно забилось, я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и потревоженные мышцы отозвались болью. Рефлекторно приподняла руки, чтобы положить на больное место, да так и замерла. Кисть правой руки обвивал широкий литой браслет, соединенный тоненькой цепочкой с кольцом на безымянном пальце. Я поднесла руку к глазам, рассматривая занятное украшение, представляющее собой золотую витую косичку из двух полос. Интересно — как оно надевается? Застежки не нашла, браслет цельный, причем, довольно плотно сидит на руке. Неужели с рождения на мне? Или запаяли каким‑то образом?

Пока вертела необычную вещицу, заметила на коже рук странные чешуйки. Это что?! Дерматит какой‑то? Или помимо ранения я еще и болею чем‑то?

Я настолько разволновалась, что больше не могла находиться в неведении. Постанывая, вспотев от усилий, встала. Одернула белую, просторную рубашку из ткани, похожей на лен. Придерживаясь кровати, покачиваясь от слабости и шума в ушах, добралась до окна. Немного постояла, переждав головокружение, чтобы не рухнуть прямо на земляной пол, и, наконец, с невероятным трудом распахнула прочные, надежные ставни. Точнее — один из двух. Келью залил дневной свет, заставив меня зажмуриться. А в лицо ударила волна свежего, сырого воздуха, пахнущего морем и соснами. Лепота!

Привыкнув к свету, я поднесла к глазам руку и с минуту тщательно изучала. На сгибах пальцев, кистях, локтях виднелись небольшие участки чешуи, плавно переходящей в светлую, суховатую, скорее всего из‑за болезни, кожу. Я озадаченно потрогала чешуйки: не прилипли точно и не какой‑нибудь дерматит, хотя ему я сейчас, наверное, обрадовалась бы как родному. Тоненькие, полупрозрачные, серебристые пластиночки с золотистой каемочкой… Вероятно, если абстрагироваться от факта, что доставшееся мне тело покрыто чешуей, то девушка с серебристо — золотистым отливом смотрится хоть и непривычно, но интересно.

Нервно хихикнув, потрогала чешуйки еще раз — ну не русалка же, в самом деле, хвоста точно нет — потом растерянно потерла переносицу, лоб и… замерла снова. Боженька, только не это…

Я развернулась, держась за ставень, и судорожно поискала взглядом зеркало. На мою удачу, небольшое круглое зеркало лежало на одном из сундуков. Прилагая прямо‑таки титанические усилия, я добралась до него и опустилась на крышку. В глазах мельтешили мушки, руки тряслись от слабости, но огромное желание увидеть свой новый облик победило. Двумя руками подняла оказавшееся тяжеленным зеркало в бронзовой оправе и взглянула на свое отражение.

Овальное лицо с правильными чертами: большие глаза с золотисто — желтой радужкой и… змеино — кошачьим зрачком. На высоких скулах, ближе к вискам, и вдоль линии роста волос поблескивали уже знакомые чешуйки, придававшие яркости белоснежной коже и глубины глазам. А еще в дневном освещении среди серебристых волос сияли золотистые прядки. Необычная внешность, экзотичная, но красивая, наверное, если бы не изможденный больной вид и страх в глазах с моментально вытянувшимися в тонюсенькую ниточку зрачками. И настолько не похожа на мою прежнюю, что в груди заныло от новой потери. Потери самой себя!

Изумленно — испуганные широко распахнутые глаза заблестели, и по бледным впалым щекам побежали слезы.

— Миледи… О, все святые, зачем же вы встали? — услышала я потрясенный голос Ноэль.

Девушка быстро поставила поднос на соседний сундук и кинулась ко мне. Присела рядом на колени, приподняв лицо и вглядываясь мне в глаза, перехватила зеркало, почти выпавшее из моих ослабевших рук.

А я уставилась на нее, получив возможность, благодаря открытому окну, во всех подробностях рассмотреть блестящие русые с золотисто — рыжим отливом волосы и белоснежную кожу; яркие чистые голубые глаза, в которых притаился застарелый страх, и все‑таки добрые; такой же как у меня римский профиль; округлой формы личико; губы тоже полные, но с нечетким контуром. Но самое важное — серебристые чешуйки на ее лице и руках, я тоже увидела. Соответственно встал насущный вопрос: кто такие драки? Кто же я теперь?

Кузина загадочной драки — аристократки Сафиры бросила тревожный взгляд на открытые ставни и взволнованно посетовала:

— Миледи, вы только с того света вернулись, а уже снова пытаетесь туда попасть…

Она встала и закрыла окно, практически отрезав меня от мира в каменной ловушке. Хотя, надо признать: за окном совсем не лето.

— Прости, Ноэль, слишком захотелось подышать свежим воздухом и увидеть свет и почувствовать себя живой, — устало улыбнулась я.

Девушка неуверенно улыбнулась в ответ, обхватила меня за спину, помогла встать и повела к кровати. Несколько шагов дались мне с большим трудом, я бы рухнула на постель, если бы не ее поддержка. С помощью Ноэль, подложившей под спину подушку и накрывшей теплым одеялом, я устроилась полусидя. Она быстро зажгла свечи, разогнав сумрак в помещении, подложила пару поленьев в камин, затем забрала с сундука поднос и направилась ко мне. Я снова отметила жалкую, изношенную одежду, из которой девушка давно выросла; потрепанную шальку, что вряд ли спасает от холода; стоптанные ботинки. И невольно задалась вопросом: неужели «моя» семья настолько бедная? Ведь Ноэль — близкая родственница, а выглядит как побирушка.

Еще я заметила, что она прихрамывает немного.

— У тебя что‑то с ногой? Поранилась? — осторожно, опасаясь задеть ее чувства, спросила я.

Бедняжка опустила взгляд, пряча затаенную боль и стыд, поставила поднос на табуретку и сняла деревянные крышки с тарелок, от которых тут же начал подниматься пар: ароматный, вкусный.

— Ноэль?.. — мягко настаивала я.

— Нет, не поранилась! Просто… стерла… — тихо ответила она.

— Показывай!

Не удовлетворившись слишком уклончивым ответом, я чуть свесилась с кровати, пока она разувалась.

— О — о-о!.. — только и смогла потрясенно выдохнуть я, увидев ступни в кровоподтеках и синяках. Мало того, на ногах не было ни носок, ни чулок!

Безусловно, ботинки ей малы. Размера на два! Даже представить не могу, что она испытывает, когда ходит.

— У тебя нет другой обуви? — хрипло поинтересовалась я.

— Нет, леди Сафира!

— Мы настолько бедные, — пришла мне в голову мысль, — что не можем позволить себе самое необходимое?

Ноэль хотела было обуться, но я схватила ее за руку, ожидая ответа.

— Вы — одна из богатейших леди в Приграничье, — пожала худенькими плечиками кузина.

Я кивнула на ряд сундуков, выстроившихся вдоль стены:

— Это все мое?

— Да! Миледи! Одежда, обувь, украшения… — тихо перечисляла Ноэль.

— А где твоя? — тоже тихо, уже догадываясь об ответе, спросила я.