Страница 22 из 36
– Крайне редко. Я вообще пью мало.
– А вы сами не проверяли каждый день, сколько виски осталось в ящике?
– Нет. Мистер Браунинг делает это сам.
– А я думал, что секретарши должны проверять все.
– Ну… мало ли, что вы думали.
– Вы знакомы с Деннисом Коупсом?
– Конечно.
– Два человека полагают, что бомбу подложил он, чтобы убрать Кеннета Мира, – он сам, по их словам, метит на его место. Если так, то у него и впрямь были основания думать, что Кеннет Мир имеет обыкновение лазить в ящик каждый день. Как по-вашему, почему он мог так думать?
– Нет. Я вообще не имею понятия о том, что он думает.
– Один человек считает, что Кеннет Мир подложил бомбу, чтобы расправиться с Браунингом в отместку за то, что вы с ним спите. Об этом вы понятие имеете?
– Да. Это полный бред.
– А вот один мой знакомый репортер с вами не согласился бы. Конечно, по большому счету, здесь подразумеваются целых три вопроса, а не один. Первый – состояли ли вы в интимных отношениях с Браунингом? Второй – знал ли об этом Кеннет Мир? И третий – он ли подложил бомбу? Или это тоже полный бред?
Не могу сказать, чтобы она хоть как-то отреагировала. Щечки не зарделись, глаза не загорелись. Она ответила ровно и бесстрастно:
– Полиция меня уже обо всем этом расспрашивала. Мои отношения с мистером Браунингом – это только наше с ним дело. Безусловно – не ваше. Да, женщины спят с мужчинами, поэтому нет ничего абсурдного в предположении, что мы с мистером Браунингом можем состоять в интимных отношениях, но подозревать Кеннета Мира в покушении на мистера Браунинга – это полный бред! Кеннет Мир мечтает сделать карьеру. Ему кажется, что он способен пробиться на самый верх, а кроме мистера Браунинга, ему не на кого рассчитывать.
– Но ведь есть еще вы. Что, если вы для него важнее карьеры? Это уже мое дело, мисс Лугос. Нет ничего бредового в предположении, что любовь мужчины к женщине может отодвигать на задний план все прочие помыслы и стремления. Такое не раз уже случалось.
– Кеннет Мир не из таких людей. Вы его не знаете, а вот я отлично знаю. Сколько времени это еще продлится?
– Не знаю. Это зависит от нескольких причин. Но в любом случае – не так долго, как с мистером Вульфом. Он любит задавать вопросы, которые кому угодно покажутся совершенно абсурдными и даже праздными, а я предпочитаю сразу брать быка за рога. Например, когда мистер Вульф спросил вас в тот вечер, не думаете ли вы, что человек, подложивший бомбу, сидит сейчас в этой комнате, вы сказали, что ровным счетом ничего не знаете. Абсолютно ничего. Немудрено – что еще вы могли сказать при них. А как бы ответили сейчас? Не для протокола, разумеется.
– Я бы повторила то же самое. Я ровным счетом ничего об этом не знаю. Извините, мистер Гудвин, я… я устала. Я бы выпила немного… немного виски.
– Пожалуйста. Скотч, бурбон, водка, ирландское виски. Вода, сода, лед.
– Просто виски. Любое – пусть бурбон. Не имеет значения.
Мне не показалась, что она и вправду устала. Пальцы на обеих руках, покоившихся на коленях, поочередно сжимались и разжимались. Она явно была не в своей тарелке. Нервничала или боялась. На кухне, прихватив бутылочку бурбона – не «Тен майл-крик», – и налив в графин воды, я попытался поискать причину – было ли дело только в том, что ей пришлось обсуждать столь интимные вопросы с простым помощником частного сыщика, или в чем-либо другом. Я уже успел поставить поднос с напитками на маленький столик возле ее кресла и вернуться к своему столу, но так и не пришел к определенному выводу. Плеснув себе немного виски, Хелен Лугос осушила стакан в три глотка, состроила гримаску, пару раз сглотнула, потом налила себе воды и залпом выпила.
– Я же говорила вам… – Она поперхнулась, откашлялась и начала снова. – Я же говорила вам, что пью мало…
Я кивнул.
– Могу принести вам молока, но оно считается противоядием по отношению к виски.
– Нет, благодарю вас. – Она еще раз сглотнула.
– О'кей. Значит, вы не знаете, кто подложил бомбу в этот ящик?
– Да, не знаю.
Я вытащил блокнот и ручку.
– Теперь, поскольку микрофоны в этой комнате не установлены, мне придется делать кое-какие записи. Я должен знать, причем поминутно, как вы провели тот самый вторник, двадцатого мая. Завтра исполнится четыре недели с того дня, но вспомнить все подробности вам будет несложно, ведь полиция уже наверняка дотошно расспрашивала вас про это. Все посетители Браунинга проходят через вашу комнату, поэтому нам придется прогнать весь день начиная с вашего прихода. С десяти утра?
– В его комнату ведет еще одна дверь.
– Но пользуются ею не слишком часто? Кроме него.
– Не слишком, но иногда такое случается. Я не собираюсь отвечать на эти вопросы. И мне не кажется, что вы имеете право принуждать меня.
– Права принуждать я, конечно, не имею. Но мистер Вульф не сможет выполнить работу, порученную ему миссис Оделл, если не получит ответы на ряд ключевых вопросов, а это, несомненно, один из таких вопросов. Кстати говоря, в беседе с репортером Кеннет Мир присовокупил, что тот, кто хочет узнать, кто именно и зачем подложил бомбу, должен сосредоточить все усилия на Хелен Лугос. Почему он это сказал?
– Я вам не верю. – Она пристально смотрела на меня. – Я не могу поверить, что он такое сказал.
– Лучше поверьте. Это факт, мисс Лугос.
– Репортеру?
– Да. Фамилию я вам называть не стану, но, если потребуется, готов вас с ним свести, и он сам подтвердит. Для Мира он был не посторонний. Они пели в одном церковном хоре. Но когда он попытался покопать глубже, Мир замолчал. Однако вернемся к моему первому вопросу. Вы пришли на работу в десять часов?
Она ответила, что нет – в девять тридцать.
Даже с моим мелким почерком и умением стенографировать, запись нашей беседы заняла больше четырех страничек моего блокнота. По времени все вышло идеально. Было ровно семь тридцать, когда послышался знакомый грохот, а несколько мгновений спустя в кабинет вошел Фриц и потянулся к дверной ручке. Так уж у нас заведено: если в отсутствие Вульфа я сижу с кем-то в кабинете, а ужин уже готов, то входит Фриц и закрывает дверь в прихожую. Этим мне дают знать, что ужин подан, а также, в случае если я продолжаю беседу, защищают сидящего в столовой и вкушающего трапезу Вульфа от постороннего шума.
Но на сей раз беседу я мог не продолжать, да мне и самому не хотелось. Мне нужно было в спокойной обстановке обмозговать парочку ее фраз и не терпелось попробовать утенка с грибами, канадским рисом и вином, пока он еще не остыл. Это одно из блюд, рецепт которого Вульф и Фриц придумали вместе и назвали «утенок по-американски» – из-за канадского риса, должно быть. Лично я его обожаю.
Я сказал, что она, должно быть, уже устала. Хелен ответила, что да, даже очень, и встала. Я ее поблагодарил, а потом, открывая перед ней входную дверь и прощаясь, поблагодарил еще раз.
Ясное дело, садясь за стол, я не упомянул о ней ни единым словом. Вульф уже произвел вскрытие утенка, следовательно, мои слова расценивались бы как попытка заговорить о деле во время еды, что недопустимо. Зато когда мы перебрались в кабинет и Фриц принес кофе, Вульф первый показал, что неделя бесплодных усилий действует на нервы даже ему, и спросил: «Ну?», прежде чем я взял в руку свою чашечку.
– Нет, – ответил я.
– Совсем ничего?
– Ничего, с моей точки зрения. Насчет вас – не уверен. Как всегда. Вы, разумеется, хотите услышать все дословно?
– Да.
И я пересказал ему всю нашу беседу слово в слово, включая поминутный отчет о том, как она провела вторник, двадцатого мая. Для этого мне пришлось несколько раз свериться с блокнотом. Как обычно, Вульф просто слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Он – лучший слушатель из всех, кого я знаю. Когда я закончил, кофейник и наши чашечки опустели, и Фриц пришел, чтобы забрать их. Я спрятал блокнот в ящик письменного стола.
– С моей точки зрения – ничего, – сказал я. – Конечно, мы и не могли рассчитывать, что она разоткровенничается – таких сейчас днем с огнем не сыскать. Она что-то знает или подозревает, что может оказаться правдой, а может и нет, и может или не может нам помочь, но, чтобы угадать, что это такое, нужно быть лучшим гадателем, чем я. Я не думаю, что бомбу подложила она. Она не сидела на своем месте в тот миг, когда бомба взорвалась, – чертовски повезло, согласен, – но, по ее словам, она часто отлучается в комнату, где хранятся архивы, и почти всегда – когда Браунинга нет. Впрочем, полицейские это уже давно проверили и перепроверили. Разумеется, бесполезно было просить ее перечислить семнадцать человек, заходивших при ней к Браунингу. Бомбу не могли подложить в его присутствии, если он не сделал это сам, а войти к нему можно еще и через другую дверь. Что касается того, кто мог войти к нему в его отсутствие, то ее, по ее словам, не было на рабочем месте в течение двух часов. Насчет ее доводов, почему Кеннет Мир не желал бы смерти Браунинга, бросьте монетку. Вам придется лично проверить Мира на детекторе лжи.