Страховщики

Крыша подпрыгнула, и каким-то чудом Эвин увидел там небо и звезды и серп Мульпа и огненную полосу, перечеркнувшую небо. Бомплигава этого не видел, но сообразил, чем все это может кончиться, и отпрыгнул.

Стоял он неудобно…

От этого прыжок его оказался коротким — до расползающейся по бревнышкам стены.

На все что тут произошло, ушли какие-то мгновения. За спиной Эвина остались еще двое, но они уже не считались. Он кожей чувствовал, что не успеют они, не успеют!

Но он и сам не успел.

Куда уж человеку соревноваться с силами, которые стоят вне его разумения.

В одно мгновение крыша не выдержала и рассыпалась. Бревна и балки, отделявшие людей от милосердного неба, рухнули на пол, словно брошенные Кархой игральные палочки, отделяя его от Бомплигавы. Сухое дерево, крошась щепками, полетело в камин и вспыхнуло. Не дожидаясь смерти, Эвин оттолкнувшись от лежащего правого, нырнул в окно, угодив плечом в перегородку. Деревяшка хрустнула, разламываясь, и он, несмотря на то, что творилось вокруг, услышал этот хруст.

Острая боль в руках. Камни, трава. Через держи-кусты он прокатился так и не заметив их. Несколько раз его перевернуло через голову, скрюченные пальцы хватались за все, что попадается, но остановиться он так и не смог. Сила, раскатившая по бревнышку постоялый двор не пожалела и его самого.

Его несло, катило, ударяя, кажется, о каждое дерево в лесу. Грохот летел следом, и он не понимал, что же все-таки случилось, а потом его легко, как хозяйка бедной хижины сметает крошки со стола, смело с высокого берега прямо в Эйбер…

…Света не было.

Не было вообще ничего, кроме тяжести.

И от этого он не видел, что происходит рядом с ним.

Странное ощущение. Мир вокруг не давал ничего знать о себе, но он определенно находился где-то поблизости, окружал его. Он чувствовал мир, не смотря на то, что вокруг, сколько можно различить, раскинулась темнота, но она, эта тьма, как раз и свидетельствовала о том, что реальный мир есть где-то рядом, ибо мир, скрывавшийся за ней, никак не мог быть виртуальным.

Он попытался отождествить себя с чем-нибудь, чтобы зацепиться за реальность, но тщетно. Попытки что-либо вспомнить накатывались волнами и пропадали. Память, как и чувства, предала его и молчала.

Страха он не чувствовал — чтобы не называлось этим словом, оно было неведомо ему, но все же что-то похожее на растерянность в нем зародилось. Ничего подобного за всю его жизнь с ним еще не происходило, хотя какова длинна его жизни он также не знал.

Несколько долгих мгновений он ждал команды как знака свыше, но команда не приходила. Он точно знал, что та обязательно придет, ибо почему-то знал, что смысл его жизни и состоит в выполнении приказов и команд, но мгновения сливались в поток, чтобы унестись в бездну, из которой не возвращается ничего, а команды все не приходила, и он продолжал ждать.

Ожидание не тяготило, но оно было неприятным, ибо намекало на то, что что-то произошло. Что-то такое, что не давало ему заняться делом.

Делом всей своей жизни.

Бесконечная череда секунд оборвалась яркой вспышкой.

Искра сознания, робким огоньком мерцавшая в темноте, вспыхнула, словно раздутая ветром свеча и он понял, что должен сделать.

Анализаторы заработали на полную мощность, превращая абстрактный мир тьмы в пакеты электронных импульсов. Мир вокруг действительно оказался материальным. У него имелся объем, плотность температура… Он помнил, что мир всегда оставался враждебен к нему, и каждый раз первым делом следовало собрать информацию, чтобы противостоять внешней агрессии. Этот раз не оказался исключением. Температура за 800 градусов, атмосфера из раскаленных окислов. Спектрометр выдал целый букет, но он не обратил на него внимания. Там витала целая россыпь микроэлементов: титан, ванадий, вольфрам… Радиационный фон — норма. Вот это уже лучше. Похоже, что противник не использовал против него ядерное оружие.

Хорошо-то хорошо, но поводов для восторга все равно недоставало.

Трижды он вызывал Координатора, каждый раз, как и полагалось, меняя частоту вызова и шифруя сигнал, чтобы враги не смогли перехватить вызов, но тот не отвечал. Может быть, что-то случилось с Координатором, а может быть с ним. Скорее всего, именно с ним.

Едва он подумал об этом, как автоматически включилось внутреннее тестирование. Через несколько мгновений стало ясно, что дело плохо. Не так плохо, конечно, что бы своим ходом нырнуть в небытие, но всеже… Прорех хватало, и глубина их не радовала.

Блок наведения, система малых калибров и защитные экраны, часть внешних оптических датчиков, локатор… Тревожные сигналы поступали отовсюду.

Две «крысы» — два ремонтных робота, что прилагались ему, отлипнув от брони, юркнули внутрь, и подсоединились к внутренней информационной сети. Это стало прозрением. Ходовая часть, энергоблок, приводы, силовая подвеска, интерференционный подъемник. Кое-что из этого могло еще пригодиться, но многое, слишком многое годилось только для переплавки….

Безусловно, он не понимал всего, но того, что ему удалось вспомнить, хватало, чтобы увидеть общую картину. На него напали, и он пропустил этот удар.

Послав команду к исполнительным эффекторам, шевельнулся, пробуя, может ли двигаться. Знакомая дрожь пронизала тело, но сдвинуться с места не получилось. Внешние оптические датчики ничего не показывали, скорее всего, они отключились. «Крысы» получили команду и шустро бросились исправлять неполадку. Через мгновение свет разогнал тьму вокруг. На него обрушилась лавина новой информации, словно неведомая сила повернула выключатель, давший доступ к огромной ёмкости информационной базе.

Опорные датчики выстрелили пакетом данных о плотности и составе грунта.

Внешние барометрические датчики зафиксировали переменное давление. Атмосфера не отличалась спокойствием, но порывы больше напоминали не очень сильный ветер, чем ураган или взрывную волну. Ничего страшного. Его готовили куда как к худшим условиям существования.

Анализатор, наконец, разродился полной картиной потерь. Схематично начерченный корпус раскрасился в разные цвета — от оранжевого до зеленого, отличая невозвратимо потерянные блоки от тех, в которых еще теплилась жизнь.

Ничего. Дело было плохо, но не особенно плохо. Оставалась надежда. Он мог бороться и победить, а в этом случае его ждал ремонт.

Оттестировав двигатели, он дал на их десять процентов мощности. Гусеницы дернулись, проскользнули, и тогда включив грунтозацепы, он начал раскачиваться, выбираясь из-под обломков раскаленного железа. С девятой попытки груда железа, висевшая на нем, не выдержала напора и рассыпалась, выпуская его на волю.

Железо свалилось с брони, но звук от этого даже не родился. Ему не нашлось места в воздухе, наполненном грохотом, визгом и скрежетом.

Дым и пламя крутились вокруг.

Дым, пламя и пышущее жаром железо.

Черные раскаленные вихри обдавали жаром, но не разгоняли черного, жирного дыма. За ним, за стеной огня что-то гремело и выло, но определить, что там такое происходит, он не мог. Время от времени налетавший откуда-то горячий ветер расталкивал дым, и тогда вылезали оттуда перекрученные причудливыми узлами пучки труб, куски камня и даже, кажется несгоревшая органика, но за ними стелился все тот же дым, скрывавший все вокруг. Единственно в чем он был уверен абсолютно, так это в том, что где-то за ним прятались враги, что постараются доделать то, что не успели — добить его. Знать бы, что им помешало.

Это было реально важно, так как врагов-то он как раз и не видел. Ни локатор, ни ультразвуковой щуп не работали. Радиоволны вязли тут, словно в пустоте — уходили и не возвращались.

Одно радовало — «крысы» работали, не покладая лап. Что-то меняли, переставляли, внутренним зрением он видел, как со схемы повреждений исчезают черные провалы бездействующих агрегатов. Наконец заработал радар. Он послал во внешний мир идентификационный импульс «я свой» и ту же получил ответ.