Обители пустыни

— ибо ему, Ибрагиму, было хорошо известно, какое наказание ждало бы его за опыты с лекарствами, назначения которых он не понимал.

И в открытую гробницу ворвалось свежее дыхание ночных ветров; забытая лампа Дина все еще горела внутри, на полу, отбрасывая пятна света на мертвое лицо и высохшие руки принцессы, и драгоценности ее все так же издевательски сияли.

Глава IV «ОНА ОБОЛЬСТИЛА МЕНЯ»

Лагерь отходил ко сну, из палаток рабочих доносились обрывки разговоров — стычки из-за чайника, или мясного рагу, или игры в кости. После ужина Холлуэй, засунув руки в карманы и зажав в зубах сигарету, подошел к молча курившим Дину и Мерриту. Дин выглядел подавленным, голова его была повязана влажным полотенцем. Меррит, спокойный и задумчивый, наслаждался отдыхом после достойного трудового дня — отличной прелюдии к вечернему комфорту души и тела, когда можно расслабить все сжатые днем пружины.

— В какой ящик вы упаковали мумию для транспортировки? — вскользь спросил Холлуэй.

— Мы ее даже не паковали, — ответил Меррит, выколачивая трубку о каблук. — Сегодня на это не было времени, учитывая приключение с Дином и прочее. Мумия спокойно пролежит до утра в гробнице. Эти афеджи[1] не прикоснутся к ней и за самый неслыханный бакшиш. Вдобавок, Ибрагим стоит на страже и следит, чтобы они не шныряли вокруг.

— Не паковали? — переспросил Холлуэй с ноткой удивления в голосе. — Что ж, в гробнице ее нет. Мумия исчезла.

Меррит выпрямился и недоверчиво глянул на него.

— Как это понимать? — резко спросил он.

Холлуэй терпеливо ответил:

— Я подумал, что вы уже упаковали мумию, поскольку не увидел ее в гробнице. Я был там не далее как пятнадцать минут назад. И никакого Ибрагима там не было. Он мирно ужинал с этим… как его… с Хафизом, поваром. Держу пари, эти мошенники стащили мумию, чтобы завладеть драгоценностями.

Дин и Меррит, ничего не ответив, одновременно вскочили и бросились к раскопу. Холлуэй не спеша двинулся следом, держа руки в карманах. На полпути он повстречал обоих — они возвращались, изрыгая проклятия.

— Итак? — осведомился Холлуэй. — Я оказался прав? Вот теперь начнется веселье.

— Еще бы! — рявкнул Меррит. Он повысил голос, зовя Ибрагима. Все трое уселись в ряд, как судьи грозного трибунала, расположившись так, что в лагере их никто не смог бы услышать. Явился Ибрагим, воплощение спокойствия и невинности. Меррит повел допрос на местном диалекте.

— Ибрагим, стоял ли ты на часах после того, как мы покинули гробницу? — спросил он медоточивым голосом.

— O да-а, сэар, — протянул Ибрагим не менее елейно.

— И как долго?

— До самый ужин. Мой живот стенать по козий жаркой и печенье. Сэары, он реветь. Потому я уходить. Сказать я себе, проглотить кусочек и возвращаться быстро. Не так долго не быть меня. Я уходить. Я быстро возвращаться. И минута не пройти.

Меррит повернулся к Холлуэю.

— Ты видел его у гробницы, когда пришел?

— Нет, сэр! — тотчас откликнулся Холлуэй.

— И долго ты там пробыл?

— Около часа, насколько могу судить.

— Возвратился ли он к тому времени?

— Нет, сэр.

Серые глаза Меррита приковали испуганного Ибрагима к месту.

— Пока ты, напрямую нарушив приказ, отсутствовал на посту, мумия была украдена. Теперь ты обязан найти ее. Ты понял или мне еще раз повторить на твоем жаргоне?

Он повторил свои слова на местном диалекте.

— Ты лично отвечаешь за розыски. Ты должен опросить людей, осмотреть весь участок, так как мумию могли где-то зарыть, перевернуть весь лагерь. До тех пор, пока мумия не обнаружится, жалованье тебе начисляться не будет.

Также ты не получишь никакого бакшиша и никаких подарков по возвращении.

Ибрагим, готовый на все, кроме потери заработка, принял жалкий вид. Он горевал безутешно, как дитя: он рыдал, он молил о прощении.

— Я находить мумия, сэар, находить совсем-очень быстро. Если эта сделать мои люди, я свирепый у люди забирать. Но дать мне подарки, или умирать я от голод. Я бедный человек, совсем бедный — мне уважительно нужен подарки, сэары!

— О, прекрати нести чушь и приступай к делу! — прорычал Меррит и повернулся к нему спиной.

Ибрагим пристыженно удалился с намерением возложить вину, коллективно и индивидуально, на каждого землекопа и каждую бригаду. Его продвижение по лагерю можно было проследить по буре гневных возгласов, призывов к Всевышнему восстановить запятнанную репутацию, яростных отрицаний всякой причастности.

Меррит коротко рассмеялся и растянулся на спине.

— Не кажется ли вам, что вся эта суматоха может… хм… спугнуть вора и заставить его бежать с награбленным? — спросил Холлуэй.

— Он не сумеет уйти далеко, — мрачно ответил Меррит, махнув рукой в сторону окружающей пустыни. — Если он попытается это сделать, мы недосчитаемся кого-то из рабочих и тотчас поймаем виновника. Напротив, он может испугаться огласки и тайком подбросить мумию, когда поймет, что деваться ему некуда.

Однако ни на следующий день, ни день спустя мумия принцессы не была возвращена. Работы продолжались с прежним усердием и переменным успехом. Новые траншеи уходили все глубже в курган. Были обнаружены корзины, доверху набитые табличками, изготовленными из лучших сортов глины — многие из них в превосходной сохранности — а также терракотовые вазы, медная утварь, частью окислившаяся до неузнаваемости, и алтарь божества, чье имя было стерто, со следами жертвоприношений. Раскопали и дворцовую площадь, широкую и открытую, с фрагментами клинкерной мостовой и остатками близлежащих залов. Дин старательно составил планы этих архитектурных сооружений, отметив их размеры, среднюю высоту и толщину уцелевших участков стен, системы канализации и вентиляции. Археологи сделали слепки с надписей, не подлежащих перевозке, тщательно обследовали фундамент, сфотографировали и описали здания. Но все это служило лишь подготовкой к раскопкам на нижнем уровне, где хранились, по мнению Меррита, более древние и ценные реликвии. Случались и бесплодные дни, и тогда Меррит грустил, вспоминая о похищении принцессы. Если дела шли удачно, он забывал о ней, радуясь новым находкам, но когда что-то не ладилось, он возвращался мыслями к мумии и горько ее оплакивал.

— Я собирался подарить эту мумию Национальному музею в Вашингтоне, — сетовал он, — а теперь, благодаря ненасытному аппетиту какого-то дурака-афеджи, она утрачена. Неужели так трудно ли день или два обойтись без ужина, когда на весах лежит такое открытие?

Но дурак-афеджи все еще находился в центре внимания и был намерен совершить еще немало подвигов. Однажды вечером он попытался похитить воск, которым собирался залечить жуткого вида порез, как принято у хирургов пустыни; Дин поймал его на месте преступления и сам надлежащим образом перевязал ему рану. И поэтому Ибрагим, с самого дня падения считавший себя незаслуженно обиженным изгоем, преисполнился благодарности и — как водится, на ломаном английском — сообщил Дину, что прошлым вечером исчез один из рабочих; землекоп, сказал он, не вернулся вместе с остальными на закате, в то время как человек, который последним видел пропавшего, тяжело заболел и лежал в лагере.

Все это Дин счел должным передать Мерриту. Археолог зевнул и сонно проворчал:

— Землекоп ушел спать за один из курганов. Не беспокойся, он вернется к завтраку.

Однако к завтраку рабочий не вернулся, тогда как больному становилось все хуже и он мечтал о смерти. Когда любопытные товарищи стали расспрашивать его о причинах несчастья, он отвечал, что сказать не может и даже говорить об этом не желает; подобный ответ не вызвал прилива симпатии к больному, и посетители заметно поредели. Той же ночью Дину приснилось, что он вновь оказался заперт в гробнице; живые глаза на мертвом лице следили за ним, пока он пытался пробиться сквозь камни к воздуху и жизни. Впрочем, лицо во сне казалось не полностью мертвым — смуглая кожа плотно обтягивала кости черепа, но черты выражали теперь похоть, и жестокость, и злобное торжество. Дин проснулся, весь мокрый от пота, с ощущением удушья, таким же, какое испытал в тот незабываемый день в подземелье, пораженный чувством грядущего зла. Он заснул и проснулся вторично, и чувство это растворилось без следа в ясных лучах утреннего света.

1

Polaris: Путешествия, приключения, фантастика