Страница 37 из 53
Джанни усмехнулся и пообещал, что так и сделает. А ночью в его сны снова явилась прекрасная танцовщица. Ее фигура и одежды светились ярче, чем прежде.
Джанни Браккалезе! — воззвала она. — Ты должен убедить их бежать!
Но ты не беги от меня, молю! — простонал юноша во сне.
Глупый мальчишка! — возмущенно вскричала она. — Неужто ты не можешь думать ни о чем, кроме любви? Подумай лучше о своих соотечественниках! Тебе и во сне не привидится та мощь, которую дворяне обрушат на Пироджию, когда объединят свои войска! Ты не представляешь, какими жуткими орудиями убийства снабдили их иноземные купцы! Нет никакой надежды на вашу победу, никакой! Ты должен убедить всех своих сограждан, что им надо бежать из города!
Покинуть Пироджию? — в ужасе вскричал Джанни. Он на жуткое мгновение представил страшную картину: как рушатся чудесные ажурные мосты, как падают на широкие площади великолепные дома, объятые пламенем, как из дома в дом перебегают Стилеты, вытаскивают оттуда золото и посуду, хрусталь и картины, а все, что не могут унести, крушат И топчут.
Нет, никогда! Мы не можем оставить Пироджию!
Не уйдете из города — все погибнете! — Танцовщица замерла. Голос ее зазвучал тихо, умоляюще: — Вы должны покинуть город, Джанни, все до одного!
Меня никто не послушает, даже если я так скажу. — Произнося эту фразу, Джанни почувствовал, как зреет, как укрепляется в нем сознание высокой цели. — Наша единственная надежда защитить наших жен и матерей — взять оружие и сражаться!
Нельзя! — вскричала красавица.
Не стоит так сильно опасаться дворян, — сказал ей Джанни. — На море они беспомощнее любого рыбака, а ни одно войско не дойдет до Пироджии по суше. О нет, не плачь, умоляю тебя, и позволь мне увидеть твое лицо.
Никогда! — Прозрачные пелены вновь взвихрились. — Неужели у тебя на уме нет ничего, кроме похоти, Джанни Браккалезе?
Ничего, кроме любви, — поправил незнакомку Джанни. — Ибо я полюбил тебя пылко и страстно с первого мгновения, как только увидел.
Неужто? — ехидно осведомилась красавица. — А как же цыганская девица Медаллия? Неужели она тебя совсем не привлекает ?
Этот вопрос застал Джанни врасплох. Пытаясь разрешить это столь явное противоречие, он сказал правду:
Она тоже владеет моим сердцем. О да, то могла бы быть любовь, если бы я узнал ее ближе!
Меня ты не знаешь вовсе!
Я знаю тебя лучше, чем Медаллию, — возразил Джанни, — ибо с нею я никогда не бывал наедине.
Но жаждешь этого, я знаю! Как ты неверен, Джанни Браккалезе, как непостоянен! Как ты можешь любить двух женщин одновременно?
Не знаю, — признался Джанни, — но люблю.
Он никогда не подозревал, что может быть настолько низок, чтобы изменить возлюбленной, а получалось, что был способен на это. Неужели он был ничем не лучше любого волокиты? Неужели все мужчины так подлы?
Я не понимаю этого, но это так. Прошу тебя, красавица, позволь мне приблизиться к тебе!
Он жаждал прикоснуться к ней, и на миг ему показалось, что он уже сделал к ней шаг, но тут она крикнула:
Никогда!
Призрачная танцовщица укуталась в легкие, воздушные ткани, спряталась за ними и начала отступать и таять, быстро уменьшаться. Вскоре Джанни остался один-одинешенек во мраке, и его сон опустел.
Джанни проснулся с тяжелой головой, как будто с похмелья, хотя накануне вечером выпил всего один бокал вина.
— Вот что это такое — мечтать о женщинах, обладать которыми тебе не дано, — проворчал он себе под нос и стал одеваться.
После завтрака настроение у него немного улучшилось. Он надел лучшее платье и рядом с отцом направился в Совет. Следом за ними шел высоченный и широкоплечий Гар. Все трое были полны решимости.
— Слыхали? — вопросил вставший на пути у Браккалезе-старшего дородный горожанин. — Принц Рагинальди идет на город с севера, и с ним тысячное войско!
Оба Браккалезе, не мигая, уставились на советника. Отец только ошарашенно спросил:
— А откуда это известно?
— Главный возница старого Либрони принес нам эту весть. Шайка Стилетов увела весь его караван, а его, сочтя мертвым, бросили на дороге! Он вернулся весь избитый и израненный. Так что в правдивости его вестей не стоит сомневаться!
Браккалезе-старший бросил недвусмысленный взгляд на сына и сказал советнику:
— Спасибо вам, друг мой. Пойдемте займем свои места.
В зал они вошли, когда там со всех сторон слышалось:
— Граф Веккио идет с запада с тысячей человек!
— Дож Лингретти идет с юга, и у него двухтысячное войско!
— Из Туманолы надвигаются три тысячи Стилетов!
— А у «Рыжих» — две тысячи!
— Пираты! — прокричал вбежавший в зал запыхавшийся гонец, размахивая обрывком пергамента. — Капитан Бортаччио пишет, что чудом спасся от целой пиратской флотилии! Скрыться ему помог туман, он уплыл против ветра, а у них было не меньше тридцати кораблей!
При этой вести ропот в зале усилился. Председатель то и дело бил в гонг, крича:
— Советники! Старшины! Тише! Прошу вас, тише! Нам нужно обсудить наши планы!
— Планы? — возопил здоровяк в бархатном камзоле. — Какие еще могут быть планы? Только бежать, спасаться бегством!
— Мы не сможем бежать!.. — вскричал, вскочив на ноги, седой Карло Грепотти. Глаза его сверкали, он весь дрожал. — Они отрежут нам путь и по суше, и по морю, а побежим — нас всех возьмут в плен и сделают рабами! Нам остается только одно — не покидать города и молиться!
— Нет, мы можем сражаться! — воскликнул другой, молодой купец, и его поддержали дружным ревом другие. Председателю пришлось снова колотить в гонг. Наконец, когда шум немного стих, он вскричал:
— Садитесь! Сядьте! Господа! Синьоры! Разве мы на рынке, чтобы вот так кричать? Садитесь и ведите себя, как подобает!
Разгоряченные спорами купцы присмирели и расселись вокруг большого стола. Председатель умиротворенно кивнул:
— Браккалезе! Это собрание Совета созвано по вашей просьбе! Готовы ли вы сообщить Совету какие-либо вести, дабы страсти хоть немного улеглись?
— Не я, но мой сын, — сказал Паоло Браккалезе. — Джанни, расскажи им!
Джанни встал и сразу чуть было не сел снова: коленки у него подкашивались при взгляде на мрачные, заносчивые лица. Ведь самый младший из советников был старше его лет на двадцать. Но тут Гар прошептал ему:
— Ты столкнулся со Стилетами.
И с самообладанием Джанни произошло чудо. Страх отступил, хоть и не ушел совсем.
Джанни расправил плечи и обратился к советникам:
— Старшины! Вновь я повел в путь торговый караван, на этот раз — на север, в горы, и вновь на меня напали Стилеты и отобрали все наши товары. Мы с моим телохранителем Гаром шли, голы и босы, покуда не повстречались с цыганами. Цыгане сжалились над нами и дали нам одежду, еду и кров, но затем, решив, что мы уснули, цыгане стали говорить между собой. Они оказались ненастоящими цыганами, они лазутчики, — так сказал Джанни, надеясь, что так оно и есть. — Они лазутчики, — повторил он, — засланные для того, чтобы уговорить дворян объединиться против купцов и уничтожить нас!
Зал Совета взорвался возмущенным ревом. Джанни обвел взглядом советников. Он уже истратил почти все свое красноречие, но был доволен реакцией сограждан. Председатель ударял и ударял в гонг, и когда наконец все утихли, он взглянул на Джанни и, сверкая глазами, вопросил:
— Но какое дело до нас цыганам?
— Этого мы так и не поняли, председатель, — сказал Джанни. — Пока не встретился нам на дороге стекольщик и не рассказал о подслушанном им разговоре между принцем Рагинальди и странным косноязычным торговцем из какой-то далекой страны, который с трудом разговаривал на языке Талипона и предлагал принцу неслыханную цену за орцаны.
— Неслыханную цену? — В глазах председателя вспыхнули огоньки искреннего интереса. — И насколько же неслыханную?