Страница 24 из 40
— Теперь, сэр, вы можете увидеть дом, там впереди.
Я посмотрел и, увидев его, тут же воспрянул духом. Строение, высившееся передо мной в дальнем конце аллеи, было, безусловно, великолепно и необычно. Из серого камня, с крыльями по обе стороны от главного здания. К парадному входу, плавно изгибаясь, вела лестница.
Перед ней, в центре широкой круговой подъездной дорожки был огромный фонтан, у колонн портика располагались большие вазы. Дверь была открыта, свет изнутри лился в окружающие сумерки — и, конечно же, каждое окно было наполнено светом, а сияние стеклянных люстр смешивалось с более мягким светом свечей. Я увидел классическую оранжерею, и когда мы наконец свернули на подъездную дорогу, я мельком заметил протянувшиеся в темноте за домом лужайки, высокие стены и пруды с лилиями, переплетение дорожек и еще фонтаны, и исчезающий вдали склон, спускающийся к глади озера.
Потом мы остановились. Леди Куинсбридж появилась в дверях и быстро спустилась по ступеням, чтобы приветствовать меня, и с этого мгновения я погрузился в блеск и великолепие ее мира и теплоту и искренность ее гостеприимства.
Войдя в дом, я почувствовал, что меня словно окутывают свет и роскошь, убаюкивают уют и сияние Рождественской обстановки.
Дом был великолепен: из огромного холла вела наверх лестница, стены были обшиты деревянными панелями, на старинной полированной мебели играли отблески огня в каминах, растопленных в каждой комнате. Рождественская елка, убранная игрушками, раскрашенными еловыми шишками, свечками и лентами, уходила ввысь, почти касаясь высокого потолка, камины и двери были увиты остролистом, и во всем доме витал сладкий запах горящих дров, терпких плодов, зеленых ветвей. Я стоял, ослепленный всем этим, но леди Куинсбридж сразу пришла мне на помощь, заботливая и исполненная дружелюбия.
— Уэстон проведет вас наверх — ваш багаж уже доставлен. Ну а теперь — будьте как дома, познакомьтесь со всем, умойтесь и все прочее, что захотите. Вы выглядите усталым, мистер Монмут.
Она легонько коснулась на миг моей руки, заботливо заглядывая мне в лицо.
— Что-то не так, — сказала она тихим голосом. — Я вижу это, я это чувствую, что-то с вами случилось. Но здесь вам ничто не грозит, мы о вас позаботимся. Чай будет в гостиной, когда вы спуститесь вниз. Дом полон детей, вы их услышите повсюду, в основном наверху, но хотя бы чай они пьют в детской, так что вам не придется столкнуться с маленькими чудовищами прямо сейчас!
Я пробормотал слова благодарности и последовал за слугой наверх по лестнице, но, оглянувшись, обнаружил, что хозяйка дома смотрит на меня, и лицо ее озабочено, печально и — как я уже видел однажды — странно нездешнее.
Наверху лестницы я опять оказался лицом к лицу с леди Куинсбридж — или, точнее, с ее портретом великолепной работы, в полный рост. Она была изображена в зимнем саду, стоящей рядом с цветущей камелией, в окнах позади нее открывалась перспектива уходящего вдаль парка, на ней было сине-лиловое вечернее платье со шлейфом — и, когда я на него смотрел, мне казалось, что краски переливаются.
Стены верхнего коридора были увешаны прекрасными картинами — в основном портретами, натюрмортами с вазами фруктов из оранжереи, изображениями поникших роз, грациозных черных собак, мужчин на лошадях — и небольшими изысканными рисунками пастелью: дети, танцовщица, котенок, и снова и снова — леди Куинсбридж, наброски ее головы, склоненной на руку, или то, как она расчесывает свои длинные волосы; потом еще пейзажи с домом, садами и парком, формальные и четкие.
Уэстон открыл дверь в дальнем конце коридора, и я последовал за ним в комнату.
Шторы на окнах были задернуты, и, выглянув наружу, я увидел, что темнота такая, что я даже не представляю, куда выходят окна.
Я повернулся и обвел взглядом прекрасную мебель, деревянную кровать с пологом, приятные картины — здесь для меня не было ничего пугающего или подавляющего, все служило для моего удобства и покоя, и меня вдруг по-настоящему потрясло — пожалуй, впервые, — насколько великодушно и заботливо со стороны хозяев было пригласить фактически незнакомого человека в свой дом в такое время года. Я был благодарен и решил отплатить им за их доброту, став образцовым гостем, насколько я это себе представлял.
Уэстон сказал, что мой багаж распакуют, но я пока только вытащил подарок, который привез для леди Куинсбридж, и, приведя себя в порядок, рискнул вернуться вниз, спустившись по лестнице. Увидев груду свертков на низкой скамеечке под елкой, я положил туда свой подарок настолько ненавязчиво, насколько мог. Было непросто выбрать что-то для людей, с которыми едва знаком, но я нашел маленькую изящную фарфоровую статуэтку прошлого века: двое детишек в костюмах поселян.
Статуэтку я купил потому, что интуиция подсказывала мне: лучше выбрать то, что нравится мне самому, и надеяться, что мой вкус оценят.
Когда я поместил свой подарок среди других, я услышал позади себя голос леди Куинсбридж:
— А теперь, мистер Монмут, прошу в гостиную пить чай. Сейчас здесь только семья и пара друзей — остальные гости прибудут к обеду, больше сорока человек. Боюсь, это уже стало традицией, с этим уже ничего не поделать!
Я последовал за ней к камину в дальнем конце длинной комнаты, где был подан чай. Там стояли несколько диванов и стулья. И я впервые познакомился с остальным обществом, собравшимся в доме.
Здесь присутствовали многочисленные сестры, кузины, женатый сын и две дочери с супругами, двоюродная бабушка — я, признаться, поначалу растерялся, но потом освоился и познакомился с ними поближе. Кроме того, здесь была супружеская пара, неженатый друг — и сэр Лайонел Куинсбридж собственной персоной.
— Чрезвычайно любезно с вашей стороны, что вы пригласили меня сюда, — сказал я. — Для вас я незнакомец, но тем не менее вы так легко и открыто меня пригласили. Должен признаться, в противном случае у меня было бы невеселое Рождество.
Он пожал мне руку.
— Моя жена довольно часто заводит друзей таким образом, мистер Монмут, и как-то так получается, что интуиция никогда ее не подводит.
— И ее доверие никогда не оказывалось неуместным, никто не злоупотреблял им?
— Ни разу, хотя, конечно, она не приглашает множество людей постоянно, лишь время от времени. Полагаю, она следует Библейской заповеди — приводить гостей с больших и малых дорог и приглашать их за стол!
Это был привлекательный человек, высокий, сутуловатый, с львиной гривой седых волос. Его манера держаться была приветливой и дружелюбной, без замкнутости, еще я заметил проницательность и осторожность в его взгляде, а один или два заданных им вопроса дали мне понять, что мистер Куинсбридж не тот человек, которого легко обмануть, и что свойственным ему самообладанием он уравновешивает импульсивность своей жены.
Я много с ним беседовал в тот вечер и в последующие дни, и нашел, что он человек широко образованный, с обоснованными суждениями, разнообразными интересами и немалым чувством юмора. Он был общительный, обаятельный, дружелюбный, и еще я чувствовал в нем затаенную силу и остроту ума, которые он использовал со сногсшибательным эффектом. Коротко говоря, он был блестящий юрист, с легкостью достигший вершин своей профессии. Дом и поместье, как он сказал мне почти сразу, перешли к ним от семьи жены — леди Куинсбридж была состоятельной женщиной.
Во время обеда, потрясающего и блистательного, я сидел примерно посередине длинного стола рядом с другом и соседом хозяина дома и одной из его замужних дочерей. Чуть позже я узнал, что она и ее молодая семья живут совсем неподалеку отсюда. Сама она была веселой, легкой в общении собеседницей. Другой мой сосед по столу — его звали Джеффри Ладгейт — стал подробно расспрашивать меня о моих путешествиях. Особенный интерес для него, как, впрочем, и для меня, представлял Дальний Восток, а более всего — Китай, о котором он знал немало, но тем не менее оказалось, что он хочет услышать все, что я смогу рассказать. Я понял, насколько искушенной была леди Куинсбридж в устройстве подобных приемов: это было видно по тому, как она рассадила гостей за столом.