Туман в зеркале

Царила полнейшая тишина. Я стоял неподвижно, ощущая вокруг себя стены и окна старых зданий, и думал, что почти могу слышать сам воздух, пока он вновь успокаивается после того, как я закрыл дверь. Напротив меня серебристый свет проникал сквозь витражные окна в каменных амбразурах, и теперь я заметил, что на полках стоят большие старинные книги. Я открыл наугад одну, потом другую, но они были на греческом, латинском и еврейском языках, для меня полностью недоступных, а пожелтевшие страницы пахли плесенью. Я задумался, сколько времени прошло с тех пор, как их последний раз держали в руках.

Портреты, которыми были увешаны стены, были чуть более интересны — пожилые мужчины с суровыми ястребиными чертами лица, и кроткие клирики. Впрочем, были один или два субтильных красивых молодых человека со струящимися локонами и глазами печальной оленихи — поэты, которые учились в Элтоне и умерли романтически юными.

Здесь не было никого, кто мог бы увидеть или услышать меня, но под воздействием обстановки я пригасил фонарь и шел осторожно, почти что на цыпочках. Это полночное приключение меня даже слегка забавляло. Я попробовал открыть нескольких дверей, которые, как я предположил, вели в апартаменты наподобие моих, но они были заперты, как и те, на которых висели медные таблички «Казначей», «Капеллан», «Ректор».

Я утратил интерес и уже собрался вернуться, когда в самом конце второго длинного коридора увидел дверь — «Старая библиотека» — и тут же направился к ней.

Это случилось, когда я был в нескольких шагах от двери: ощущение, что за мной наблюдают — наблюдают и бесшумно сопровождают меня. Я резко повернулся и осветил фонарем пространство позади себя — окна здесь уже закончились, и в коридоре царила непроглядная тьма. Там никого не было. Я тихо прошел несколько шагов назад, остановился и стал ждать, напряженно вслушиваясь в тишину. То ли это проседала время от времени старая древесина, то ли поскрипывали доски. Толи вообще ничего. Я выждал еще, а потом сказал приглушенным голосом: «Кто здесь?» Ответа не последовало, и, побуждаемый своими грезами, я в нетерпении повернулся и снова подошел к двери библиотеки.

Я ожидал, что она будет заперта, как и все остальные, но в ответ на мое прикосновение дверь медленно распахнулась, и я невольно отпрянул. Ощущение тою, что за мной наблюдают, сделалось еще более сильным, нервы мои были на пределе, и я отругал себя за глупость, что не остался в своей кровати, где я бы давно уже мирно спал. Но любопытство пересилило — я жаждал обследовать библиотеку, в которой планировал провести за работой следующие несколько дней, и меня уже начинала очаровывать мрачная, освященная веками красота этого древнего места.

Я шагнул внутрь и остановился, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Я оказался в помещении, простиравшемся далеко вперед и терявшемся во мраке. Впрочем, отраженного от снега мягкого света, проникающего сквозь высокие окна, хватало, чтобы разглядеть галерею, которая шла вокруг всей залы под сводчатым потолком, покрытым искусной резьбой. Я испытывал не страх, а скорее некий благоговейный трепет, как если бы я зашел в церковь или часовню.

По обе стороны от центрального прохода стояли рядами дубовые книжные шкафы, между ними — письменные столы, и, приглядевшись, я заметил еще стеллажи с книгами, возвышавшиеся на галерее, к которой тут и там вели железные винтовые лестницы.

Подойдя к окну, я увидел, что библиотека расположена в северной части строений, обрамляющих двор, перпендикулярно часовне.

Я повернулся и тихо пошел между книжными шкафами, с трепетом оглядываясь налево и направо, на материальные свидетельства такого великого знания, такой великой учености, какая далеко превосходит уровень мальчишек-школяров. Я останавливался, рассматривая книги по литературе и классике, истории науки, философии и богословию, потом я наткнулся на ряды переплетенных в кожу школьных архивов, журналов, ведомостей, справочников, списков. Где-то в них, я знал, будут упоминания о Вейне, но сейчас я ничего не снимал с полок, я бродил по библиотеке с нарастающим забавным ощущением, будто я король в некоем заброшенном королевстве, с доступом ко всей вековой мудрости — такие странные напыщенные мысли проносились у меня в уме под влиянием величественной обстановки и одиночества в глухие ночные часы.

Это случилось, когда я приблизился к последним секциям полок, — какой-то звук, сначала я решил, что в дальнем конце помещения мягко закрылась дверь, однако звук продолжался, однообразный и мерный, будто дыхание кого-то спящего, вздохи, которые, казалось, доносились из воздуха у меня над головой, как если бы вся эта огромная зала была неким живым существом, дышащим вокруг меня. Я поднял взгляд на галерею. Там кто-то был, я не сомневался в этом. Скрипнула доска. Шаги. Я находился в самом дальнем конце от спасительной двери, меня, возможно, заманили в ловушку, одного, в этом пустынном месте — но кто? что?

— Никто, — громко, отчетливо проговорил я с насмешкой — и тут же вздрогнул от звучания собственного голоса. — Ничто. — Я двинулся к ближайшей винтовой лестнице и начал подниматься, мои шаги отзывались в неподвижности резким эхо.

Галерея была темной, высокой и узкой — проход между стеллажами для книг и деревянными перилами помещения всего фут или два шириной. Я погасил свой фонарь. Воздух здесь был более холодным, но в то же самое время странно безжизненным и спертым, словно бы пыль веков, пыль книг, учености и размышлений, заполнила всё, исключая любую свежесть.

Тихое дыхание донеслось снова, из другого места, в темноте прямо передо мной; я начал медленно продвигаться вперед, потом остановился, еще несколько шагов — и опять остановка, но оно каждый раз оказывалось вне досягаемости. Я посмотрел в огромную полость лежавшего внизу помещения. Каждая тень походила на припавшую к земле съежившуюся фигуру, каждый угол скрывал нечто, наводящее ужас. Там не было никого. Не было ничего. Было все, что угодно.

— Кто здесь? — сказал я. — Что вы от меня хотите? — Или сказал бы, если бы мне не перехватило горло, а язык не прилип к нёбу так, что я не мог издать ни единого звука. Я хотел бежать, но не мог, и знал, что это именно то, что и предполагалось, меня должно было испугать ничто, мои собственные страхи, мягкое дыхание, скрип половицы, сама атмосфера, таившая угрозу.

Но, простояв какое-то время молча и неподвижно, я призвал достаточно сил и нервного равновесия, чтобы медленно, шаг за шагом, двинуться вокруг галереи, то и дело оглядываясь, но ничего не видя, пока не дошел до последней лестницы и по ней снова спустился вниз. Когда я вернулся в коридор и закрыл за собой дверь библиотеки, я заметил свет, беспорядочно перемещавшийся на противоположной стене, и, заворачивая за угол, поймал краем глаза одетую в темное фигуру, медленно двигавшуюся с фонарем в руках — привратник, предположил я, совершает свой обход, и почувствовал волну облегчения, настолько сильного, что у меня подкосились колени и пресеклось дыхание, и я был вынужден несколько секунд простоять, прислонившись к стене, так у меня закружилась голова.

Это был он, он наблюдал за мной, он за мной следовал, возможно, стоял внизу, в темноте библиотеки; исполняя свой долг и заподозрив, что это воры, подошел, тихо и незаметно, чтобы проверить. Узнал ли он меня, видел ли он меня вообще — выяснить этого я не мог, но если и так, он решил предоставить меня самому себе, и я был ему за это признателен — я испытывал некоторую неловкость из-за того, что бродил здесь, пробуя двери, входя без приглашения в комнаты, а потому предпочел, не заговаривая с ним, тихо вернуться в свои апартаменты.

Он вышел в обитую сукном дверь еще до того, как я достиг поворота коридора; я больше не видел его мерцающего фонаря. Все было спокойно. Портреты безучастно взирали на меня со стены, пока я шел мимо них, но у меня больше не было ощущения, что за мной наблюдают.

А потом я услышал что-то еще. Оно донеслось из-за двери, дубовой двери, расположенной в углублении, за зеленым занавесом, который был наполовину задернут и частично скрывал ее.