Страница 17 из 22
— Это совершенная бессмыслица! — воскликнул Мезурье. — В любом случае это была не моя машина. Разумеется, если кто-то не вывел ее оттуда. Если я забыл запереть гараж, это легко могли сделать.
— Кто? — спросил Ханнасайд.
— Кто? Откуда мне знать! Кто угодно!
— Мистер Мезурье, у того, кто взял в субботу вечером вашу машину, должен был быть ключ от гаража. Владелец утверждает, что, когда вы выехали оттуда после пяти, он сам запер двери. И они оставались запертыми, когда он лег спать в половине одиннадцатого.
— Видимо, он ошибается. Я не утверждаю, что никто не брал мою машину. Скорее всего, машина, шум которой он слышал в час сорок пять, принадлежала кому-то другому. Владелец гаража, очевидно, не до конца проснулся, да и все равно он не мог так уверенно узнать шум мотора.
— Значит, вы согласны, что никто не мог вывести вашу машину из гаража в субботнюю ночь?
— Ну, я… конечно, похоже на то, но я не уверен, что ее никто не выводил. То есть… Послушайте, я не понимаю, почему вы так озабочены моей машиной, хотя я сказал вам…
— Я так озабочен ею, мистер Мезурье, потому, что вашу машину патрульный констебль видел в местечке Димбери-Корнер, в десяти милях от Хенборо, на шоссе без двадцати шести час ночью в воскресенье, — сказал Ханнасайд.
Мезурье снова облизнул губы и несколько секунд молчал. Внезапно стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Мезурье глянул на них так, словно этот размеренный звук действовал ему на нервы, и произнес:
— Могу только сказать, что он, наверное, ошибся.
— Номер вашей машины АМГ двести сорок? — спросил Ханнасайд.
— Да.
— Тогда не думаю, что он ошибся, — сказал Ханнасайд.
— А что, если он не разобрал номер. Возможно, там было АНГ или… или АИГ. В любом случае я не был на том шоссе в это время. — Мезурье поднял руку и пригладил черные лоснящиеся волосы. — Если это все, чем вы располагаете против меня, — я имею в виду воспоминание патрульного констебля против моего слова, то это пустяк. Я не хочу вас обидеть. Разумеется, детективы должны проверить все, только…
— Совершенно верно, мистер Мезурье. — Ровный голос суперинтенданта заставил Мезурье умолкнуть. — Я вас попросил только перечислить свои передвижения в субботу вечером. Если вы весь вечер находились дома, то, наверное, сможете представить свидетеля, который это подтвердит?
— Нет, не смогу, — ответил Мезурье со смущенной улыбкой. — Моя домовладелица с мужем всегда уходят по субботним вечерам, поэтому они не могут знать, был я дома или нет.
Он обнаружил торчавший из рукава клочок ваты, вытянул его и принялся теребить.
— Очень жаль, — сказал Ханнасайд и, снова заглянув в свои записи, отрывисто произнес: — У вас состоялся разговор с Арнольдом Верекером в половине одиннадцатого в субботу утром. Это так?
— Ну, точного времени я не помню, но в субботу мы с ним виделись.
— Этот разговор был неприятным, мистер Мезурье?
— Неприятным? Я не совсем…
— Между вами и мистером Верекером произошла ссора?
— Да нет, господи! — воскликнул Мезурье. — Верекер был в то утро слегка раздражен, но мы не ссорились. С какой стати?
Ханнасайд отложил свои записи:
— Думаю, дело у нас пойдет быстрее, если скажу вам сразу, мистер Мезурье, что в моем распоряжении находится письмо, касающееся вас. Мистер Верекер написал его адвокату фирмы в субботу. Можете прочесть, если хотите.
Мезурье протянул руку за письмом и сказал:
— Это… это не почерк Верекера.
— Почерк мой, — сказал Ханнасайд. — Это копия.
Мезурье, слегка покраснев, прочел письмо и положил на стол.
— Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это совершенно ложное утверждение…
— Мистер Мезурье, пожалуйста, поймите меня! Поднятый в этом письме вопрос меня не касается. Я расследую не состояние счетов этой компании, а убийство ее председателя. Судя по содержанию письма, ваш разговор с Арнольдом Верекером в субботу утром не мог быть приятным. К тому же я уже установил, что ваши голоса гневно повышались. Теперь…
— Эта мерзкая тварь Роза Миллер! — вспыхнул Мезурье. — Конечно, если вы собираетесь ей верить… Она вечно мне пакостит. Это беспардонная ложь, что мы ссорились. Верекер напустился на меня, не стану отрицать — он был в дурном настроении. Он даже обвинил меня в присвоении денег. Вряд ли нужно говорить, что это полнейшая нелепость. Честно говоря, я оказался в слегка неприятном положении — одолжил немного денег фирмы, чтобы справиться с затруднениями. Конечно, я понимаю, что делать этого не следовало, однако в тяжелом положении можно совершить глупость. Но сказать, что я украл деньги, — это просто смешно! Если бы я хотел украсть, то не возвращал бы их. Даже Верекер подтверждает, что я это делаю. Он просто злился на меня…
— Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?
— Его это совершенно не касалось! — торопливо сказал Мезурье. — Ему было наплевать на Тони.
— Кажется, он считал, что его это очень даже касается, — суховато заметил Ханнасайд. — И угрожал разоблачить вас, так ведь?
— Да чем он только не угрожал мне! — ответил Мезурье. — Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.
— Так ли? — спросил Ханнасайд. — Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.
— Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…
— Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.
— Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. — Мезурье поднялся. — Больше мне нечего вам сообщить.
— Тогда я вас больше не задерживаю, — сказал Ханнасайд. — Но все-таки советую подумать.
Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.
— Беда в том, — заметил в заключение сержант, — что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. — Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. — Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?
— Нет, — медленно ответил Ханнасайд. — Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.
— Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились — из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.
— Дерзишь! — сказала официантка, вскинув голову.
Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:
— Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. — Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: — Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.
— Какую?
Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес: