Закон клыка

Фыф сидел на полу, прислонившись спиной к барной стойке – видимо, на нее и отбросили шама автоматные очереди, когда он попытался ломануться в дверь, стреляя на ходу. И одного взгляда, брошенного на Фыфа, мне было достаточно, чтобы понять – все… Не жилец шам. Даже с двумя сердцами не выжить никому, если вся грудь и живот разворочены, разодраны очередями, и живого места нет на теле, и левая нога полуоторвана в районе бедра, лишь клочок кожи соединяет ее с телом, лежит себе она рядышком, словно посторонний, никому не нужный предмет…

Я бросился к Фыфу, понимая, что ничем уже не смогу ему помочь. Разве только встать на колени перед умирающим и заглянуть в его единственный глаз, который уже понемногу заволакивала пелена вечности…

– Ну, вот и все, – прошептал шам. – Настю спаси… Теперь только ты сможешь…

И умер, не договорив.

– Ну уж нет! – прорычал я. – Ни хрена подобного! Ты выберешься! Слышишь? Ты должен выбраться!!!

Рывком я взвалил легкое тельце шама на плечо и рванул наружу. Успел вовремя – бар рухнул за моей спиной, но я не обернулся. Плевать на все! Потому, что у меня на плече Фыф, который не может, просто не может умереть! Потому, что это неправильно! Потому, что это же меня он спасал, когда стрелял по тем уродам в брониках, мою шкуру вытаскивал из лап Сестры! Так ты это, ты погоди, Сестра, я ж твой побратим, ты же не можешь вот так забрать Фыфа!

«Он ушел» – прошелестел в моей голове бесплотный голос, – а, может, мне только показалось, может, это просто ветер шуршал мусором и сухими травинками, вплетая их в волосы убитых мною пленников Монумента. «Он ушел… Отпусти его, брат».

Я остановился и медленно опустил мертвого Фыфа на землю… И почувствовал, как по моим щекам катятся слезы – возможно, первые настоящие слезы в моей жизни, так как я не помню, чтобы когда-нибудь плакал, даже в далеком детстве, о котором запретил себе вспоминать. Я отпускал настоящего друга в далекий Край Вечной войны, и понимал, что большей боли никогда не испытывал в своей жизни. Плевать, когда болит тело, принимая в себя пулю, нож или осколок. Это всегда терпимая боль, и если она станет запредельной, организм просто отключится. А когда болит душа, когда выкручивает ее горе, корежит, рвет на части, ничто не в силах заглушить эту боль. Ничто…

Это было хорошее место, так уж получилось. Наверно, сама Зона привела меня сюда. Корявое одинокое дерево на небольшом пригорке неподалеку от рухнувшего бара. Пройдет месяц-другой, и на месте кучи простреленных досок не останется ничего, сгниет все, а что останется зарастет серой травой, с виду вроде безжизненной, но на самом деле живучей, как сама Зона…

А вот дерево останется стоять. Изуродованное радиацией, лишенное листвы и плодов, но крепко вцепившееся корнями в зараженную землю. Лучший памятник настоящему сталкеру, так как мы – такие же, как это дерево. Искореженные Зоной, лишенные семьи и потомства, но живущие ради наших целей, которые ставим себе постоянно – и достигаем их. Или умираем, напоследок завещав друзьям доделать то, что не успели при жизни.

– Я обещаю тебе, Фыф, я обещаю, – бормотал я, вонзая в землю клинки своих ножей. – Я вернусь в мир Кремля, и с Настей все будет нормально. Я расскажу, как ты умер, и если она попытается убить меня за то, что не уберег тебя, я не стану сопротивляться. Это ее право будет, потому что она любила тебя. А я не уберег, урод эдакий, друга не уберег, настоящего друга…

Я говорил что-то еще, отгребал руками разрыхленную землю, снова вонзал в нее ножи, и опять говорил – и все равно не мог выплеснуть из себя все то, что было на душе. А потом слова закончились, и я снова с остервенением терзал землю Зоны, но теперь уже молча, лишь изредка рыча, как раненый зверь…

Это всегда страшно, терять настоящего друга. Очень страшно. Но проходят секунды, минуты, одна за другой – и мозг постепенно отходит от шока, и осознаешь ты, что – всё. Нет больше боевого товарища, погибшего ради того, чтобы ты мог жить. И все, что ты можешь сделать для него, это опустить мертвое тело в могилу и засыпать его землей. А еще – помнить потом. Долго. Всю жизнь, раз в неделю, а, может, и чаще поднимая стопку за тех, кто навсегда остался в Зоне, вспоминая их лица… То, как они жили… И как умерли. Большинство – из-за тебя.

И от этого будет еще больнее.

Я не стал ставить традиционный крест над могилой – развесистое одинокое дерево было лучшим могильным памятником из всех возможных. Признаться, если б я сам выбирал себе место для могилы в Зоне, то я вряд ли нашел бы лучшее.

– Спи спокойно, Фыф, – прошептал я, как следует утрамбовав землю ладонями. – Упокой тебя Зона.

После чего поднялся на ноги, повернулся, и пошел обратно к бару. Мне очень хотелось обернуться – показалось, что Фыф стоит сейчас рядом с деревом и грустно смотрит мне вслед.

Но я не обернулся. Ни к чему. Проводив – отпусти, и иди дальше. Тем более, что я обещал маленькому шаму найти путь в мир Кремля и выручить Настю. А такие обещания не просто нужно выполнять.

Необходимо.

Без вариантов.

И как можно скорее.

На месте бара теперь была лишь груда досок, но мне удалось вытащить из-под нее рюкзак – благо неубиваемая барная стойка приняла на себя удар рухнувшей крыши и рюкзак, валявшийся рядом с ней, ничуть не пострадал. А еще я подобрал «КС-23», лежавший рядом с безглазым трупом командира отряда убийц. Супермощный огнестрел на короткой дистанции безусловно хорош для зданий и подземелий, которых в Зоне великое множество, поэтому расставаться с ним я в ближайшее время не собирался – по крайней мере, пока для него есть патроны.

А вот «Вал» пришлось выбросить. При его осмотре обнаружилась неустранимая деформация крышки ствольной коробки. Во время последнего боя здоровенный вражина вышиб у меня из рук автомат, и тот грохнулся об замшелый кирпич, торчащий из земли. В результате хорошее оружие пришлось сменить на трофейный АК. Хотя, может, оно и к лучшему – патроны для «калаша» в Зоне найти не в пример легче, чем дефицитные СП для «Вала».

Я попытался разузнать, что ж за уроды пожаловали по нашу душу, но тщательный осмотр трупов ничего не дал. Камуфляжи «флора», в которых ползоны ходит, «калаши», разгрузки, набитые запасными магазинами – и всё. Ни провизии, ни фляг с водой, ни личных вещей. Чисто боевые «торпеды», запущенные в конкретную цель.

– Что ж, Монумент, повоюем, – зло хмыкнул я, глядя в открытые глаза одного из трупов, еще подернутые легкой, едва заметной синевой. – Понимаю, что задолжал я тебе свою жизнь, но уж извини, она мне самому нужна. Цель у меня есть, понимаешь? Хотя что ты можешь понимать, машина бездушная…

Сказал, повернулся, и пошел себе к шоссе, которое, по моим предположениям, должно было быть к юго-западу отсюда. По нему я надеялся дойти до развилки, обозначенной на карте в КПК, повернуть налево, по широкой дуге обогнуть Копачи (ну их к ктулху! Ходил уже однажды через них напрямки, хватит!), а там километра четыре по лесу до Живого Болота, неподалеку от которого жил Кузнец, отковавший мою «Бритву». Очень я надеялся, что этот жуткий с виду мутант сможет починить мое оружие – если, конечно, он остался жив после той передряги, когда я видел его в последний раз.

Шел я, накручивая себя: не думать о могиле, оставшейся за спиной, не думать, не думать!!! Тяжело, страшно тяжело терять друзей, но если ты хочешь выжить в Зоне, все мысли твои должны быть о выживании, иначе сам быстрее быстрого ляжешь в могилу. А вернее, будешь валяться в кустах с пулей в башке, пока тебя не растащат по кусочкам ночные муты – потому, что некому тебя будет хоронить. Никому ты на фиг не упал в Зоне, чтоб возиться с твоим трупом, в отличие от…

Стоп. Отставить, сталкер. Хорош. О мертвых друзьях помнить нужно, но сейчас для этого не время и не место. Потому что ты уже минут двадцать шагаешь по шоссе, ни черта не соображая, а вон там, впереди, слышны выстрелы. Кто-то увлеченно кого-то мочит, и, возможно, теперь это и твое дело, так как между очередями разок отчетливо прозвучал характерный взвизг. Женский? Может быть, очень уж похоже. А значит, обойти, пройти мимо чужой разборки не удастся. Не могу я, если женщину обижают, и все тут. Такой вот у меня дурацкий моральный кодекс, и ничего с этим не поделать.