Имаджика. Примирение

Из мебели в зале был только один стул, неподалеку от арки. Держа на коленях грудного младенца, на стуле сидела Юдит. Когда Миляга вошел, она оторвала взгляд от ребенка и посмотрела на него с улыбкой.

— А я уж начала думать, что ты заблудился, — сказала она.

Голос ее звучал легко и светло — едва ли не в буквальном смысле этого слова. Когда она говорила, лучи, проникавшие сквозь отверстия в стенах, вспыхивали ярче.

— Я и не знал, что ты меня ждешь, — сказал он.

— Мне это было совсем не в тягость, — сказала она. — Ты не мог бы подойти поближе? — Пока он шел через залу, она сказала: — Сначала я не думала, что ты последуешь за нами, но потом мне пришло в голову, что ты обязательно захочешь увидеть ребенка.

— Честно говоря… о ребенке я и не думал.

— Зато она о тебе думала, — сказала Юдит без малейшего упрека в голосе.

Девочка у нее на коленях не могла быть старше нескольких недель, но, подобно деревьям и цветам, развивалась очень быстро. Она не лежала, а скорее сидела, крепко вцепившись сильной ручкой в длинные волосы матери. Груди Юдит были обнажены и нежно прижимались к ней, но она, похоже, не хотела ни есть, ни спать. Ее серые глаза были устремлены на Милягу.

— Как Клем? — спросила Юдит, когда Миляга подошел к ней и остановился.

— Когда я в последний раз его видел, с ним было все в порядке. Но ты ведь знаешь, я ушел из Пятого внезапно, никого не предупредив. Я до сих пор чувствую себя виноватым, но…

— …ты не мог повернуть назад? Я понимаю, со мной произошло то же самое.

Миляга присел на корточки и протянул девочке руку. Она немедленно ухватилась за нее.

— Как ее зовут? — спросил он.

— Надеюсь, ты не будешь против…

— Против чего?

— Я назвала ее Хуззах.

Миляга улыбнулся.

— Вот как? — Потом он снова посмотрел на девочку, привлеченный ее пристальным взглядом. — Хуззах? — сказал он, приблизив к ней свое лицо. — Хуззах. Я — Миляга.

— Она знает, кто ты, — сказала Юдит тоном абсолютно уверенного в своих словах человека. — Она знала об этой зале еще до того, как она появилась. И знала, что рано или поздно ты придешь сюда.

Миляга не стал спрашивать, карим образом девочка поделилась знанием с Юдит. Пусть это останется еще одной тайной этого необычного места.

— А Богини? — спросил он.

— Что Богини?

— Они ничего не имеют против ребенка Сартори?

— Нет, что ты, — ответила Юдит. После того как Миляга упомянул Сартори, в голосе ее послышались нотки нежной печали. — Весь город… весь город — это доказательство того, что из зла можно сотворить добро.

— Она просто чудо, Юдит, — сказал Миляга.

Юдит улыбнулась, а вслед за ней улыбнулась и девочка.

— Да, ты прав.

Хуззах потянулась ручками к лицу Миляги, чуть не упав с колен матери.

— Наверное, она видит в тебе отца, — сказала Юдит, укладывая ребенка на руки и поднимаясь со стула.

Миляга также выпрямился, наблюдая, как Юдит поднесла Хуззах к куче разбросанных по земле игрушек. Хуззах указала вниз пальчиком и радостно залепетала.

— Ты сильно по нему тоскуешь? — спросил он.

— Тосковала, в Пятом Доминионе, — ответила Юдит, все еще стоя к нему спиной. Она нагнулась и подобрала выбранную Хуззах игрушку. — Но здесь — нет. Особенно с тех пор, как появилась Хуззах. Понимаешь, пока ее не было, я никогда по-настоящему не чувствовала себя реальной. Я была призраком другой Юдит. — Она выпрямилась и обернулась к Миляге. — Ты знаешь, я ведь до сих пор не могу вспомнить свою жизнь. Так, какие-то обрывки иногда всплывают, но ничего существенного. Такое чувство, будто я все время жила во сне. Но она разбудила меня, Миляга. — Юдит поцеловала ребенка в щеку. — Она сделала меня настоящей. До нее я была только копией. Мы с ним оба были копиями.

Он это знал, и я это знала. Но мы создали что-то новое, чего еще никогда не было на свете. — Она вздохнула. — Не могу сказать, чтобы я тосковала, но мне бы хотелось, чтобы он увидел ее. Хотя бы один раз. Просто для того, чтобы тоже почувствовал, что значит быть настоящим.

Она двинулась было обратно к стулу, но Хуззах снова потянулась к Миляге, издав негромкий протестующий возглас.

— Да ты ей понравился, — сказала Юдит слегка удивленно.

Она снова опустилась на стул и протянула ребенку поднятую с пола игрушку. Это оказался небольшой синий камушек.

— Вот, радость моя, — заворковала она. — Посмотри. Что тут у нас такое? Что тут у нас такое?

Лепеча от удовольствия, Хуззах схватила камушек с проворством, намного превосходящим ее нежный возраст. Лепет превратился в смех, когда она поднесла его к губам, словно желая поцеловать.

— Она любит смеяться, — сказал Миляга.

— Да уж, слава Богу. Ой, ты слышал — все еще благодарю Бога!

— Старые привычки… — начал Миляга.

— Эта умрет, — твердо сказала Юдит.

Девочка попыталась засунуть камушек себе в рот.

— Нет, моя сладкая, не надо так делать, — сказала Юдит. Потом она подняла глаза на Милягу. — Как ты думаешь, стена Просвета в конце концов рухнет? У меня есть здесь подруга по имени Лотти, так она говорит, что это непременно произойдет, и тогда придется терпеть вонь всякий раз, когда ветер подует со стороны Пятого Доминиона.

— Вероятно, можно построить другую стену?

— А кто это сделает? Никто даже приближаться туда не хочет.

— Даже Богини?

— У них и здесь работы полно. И в Пятом Доминионе тоже. Они хотят освободить воды и там.

— Вот это будет зрелище.

— Да, может быть, я даже вернусь туда, чтобы на это посмотреть…

Во время этого диалога Хуззах перестала смеяться и снова устремила пристальный взгляд на Милягу. Потом она протянула ему ручку, в которой был зажат синий камень.

— По-моему, она хочет тебе его подарить, — сказала Юдит.

Он улыбнулся и сказал девочке:

— Спасибо. Но ты оставь его себе, это твоя игрушка.

Взгляд ее стал более настойчивым, и он почувствовал, что она понимает каждое его слово. Ручка ее упрямо протягивала ему подарок.

— Бери же, — сказала Юдит.

Не столько из-за слов Юдит, сколько из-за неотступной настойчивости во взгляде Хуззах Миляга подчинился и осторожно взял камень. Он оказался тяжелым и прохладным.

— Ну вот, теперь мы по-настоящему заключили мир, — сказала Юдит.

— А я и не знал, что между нами была война, — ответил Миляга.

— Наверное, это и есть самая худшая война, когда о ней никто не подозревает, — сказала Юдит. — Но теперь это в прошлом. Навсегда.

Звук струящейся воды у нее за спиной слегка изменился, и она оглянулась на водяную арку. До этого момента выражение ее лица было серьезным, но когда ока вновь посмотрела на Милягу, на лице ее сияла улыбка.

— Мне надо идти, — сказала она, вставая.

Девочка вновь засмеялась и принялась хватать ручками воздух.

— Я тебя еще увижу? — спросил он.

Юдит медленно покачала головой, устремив на него едва ли не снисходительный взгляд.

— Зачем? — спросила она. — Мы сказали друг другу все, что должны были сказать. Мы простили друг друга. Теперь все уже позади.

— А мне будет позволено остаться в городе?

— Конечно, — сказала она с удивленным смешком. — Но зачем это тебе?

— Потому что странствия мои закончились.

— Вот как? — спросила она, направляясь в сторону арки. — А я-то думала, что остался еще один Доминион.

— Я уже видел его и знаю, что меня там ждет.

После небольшой паузы Юдит сказала:

— Целестина тебе когда-нибудь рассказывала эту сказку? Ну конечно, наверняка рассказывала?

— О Низи Нирване?

— Да. Мне она ее тоже рассказала, в ночь накануне Примирения. Ты понял ее?

— Не совсем.

— Жаль.

— А что такое?

— Да нет, ничего, просто я тоже не поняла и подумала, что, может быть… — Она пожала плечами. — Не знаю, что я подумала.

Она стояла уже у самой арки, и Хуззах устремила взгляд через плечо матери на кого-то, кто стоял за жидкой стеной. Миляге показалось, что виднеющийся за аркой смутный силуэт мало напоминает человека.