Имаджика. Примирение

Но несмотря на остановки, город становился ближе с каждым днем, и однажды, когда они оторвали головы от своего ложа под кустом боярышника, вдали из-за туманов показалась огромная зеленая гора.

— Что это? — поинтересовался Понедельник.

— Изорддеррекс, — ошеломленно ответил Миляга.

— А где дворец? Где улицы? Лично я вижу только джунгли да радуги.

Миляга был повергнут в не меньшее смятение, чем его спутник.

— Раньше он был серым, черным и кровавым.

— Да, но теперь-то он зеленый, так его мать!

И чем ближе они подходили, тем зеленей он становился, а в воздухе витал такой аромат, что вскоре Понедельник перестал разочарованно хмуриться и заметил, что, в конце концов, может, это не так уж и плохо.

Если Изорддеррекс превратился в джунгли, то вполне возможно, что теперь там живут улыбчивые дикарки, наготу которых прикрывает только ягодный сок, стекающий у них по подбородку. Тогда, так уж и быть, он потерпит.

Разумеется, зрелища, которые ожидали их на нижних склонах, оставили воспаленное воображение Понедельника далеко позади. Все то, что обитатели Нового Изорддеррекса уже воспринимали как нечто само собой разумеющееся, — анархично настроенные воды, первобытные деревья и прочие чудеса — повергло обоих мужчин в благоговейный ужас. Через некоторое время они отказались от попыток выражать удивление словесно и стали молча пробираться через буйные заросли, постепенно освобождаясь от груза накопленного за время путешествия багажа.

Миляга собирался первым делом направиться к Кеспарату эвретемеков в надежде разыскать Афанасия, но в преображенном городе это было не так-то легко, и привели их туда не столько Милягины прикидки, сколько случайность. Но так или иначе, примерно через час блужданий они оказались у ворот Кеспарата, улицы которого напоминали запущенный сад, а руины — груды созревших в том саду плодов.

По предложению Понедельника они разделились, и Миляга объяснил ему, что если он повстречает в зарослях Христа, то это и есть Афанасий.

Но поиски их оказались бесплодными, и когда через некоторое время оба вернулись к воротам, Миляга был вынужден обратиться за помощью к ребятишкам, которые раскачивались на проржавевших створках. Девочка лет шести, в косы которой было вплетено столько виноградных лоз, что казалось, будто они растут у нее из головы, ответила, что человек, который здесь жил, ушел.

— А ты не знаешь куда? — спросил Миляга.

— Нет.

— А кто-нибудь может знать?

— Нет, — ответила она от имени своего маленького племени, положив разговору конец.

— Куда теперь? — спросил Понедельник, когда дети вернулись к своим играм.

— Вслед за водой, — ответил Миляга.

Они продолжили подъем. Комета, уже давно миновавшая зенит, двигалась в противоположном направлении. Они устали, и с каждым шагом искушение прилечь в каком-нибудь тенистом уголке становилось все сильнее. Но Миляга настаивал на том, чтобы двигаться вперед без промедления, в качестве аргумента напомнив Понедельнику, что грудь Хои-Поллои — куда более удобная подушка, чем любая кочка, а ее поцелуи — гораздо более действенное средство от усталости, чем самое освежающее купание. Аргумент подействовал, и в Понедельнике открылись такие неисчерпаемые запасы энергии, что Миляга не мог ему не позавидовать. Он двинулся вперед расчищать Маэстро путь, и вскоре они достигли почерневших руин, которые были когда-то стенами дворца. Над курганами обломков возвышались два столба, на которых когда-то висели громадные ворота. Теперь по правой колонне взбирались неутомимые ручейки и устремлялись вверх сверкающей дугой, которая падала прямо на вершину левой колонны. Зрелище было совершенно завораживающим, и Миляга погрузился в его созерцание. Понедельник тем временем двинулся вперед в одиночку.

Через некоторое время до Миляги донесся его блаженный вопль.

— Босс? Босс! Иди сюда!

Пройдя под теплым дождем водяной арки, Миляга двинулся в том направлении, откуда доносились крики Понедельника. Через некоторое время он обнаружил паренька в одном из внутренних двориков, где тот переходил вброд через поросший лилиями пруд, устремляясь к фигуре, которая стояла под колоннадой на другом берегу. Это была Хои-Поллои. Волосы ее прилипли к голове, словно она только что выкупалась, а грудь, на которую Понедельник так мечтал приклонить голову, была обнажена.

— Вот и вы наконец-то, — сказала она, глядя на Милягу.

Ее нетерпеливый кавалер потерял опору и рухнул в воду, взметнув брызги и лилии.

— Ты знала, что мы придем? — спросил он у девушки.

— Разумеется, — ответила она. — Не о тебе, конечно, а о Маэстро.

— Но меня-то ты рада видеть? — воскликнул Понедельник, отфыркиваясь.

Она широко раскрыла объятия ему навстречу.

— Ну а ты сам как думаешь?

Он радостно гикнул и рванулся вперед с удвоенной энергией, по пути сдирая с себя промокшую рубашку. Миляга двинулся вслед за ним. Когда он достиг другого берега, на Понедельнике оставались одни трусы.

— Откуда ты знала, что мы должны прийти? — спросил Миляга у девушки.

— Здесь очень многие обладают пророческим даром, — сказала она. — Идемте, я отведу вас наверх.

— Сам дойдет! — протестующе воскликнул Понедельник.

— У нас с тобой куча времени, — сказала Хои-Поллои, беря Милягу за руку. — Но сначала мне надо отвести его в покои.

Деревья, выросшие за пределами дворца, казались карликами по сравнению с теми, что возвышались внутри. Их фантастический рост был вызван буквально разлитой в воздухе атмосферой святости. На ветвях и среди гигантских корней Миляга заметил немало детей и женщин, но мужчин нигде видно не было. Скорее всего, если бы не сопровождение Хои-Поллои, их попросили бы отсюда удалиться. Можно было только догадываться, что произошло бы, попытайся они ослушаться, но Миляга не сомневался, что у тех сил, которые пронизывали здесь воздух и землю, нашлись бы способы настоять на своем. Он знал, что это были за силы. Те самые Богини, о существовании которых он впервые услышал на кухне мамаши Сплендид.

Путь оказался долгим и окольным. В нескольких местах им преграждали дорогу такие быстрые и глубокие потоки, что перейти их вброд было невозможно, и Хои-Поллои вела их в обход к мостам или валунам, по которым они перебирались на другую сторону и, вернувшись обратно по противоположному берегу, возобновляли путь. Чем дальше они продвигались, тем больший трепет ощущал Миляга в воздухе, но хотя на языке у него вертелись тысячи вопросов, он предпочел помалкивать, чтобы не выказать своего невежества. Время от времени Хои-Поллои роняла какие-то фразы, но они были столь отрывочными, что сами по себе представляли неразрешимые загадки.

— Пожары такие смешные… — сказала она, проходя мимо груды искореженного металла, который некогда был боевой машиной Автарха.

У глубокого синего пруда, населенного рыбами размером с людей, она задумчиво произнесла:

— Похоже, у них есть свой собственный город… но он так глубоко в океане, что я вряд ли его когда-нибудь увижу. Дети, конечно, увидят. Это и есть самое чудесное…

В конце концов она подвела их к двери, роль которой выполнял занавес струящейся воды, и, повернувшись к Миляге, сказала:

— Они ждут тебя.

Понедельник собрался было шагнуть сквозь занавес вместе с Милягой, но Хои-Поллои остановила его нежным поцелуем в шею.

— Маэстро пойдет один, — сказала она. — Пошли искупаемся.

— Босс?

— Ступай, ступай, — сказал ему Миляга. — Здесь со мной ничего не может случиться.

— Тогда я тебя жду, — сказал Понедельник, с радостью позволяя Хои-Поллои утащить себя.

Не успели они исчезнуть в зарослях, как Миляга повернулся к двери, раздвинул пальцами прохладный занавес и шагнул внутрь. После всего изобилия жизни снаружи строгость и масштаб открывшегося помещения потрясли его. Впервые за путешествие по преображенному дворцу он оказался в месте, где еще витал дух безумного честолюбия его брата. В зале виднелось лишь несколько зеленых побегов и совсем не было ручьев, за исключением жидкой двери за спиной и такой же арки в противоположном конце. Однако Богини преобразили и эти покои. В стенах зала, прежде лишенных окон, теперь повсюду виднелись отверстия, превращавшие его в соты, пронизанные мягким вечерним светом.