Страница 1 из 75
Сергей Крутилин
СТАРАЯ СКВОРЕЧНЯ
Повести
Имя Сергея Крутилина стало широко известно после публикации романа «Липяги». За этот роман автор был удостоен звания лауреата Государственной литературной премии имени А. М. Горького.
В традиции нашего искусства всегда была забота о нравственном совершенствовании своего народа, о его просвещении, о том, чтобы именно он был носителем передовых идей человечества. Верность этим идеалам обогащает и сегодня русскую советскую литературу, распространяет свой опыт на литературу других народов, рождает продолжателей ее.
Сергей Крутилин по своей манере письма принадлежит к русской литературной школе. О чем бы он ни писал, — а диапазон его тем довольно разнообразен, — он неизменно концентрирует свое внимание на тех нравственно-социальных проблемах, которые прежде всего жизненно близки, а отсюда и нужны и интересны нашему современнику.
В предлагаемой читателю книге три повести.
«Старая скворечня». В ней скупо и одновременно емко прослеживается вся жизнь простого сельского труженика. Одна за другой перед читателем встают картины труда, радостей семейного очага, смерти хозяина двора Егора и печального, хотя и естественного запустения хозяйства. Все это становится близким вдумчивому читателю. И не то чтобы параллельно, но как бы сопровождая жизнь человека, рассказывается и о жизни скворца «Ворчуна» со всем его домоустройством, созданием семьи, прилетами и отлетами. Что-то трогательное есть в таком построении повести и довольно мудрое. Может, потому, что человек и должен находиться в единении с природой, что в конечном счете все мы дети одной альма-матер.
По деревенскому материалу к этой повести примыкает повесть «За косогором». Внешне да и по существу сюжет ее незамысловат. Живет пенсионер в маленькой деревеньке Епихино. Мечтает обзавестись собственным домиком. Мечта его, хотя и не сразу, сбывается. Вот собственно и все. Но если бы дело было только в этом. Нет, тут содержание гораздо объемнее. За этим локальным сюжетом стоит жизнь деревни с ее людьми, с ее событиями большими и малыми. К тому же есть и еще одно — это съемочная киногруппа, создающая фильм о деревне. Как и в других произведениях, в этой повести Крутилин затрагивает одну из самых злободневных тем нашего искусства — правда жизни и ее отображение.
Как видим, и эта повесть о многом. Но это многое не теснит друг друга, а дополняет, развивает замысел автора и гармонично завершает его.
Умерла жена. После нее остался дневник, и муж, читая его, узнает то, чего не знал: о девической любви покойной жены к одному актеру. О любви взаимной и все же не состоявшейся. И опять не только об этом повесть «Косой дождь». Широкоэкранно, многообразно входит жизнь и в эту повесть. Мы давно уже усвоили, что жизнь активного строителя нашего общества неотделима от истории нашего государства. Строительство железных дорог, война, проведение каналов, возведение ГЭС — участники этих великих дел — герои повести. Из узкого мирка дневника автор выводит нас на широкий простор.
Написаны повести добротно, язык их чист и выразителен. Необходимо отметить и еще одно достоинство прозы Сергея Крутилина: в ной много места отведено природе, столь дорогой сердцу русского человека.
СТАРАЯ СКВОРЕЧНЯ
1
Весной, в пору большой воды, Ока и Сотьма сливаются, затопляя обширную пойму. Куда ни погляди — повсюду плывут льдины.
Село Залужье, раскинувшееся на самом мысу, при впадении Сотьмы, кажется севшим на мель пароходом; лишь маячит в поднебесье, как рея, покосившийся крест церквушки да смотрятся в мутную воду островерхие тополя.
На Оке бушует, крошит лед могучая круговерть. А тут, на Сотьме и старицах, что под самыми залужненскими огородами, припертые большой водой глыбы льда неподвижны. Правда, иногда к вечеру, когда сверху, от Алексина, начинает поднапирать вода, они как бы оживают. Вдруг то тут, то там послышится треск — и льдины, ломая сухие будылья репейников, начинают шевелиться и выползать с шорохом на крутой берег, к плетням и банькам. Кажется, что напирающий с верховья мутный поток вот-вот поднимет обшарпанные, облизанные водой ледяные глыбы и, круша плетни и баньки, они поползут все выше и выше — к избам.
Случалось такое — и не раз. Однако чаще к надворным постройкам и избам подступала лишь вода, а льдины оставались на задах.
На задах залужненских изб, вдоль ветхих плетней и заборов, как стражи, выстроились развесистые ракиты. Льдины трутся боками об их корявые, замшелые стволы, пригибают до самой земли молодые, гибкие побеги, вздыхают по ночам в неистовой злобе, но поделать ничего не могут. Через неделю-другую отступит большая вода, а они останутся тут, возле ракит, и будут лежать, медленно тая на солнце. А в середине мая здесь вымахают выше человеческого роста жирные побеги молодого репейника и остролистой крапивы, и никто из людей уже не вспоминает про эту шумливую пору ранней весны и половодья,
2
Пора большой воды в Залужье, как и во всех приокских селах, переживается как большой праздник. С утра и до вечера на задах огородов, возле ракит, толпится народ. Резвятся малыши, играя «в клеп» на рано зазеленевших проталинах; слышится стук вальков — это бабы, пользуясь близостью воды, стирают половики и мужичьи ватники.
А сами мужики стоят на косогоре, у банек. Дымя самокрутками, смотрят на реку. Вода, отсвечивая, слепит глаза. Плывущие по Оке льдины, словно танцовщицы в хороводе, величаво кружатся, чуть слышно шуршат.
Впереди мужиков, ближе всех к воде, стоит Егор Краюхин.
Егор — коренастый, плотный, лет пятидесяти пяти. Ватник на нем не застегнут; шапка сдвинута на самый затылок. Голенища резиновых сапог испачканы навозом: судя по всему, Егор чистил закуток у коровы и, улучив минуту, вышел на зады поглядеть на воду.
— Опосля такой большой воды должно бы рыбки поприбавить в Сотьме, — заметил кто-то из мужиков.
— Непременно! — поддержал его Герасим Деревянкин, бригадир, высокий, в шапке с кожаным верхом. — Надо прописать Федьке — пусть приезжает летом. Он страх как любит рыбачить. — И с гордостью: — Да и другие мои не прочь посидеть с удочкой.
— Густеркой нашей, чай, твоих сыновей не заманишь, — сказал Егор и, ухватившись рукой за корявые сучья бузины, вошел в воду и стал ополаскивать сапоги. — Оттого они не очень-то спешат.
— Ты, Егор, критиковать-то критикуй, да смотри в оба! — оборвал его Герасим. — Юркнешь в земские копани — скажешь потом, что пострадал за критику.
Мужики посмеялись удачной шутке Герасима.
На задах залужненских огородов — и по Сотьме, где церковь, и по Оке, вдоль стариц — весь обрывистый берег изрыт оспинами старых каменоломен. Камень добывали в этих местах издавна, еще со времен земства. В пору своего расцвета, в начале века, земство затеяло строительство большой дороги, которая соединила б Залужье со всем остальным миром. Но планы так и остались планами. Никакой дороги тут не было. Если кому-либо из мужиков нужно было попасть в Москву, то плыли пароходом до Серпухова. Там, известно, дорога большая, не чета земской — за счет казны построена. Но вот в чем беда: и на пароходе-то не так легко было плавать в ту пору. Пароходы часто натыкались на перекаты. Можно было утром сесть на колесник и весь день просидеть у себя же за гумном. Тут, на задах залужненских огородов, Ока каждый год меняла русло, намывая песчаные дюны. Толкают-толкают, бывало, шестами этот колесник, а он ни с места. А уж солнце на закате. Кричат на берег: «Эй, Мишка!» или там: «Эй, Гришка! Скажи нашим — пусть ужин привезут». На лодке к пароходу везут ужин. А иной раз — и завтрак, и обед, и снова — ужин…