Страница 58 из 61
Тем не менее Браунер по-прежнему подозревал, что сын генерала прибыл в Болгарию из Советского Союза не за отцовскими ласками. С помощью Фосса и других офицеров из штаба РОВСа он устраивал ему всевозможные проверки: то «забудет» закрыть несгораемый шкаф, то оставит на столе какую-нибудь деловую бумагу в надежде, что удастся поймать Николая за руку. Однако это ничего ему не дало.
— Не нравится мне, капитан, этот прыткий юноша, — твердил Браунер Фоссу. — Как бы нам еще испытать его, так сказать, на прочность?..
— Не смею вторгаться в вашу компетенцию, господин полковник, — уклончиво отвечал Фосс. — Но думаю, что применять к нему ваши обычные полицейские методы не совсем разумно. Как-никак это сын его превосходительства.
— Не беспокойтесь, капитан. Когда надо, мы можем работать и по-джентльменски.
Теперь Браунер придерживался новой тактики. Он уже не подсовывал Николаю «секретные» документы и не приставал с каверзными вопросами. Наоборот, полковник старался любыми средствами завоевать его расположение Несколько раз он приглашал Николая в ресторан, где провозглашал тосты за дружбу и доверие, не упускал случая присоединиться к генеральскому сыну во время его прогулок по Софии и ее окрестностям, оказывал ему всяческие знаки внимания. Но расчет Браунера на то, что в непринужденной обстановке Николай чем-нибудь выдаст себя, не оправдался. Тогда полковник принялся убеждать генерала, что его сыну необходимо с головой окунуться в самую гущу ровсовских дел. Генерал не возражал, и Николая стали посылать в командировки в другие города Болгарии и даже в Югославию, где были филиалы РОВСа.
Во время поездок Николай Абрамов часто встречался с эмигрантами, выступал перед ними с рассказами о Советской стране, а одновременно… брал на заметку наиболее оголтелых антисоветчиков, которые готовы были в любой момент отправиться в Советский Союз для террористических акций. Николай строил свои выступления так, чтобы ровсовцы не могли его обвинить в симпатиях к СССР или в чем-нибудь посерьезнее. Он, конечно, учитывал, что здесь, в эмиграции, этим людям постоянно внушалось искаженное представление об их родине, ставшей первым в мире социалистическим государством. Бороться с этой злобной пропагандой в открытую он не мог. Но приводимые им факты были порой сами по себе настолько красноречивы, что волей-неволей заставляли слушателей призадуматься.
Удачно избегая сетей, расставляемых полковником Браунером, Николай Абрамов скрупулезно готовился к выполнению своей основной задачи. Он хорошо понимал, что в одиночку выявить враждебные замыслы РОВСа будет невероятно трудно, и поэтому старался подыскать себе надежных помощников. Одним из них, по его мнению, могла стать Александра Семеновна. Как врач она общалась со многими белогвардейцами, которые порой, не смущаясь ее присутствия, принимались болтать о своих делах, хвастать успехами и планами. Генерал Абрамов, часто бывавший у нее в доме, иногда тоже кое-чем делился с ней. Чтобы разобраться в политических взглядах Александры Семеновны, Николай стал проводить в ее семье почти все свободные вечера.
Мать и дочь неизменно встречали гостя улыбками, были гостеприимны и приветливы. Они угощали Николая пирожками и чаем, мило беседовали с ним на разные темы. Потом Александра Семеновна садилась за пианино, и комнату наполняли звуки шопеновских вальсов. Молодые люди с упоением слушали эту прекрасную музыку, забывая, казалось, обо всем на свете. И однажды Николай вдруг понял, что… влюбился. Наташа, эта очаровательная семнадцатилетняя девушка с большими темными глазами, всецело завладела его сердцем.
Отныне посещения Александры Семеновны приобрели для Николая новый смысл. Ему хотелось видеть Наташу, говорить с ней, слышать ее звонкий смех. Как-то он заметил, что, встретившись с ним взглядом, Наташа смущенно опускает глаза, и с радостью почувствовал, что может рассчитывать на взаимность. Но радость его тут же омрачили тревожные мысли. Как ему теперь быть? Ведь он должен будет открыть Наташе не только свои чувства, но, безусловно, и свое подлинное лицо. Имеет ли он на это право? Трудно предугадать, как отнесутся любимая девушка и ее мать к признанию об истинных целях его приезда в Софию. «Они поймут, — убеждал он себя. — Надо постараться, чтобы поняли!»
Николай Абрамов перебирал в памяти некоторые детали из предыдущих бесед с Александрой Семеновной, которые, как ему думалось, свидетельствовали об ее настроениях, отношении к эмиграции. Она, например, как-то спросила его: не жалеет ли он, что бежал из СССР? Николай тогда многозначительно промолчал, и Александра Семеновна, видимо, решила, что он жалеет. В другой раз она вскользь упомянула о Михеиче: дескать, он сказал ей по секрету, что не прочь бы вернуться домой, на Дон. «Ну, а вы сами, Александра Семеновна? — осторожно спросил Николай. — У вас никогда не было такого желания, таких мыслей?» — «Я ведь не эмигрантка, — ответила она, — и делить мне с большевиками нечего. Вот дочь закончит скоро гимназию, станет совершеннолетней, тогда посмотрим. Вся жизнь у нее впереди, а какая судьба ждет ее здесь, на чужбине?» И еще вспомнил Николай, как однажды Александра Семеновна предупредила его, чтобы он не очень доверял капитану Фоссу и полковнику Браунеру. «Они плетут интриги против вас», — сказала она.
Все эти, может быть, и незначительные на первый взгляд факты давали основание предположить, что в лице Александры Семеновны он найдет единомышленника.
И вот, выбрав время, когда Наташи не было дома, Николай решился поговорить с ее матерью.
— Скажите, Александра Семеновна, — спросил он полусерьезно-полушутя, — как бы вы отнеслись к тому, если бы я оказался совсем не тем, за кого меня здесь принимают?
— Неужели? — Она удивленно подняла брови.
— Нет-нет, я просто хотел… — стушевался Николай.
— А хитрить со мной не надо. — Александра Семеновна погрозила ему пальцем, но он видел, что она едва сдерживает улыбку. — Я давно за вами наблюдаю, хотя никто меня об этом не просил.
Почему-то именно теперь Николай почувствовал твердую уверенность, что эта добрая женщина не причинит ему никакого вреда, что с ней можно говорить вполне откровенно. И он признался. Не только в любви к Наташе. Признался в главном, естественно, не называя вещи своими именами и не до конца.
— Могу ли я надеяться, что все останется сугубо между нами? — проговорил он, пристально посмотрев ей в глаза.
— Да, конечно, я ведь все понимаю.
Александра Семеновна немного помолчала, потом заговорила еле слышно:
— Мой отъезд из Советского Союза — большая ошибка. Я долго не решалась покинуть Родину. Но семья, муж… дочь без отца… Выехали в Болгарию по разрешению советских властей и по советскому паспорту. Только не вышло у нас семейного счастья. По характеру работы муж почти все время был в разъездах, наша жизнь разладилась, и мы с ним развелись. Осталась с дочерью одна, проклиная тот день и час, когда оставила Россию. Но во мне все-таки не угасает надежда когда-нибудь вернуться домой…
Они молча сидели в полутемной комнате, Николай Абрамов и Александра Семеновна — два советских человека, которых судьба разными путями привела в это логово врагов Советской страны.
— Кстати, вы заметили, — вдруг сказала она, — что из окна моего зубоврачебного кабинета отлично виден вход в штаб РОВСа?
Николай подумал и согласно кивнул: да, действительно лучшего места для наблюдения за ровсовцами, пожалуй, и не найти.
— А из квартиры можно попасть в штаб РОВСа по внутренней лестнице… — продолжала Александра Семеновна. — Вам понятно, зачем я вам об этом говорю?
Безусловно, он все понял. Понял, что с этой минуты обрел друга, на помощь которого может рассчитывать во всех своих сложных и опасных делах.
После разговора с Александрой Семеновной Николай долго размышлял, как объяснить Наташе то, о чем он поведал ее матери, но так ничего и не мог придумать. Однако все разрешилось неожиданно просто.