Индийский мечтатель

Солнце зашло, сразу стало темно. Долина опустела. Лебедев спустился с холма и медленно пошел к мерцающим огонькам селения. Это была последняя ночевка на майсурской земле. Путешественники расположились в единственной, довольно просторной деревенской гостинице. Других постояльцев здесь не было, тем не менее сельский котвал 28 пришел предупредить, чтобы парии не ели и не спали в помещении, иначе гостиница будет осквернена.

Музыканты отнеслись к этому равнодушно; они были люди неприхотливые, к тому же ночи стояли теплые.

Не доходя до шултри, Герасим Степанович встретил Сону.

Обеспокоенный долгим отсутствием учителя, мальчик пошел на розыски. Лебедева ждал ужин: вкусные чапати и печеные бананы. Музыканты уже поели и уснули, утомленные дорогой.

Ужинали втроем — Герасим Степанович, Деффи и Сону — под открытым небом, сидя на разостланных прямо на земле цыновках из кокосовой коры.

— А где Кавери? — спросил Лебедев.

— Она в тонга. Наверно, уже спит.

— Нет, — заметил Деффи, — вон она, там!.. Я вижу ее белую сари.

— Отчего бы ей не поужинать с нами? — предложил Герасим Степанович.

Сону сделал отрицательный жест. Женщине не следует есть вместе с мужчинами.

— Почему? — спросил Лебедев. — Закон?

— Да, таков закон. Женщина готовит мужчине пищу и подает ее. Но ест она после него — в обществе женщин или одна.

Лебедев рассердился. Если исполнять подобные законы, тогда, значит, правы и те, кто обрек миллионы людей на горькую участь «неприкасаемых»?.. Может быть, Сону это считает правильным?

Мальчик сказал:

— Если сахиб приказывает, то…

— Да не в приказе дело! — прервал его Герасим Степанович. — Нужно, чтобы ты понял… Вот я — не пария, не страдаю от жестокости вашего закона, а тем не менее возмущаюсь им, отвергаю его! Многие из белых людей и ваших брахманов осуждают меня за то, что я общаюсь с отверженными, живу с ними под одной кровлей, ем и пью с ними. Но я не обращаю внимания и поступаю по-своему. А есть такие люди: когда самого оскорбляют и мучают, он вопит, жалуется, а если другого — то ничего, его это не касается! На моей родине многие тоже относятся к женщине дурно и жестоко. Мне же это всегда было непонятно и противно. Такая же мерзость и глупость, как ваши касты и тому подобное!.. Подумай, Сону: ведь тебя родила женщина и детей твоих тоже родит женщина. Разве не так?..

Сону поднялся и пошел к фургону. Через несколько минут он вернулся, ведя с собой сестру.

— Вот это хорошо! — обрадовался Лебедев. — Садись сюда, девушка, ешь вместе с нами. В этом нет ничего дурного.

Каверн села, но есть все-таки не стала. Голова ее была опущена; она не решалась поднять глаза на посторонних мужчин.

На краю неба появилась огромная медная луна. Засияли горы вдали. Стало светло, тихо и торжественно.

— Принеси вину, — попросил Герасим Степанович.

Сону стрелой помчался к фургону, где был сложен их багаж. Он знал, что Лебедев будет петь, а это случалось не часто.

Герасим Степанович осторожно перебирал струны. Он играл не так, как индийские музыканты, а по-русски, подражая звуку гитары. Помедлив еще немного, он негромко запел. Русские слова, задушевная и широкая русская мелодия звучали среди сияющей тропической ночи:

Он пел одну за другой милые ему песни: «Не белы снеги», «Ельник», «Зорюшку». А в заключение — ту, с которой были связаны лучшие дни его жизни:

Кончилась песня. Все молчали. Кавери подняла голову и смотрела на артиста не отрывая глаз. Неподдельное восхищение светилось в ее глазах.

— Эта песня похожа на наши, — сказал Сону.

— Пожалуй, — согласился Лебедев, — немного похожа. Должно быть, потому, что она цыганская… Слова русские, а мелодия цыганская. Говорят, цыгане — родня индийцам.

— А о чем песня? — спросил Деффи.

— Как вам объяснить?.. — Герасим Степанович попытался перевести на английский. — Нет, Патрик! — махнул он рукой. — Получается чепуха. Совсем не то.

— Да, — подтвердил Сону, — песню объяснить нельзя.

— А я понимаю! — неожиданно сказала Кавери.

Она тотчас же встала и медленно пошла в сторону тонга.

Немного погодя отправился на покой и Сону. Лебедев с Деффи остались одни.

— «…есть одна душа на свете, кто вспоминает о тебе», — повторил Герасим Степанович и перевел по-английски. — Увы! — вздохнул он. — На всем свете нет такой души. Никто не вспоминает о нас с вами, Патрик!.. Но девушка, право, прелестна! Нравится она вам?

— Кавери? — Деффи подумал. — Да, она славная и по здешним понятиям — красавица. Но я к такой красоте равнодушен.

— А я напротив! — воскликнул Лебедев. — Видите ли, Патрик… Мне тридцать семь лет, я приближаюсь к порогу старости, но только один раз испытал я истинную любовь… Впрочем, — спохватился он, — не к чему вспоминать! Вряд ли вам интересно.

— Я никогда ни о чем не расспрашиваю, но если человек, которого я уважаю, сам рассказывает мне о своей жизни, я благодарю его и слушаю с величайшим вниманием.

— Хорошо, — согласился Герасим Степанович. — Рассказывать недолго… Однажды в Петербурге, на празднике у графа Орлова, я впервые увидел цыган. Говорили, что граф привез их из Молдавии. Вышли они на подмостки в своих пестрых одеяниях. Мужчины чернобородые, кудрявые, женщины осыпаны дешевыми побрякушками. Запели… Ах, Патрик, какая это была поразительная музыка! Все были чудесны, а особенно одна, девушка лет восемнадцати.

Не знаю, было ли у нее другое, цыганское имя, но все звали ее Варей… Никогда — ни прежде, ни после — я не слышал такого пения. А как плясала! Это и была моя единственная любовь. Она согласилась выйти за меня замуж. И знаете, я вовсе не хотел, чтобы она бросила свое занятие: ведь я же сам артист! Но хозяин хора Иван Трофимов побоялся потерять свою лучшую певицу. Донес, негодяй, графу Орлову! А цыгане были на положении крепостных… Граф приказал немедленно отправить Варю в одно из его имений близ Москвы, мне же было строго приказано не предпринимать никаких попыток увидеть ее… Все мне опротивело! Я покинул столицу, поступил на службу к одному знатному вельможе на юге России, затем уехал за границу… Вот и вся история! Как видите, ничего интересного… Больше я никого не любил. А девушку эту помню до сих пор… Кавери похожа на нее, это мне сразу бросилось в глаза.

Помолчав, Деффи сказал:

— Да, по всей вероятности, цыгане пришли в Европу отсюда. Некоторые ученые предполагают, что это одна из низших каст южной Индии, в которых особенно силен дравидский элемент.

— Возможно… — рассеянно откликнулся Лебедев. — Однако пора спать, завтра выедем на рассвете.

— Я лягу здесь, — сказал Деффи.

— А я пойду в помещение. На родине приятно было спать на воздухе в такие теплые светлые ночи, а тут все не могу привыкнуть. Насекомые, змеи… какие-то странные звуки… Покойной ночи, Патрик!

— Покойной ночи.

28

Котвал — староста.