Сестра

А в следующий миг женщина впала в шок.

Вот что она могла ожидать? Правильно, палату реанимации, на худой конец — приличную больницу. С беленым потолком, капельницей и медсестрой.

Вместо этого…

Софья никогда не была во дворце. Даже посещения Эрмитажа и Кремля проходили без нее — неинтересно, некогда, неохота. Но сейчас…

Она лежала в небольшой комнатке, полутемной и тесноватой. Обитые чем‑то красно — золотым стены, расписной потолок, на котором были изображены солнце и что‑то еще непонятное, окна забранные цветным стеклом, иконы в углу с лампадкой перед ними, сильный запах ладана…

Господи…

Софья перевела взгляд поближе.

Как называется это… в чем она лежит? Если кровать — то подозрительно маленькая, и качается почему‑то? Рядом с кроватью сидит женщина в наряде, который вызывал у Софьи ассоциации с Пушкинскими сказками — там когда‑то она видела похожие одежды. И под конец взгляд Софьи опустился до нее самой.

Тело под периной определенно принадлежало девочке лет трех — четырех, не больше.

Твою родню гробом налево!

Софья мягко ушла обратно в глубокий обморок.

Второй раз она очнулась, когда было темно. И теперь уже орать не стала. Лежала, думала, благо, тело хоть и ощущалось не своим, онемелым, но сильно уже не болело, так что можно было стиснуть зубы и перетерпеть.

Софья смотрела в темноту и думала.

Согласно женской логике, либо она переселилась в другое тело — либо не переселилась. Что говорит в пользу первого предположения?

Боль. Это определенно. Если б у нее так в реальности болело… хотя может и болит — в реальности, в реанимации? А тут она просто глюки ловит?

Ой ли… Софья себя знала. Она даже исторических романов не читала, предпочитая отвлекаться детективами. А тут вдруг — такие подробности из жизни неясно пока кого? Верилось с трудом. Разум человека может выдать только то, что в нем уже было. Если ты в жизни не видел, допустим, Эрмитажа, так тебя ни в каких галлюцинациях на его посещение и не проймет. Ты просто его не знаешь…

Логично?

Вроде бы логично.

Но галлюцинации отметать нельзя. И все же…

Можно обмануть зрение и слух. Можно. Но обоняние? Осязание? Вкусовые ощущения? Откуда?

Хотя, что она знает о человеческом мозге? Ее собственный разум разрушается опухолью. Вполне допускается гипотеза, что разрушение какой‑то группы клеток и вызвало эту проблему.

Возможно что и так. А как она будет действовать?

Глупый вопрос. Жить она будет, просто — жить! И по полной программе получать от этого удовольствие!

Что тут можно еще сделать? Просто принять, как аксиому две истины.

Если это бред — надо получить побольше радостей, пока она не сдохнет.

Если это реальность — а у нее будет еще время в этом убедиться, тем более надо жить на полную катушку. Если те идиоты подарили ей вторую жизнь, то глупо выбрасывать подарок в унитаз. Что в этой жизни делать, она еще определится. Возможно, в новой жизни она опять станет строителем. Или выйдет замуж? Или найдет себе еще какую‑нибудь область работы. Или… да вариантов масса. Судя по внешности, этому телу года три… ну или чуть больше? Может, и так. Вся жизнь впереди, только радуйся.

Хм — м…

А вот радоваться рановато.

Штирлицу определенно было легче, а вот ты, Сонька, пока об этом теле ничего не знаешь. Хотя нет…

'Сонюшка, вот, испей'…

Тело зовут Софья. Это хорошо, на имени уже не спалимся. А вот что осталось в мозгу после подселения? Если так прикинуть — душа исчезнуть может, а вот память? Человеческий мозг — это ведь как кассета. Могли эту полностью потереть перед ее заселением?

А кто ж его знает…

Проверить это можно было только опытным путем. Софья лежала и пыталась вспомнить хоть что‑то. Получалось откровенно плохо. Нет, свою‑то жизнь она помнила, как никогда ярко. Вспоминалось все. Вплоть до уроков ненавистной литературы в школе. Даже стихи, которые она тогда учила, вспоминались объемно и ярко. А вот из воспоминаний девочки Сонюшки…

Выплывали лица, имена, шепотки…

Когда виски начало не по — детски ломить, Софья плюнула (мысленно) и бросила это гиблое занятие. К чертям свинячьим! Что вы хотите от ребенка до пяти лет? Имя бы свое вспомнил — и то слава богу!

Есть, конечно, исключения, вундеркинды и прочие радости жизни, но приютившая ее душу девочка, похоже, к таковым не относилась.

Софья лежала и составляла план действий.

Первым делом надо узнать, где она, какое у нее положение. Потом все возможное о своих родных. Ну а дальше…

Сложно планировать, когда ничего не знаешь.

Сначала выздоровеем, а там по обстоятельствам. С этим лозунгом Софья и заснула. И ей снились красивые цветные сны.

Нас утро встречает прохладой, нам свежестью веет река…

Песню Софья помнила. Но в реальности все обстояло иначе. Утро ее встретило болью во всем теле, к тому же ей просто захотелось в туалет, и она заворочалась, пискнула…

— Сонюшка…

Над Софьей склонилась та же женщина, что и в прошлый раз. Но если тогда было не до удовлетворения любопытства, то сейчас Софья могла здраво рассуждать. Девочка рассматривала ее внимательным серьезным взглядом. Так… одета достаточно богато, хотя пока и неясно, что именно на ней, этакая капуста — сто одежек. Голова покрыта, волос не видно. Лицо умное, живое, темные глаза смотрят ласково… кто бы эта женщина не была — она явно хорошо относится к девочке. Возраст… тридцать до сорока пяти. Есть морщины, нету части зубов… хотя хорошие стоматологи и в двадцать первом веке — редкость. А уж раньше‑то…

Зато лицо набелено чем‑то типа известки (мел? белила?) и нарумянено в нужных местах. Брови явно подчернены.

А еще…

Это было не воспоминание Софьи, нет. Скорее ощущение. Эту женщину хотелось обнять, прижаться, потереться щекой, она ассоциировалась с любовью, заботой, теплом.

Мать?

Вариантов масса: тетка, нянька, бабушка… а ошибиться и нельзя. Так что никаких обращений… милый Штирлиц, как я тебя понимаю…

— Больно…

То есть сказать хотелось именно это слово, а получилось 'бо — бо…'. Невнятно, но главное — дошло.

Софья впервые попробовала свой голос и едва не чертыхнулась. Половина букв не выговаривается, во рту словно каша… логопеда мне! И упражнения!

— Опамятовала, красавица моя? — женщина расплылась в улыбке. — Слава боженьке нашему, а мы‑то уж молились, молились за тебя, матушка твоя вечор заходила…

Ага. Значит, точно не мать. Уже легче. А кто?

Она говорила, а руки тем временем подхватывали девочку, усаживали ее на горшок (изукрашенный так, что даже обидно было в него дела делать), гладили по волосам…

Из мягкого, 'окающего' потока речи Софья вылавливала крупицы ценных сведений.

Несколько дней назад девочка свалилась с горячкой. Доктора уверяли, что девочка выживет, но позавчера ей стало неожиданно худо. Лежала, как мертвая и даже не пищала… матушка пришла, хотела попрощаться с девочкой, но поскольку она была в тягости, ее к ребенку не пустили. Не дай Бог, на нерожденного перекинется. Тут Софья опустила ресницы, соглашаясь со своими мыслями. Действительно, краснуха была бы не в тему. Дети‑то ей болеют, а вот беременным женщинам лучше не…

Был батюшка, хотел соборовать и причащать ребенка. Но девочка все дышала и дышала, так что начинать он не решился, а ночью Софья пришла в себя и даже кисельку попила…

Одним словом, умирание откладывалось.

А сегодня с утра девочка пришла в себя и по этому поводу все очень рады.

В радости Софья откровенно не поверила, за отсутствием радующихся. Что‑то никто тут с воплями 'УРА!!! Она выжила!!!' не бегал и чепчики в воздух не бросал. А и не надо, мы не гордые, но и бедными не будем. Дайте время и знания…

Софья закончила свои дела и попросила покушать. Хоть бы и кисельку…

Женщина, растрогавшись, унеслась за дверь, а девочка… да — да, именно девочка, кое‑как откинула одеяло и оглядела себя.