Страница 24 из 90
— Ох! — дыхнул мальчуган, ощущая вышедшую сквозь поры кожи прозрачную туманность, только не влажную, а вспять огнистую. — Что это такое? — вопросил Яробор немного погодя, и надрывисто передернул плечами, або ощутил, как с прозрачной туманностью испарилась из тела вся боль.
— Чва…чва…чва, — невнятно отозвалась жующая Костоломка.
Она неспешно наклонилась к ноге отрока, да столь низко, что на него глянул покрытый бурой волосней затылок, и на чуток показалось единственное ухо бесицы-трясавицы. Это был алого цвета серповидное, неширокое, плоское образование. Несомненно, кожное, поелику смотрелось вельми подвижным, и по всей поверхности слегка трепещущее. Ухо медлительно опускалось вниз, плотно прижимаясь к голове бесицы-трясавицы, а миг спустя слегка приподнимаясь вверх, зримо являло широкую по собственным очертаниям щель. Все еще продолжая жевать Костоломка, вонзилась взором в щиколотку мальца, и из ее левого глаза выпорхнул узкий, серый, дымчатый луч. Он мгновенно окутал блеклой серостью ногу Яробора, от кончиков перст до средины голени, и слегка закурился по коло повдоль поверхности кожи. Отрок недвижно замер, когда Костоломка стала мягко прикасаться своими воронкообразными перстами к коже его ноги, бережно при этом разворачивая ее вправо… влево и одновременно подсвечивая себе бело — голубоватым лучом с красноватыми пежинами, перемещающимися внутри его дымчатости, выскочившим днесь из правого глаза.
Прошло какое-то время, когда бесица-трясавица, наконец, втянула в свой глаз бело-голубоватый луч и убрала руки от ноги отрока, и тотчас дымка, досель окутывающая кожу, остановила свое движение, сначала застыв, а посем и вовсе погаснув. Костоломка еще ниже склонила свою голову так, что Ярушка смог заглянуть к ней за спину и сквозь приподнявшийся кафтан узреть буро-гладкую кожу, вельми гладкую. Еще доли секунд бесица-трясавица продолжала водить головой (верно дожевывая), а потом, внезапно громко хрюкнув, плюнула ядренисто-желтой густой жижей ему на ногу, попав прямо на одну из шишек.
— Ой! — негодующе дыхнул отрок, и лицо его перекосилось, оно как не очень-то ему стало приятно, что на него таково забористо плюнули.
— Зараз, зараз, господин, усё паправим, — торопливо произнесла Костоломка и придержала чуть было не дернувшуюся вправо ногу мальца.
Принявшись размазывать перстами по коже ту самую жижу, стараясь растянуть ее по всей поверхности лодыжки, захватывая пятку, частично стопу и голень. На удивление столь малый плевок жижи, дюже шибутно растекался под перстами бесицы-трясавицы, покрывая сверху кожу лодыжки тонким переливающимся слоем, не мешкая приобретающим единожды и твердость, хотя вернее, сказать крепость, при каковом все же сохранялась подвижность самой ноги. Костоломка вскоре полностью укутала ногу в ту переливающуюся субстанцию и благодушно молвила:
— Побудьте тут, господин, — иноредь поправляемая Кукером, посему не забывающая говорить правильно.
Бесица-трясавица рывком вскочила на ноги и отбежала от мальца влево на пару метров, остановившись подле невысокой сосенки, росшей прямо на краю оврага и своими коряво-изогнутыми корнями упорно держащейся за Мать-землюшку. Костоломка оперлась правой рукой об ствол сосны, и порывчато дрогнув всем телом, низко склонила кудлатую голову, гулко и словно дозами принявшись извергать из себя, судя по всему, содержимое желудка. И по лесу сразу прокатился раскатисто-рыкающий звук, а на землю стали плюхаться сизо-голубые сгустки жижи, чуток переливающиеся.
Яробор еще немного зарился на скидывающую чего-то неясное изо рта Костоломку, а погодя изогнув свои полные губы, отвернулся, тягостно вздохнув. Внутри него сейчас ощущалась не только обманчивость, но и смурь… надежда на встречу с кем-то иным, более ему близким, значимым, а вспять, как насмешка, получил лишь это плюющееся создание. Костоломка меж тем проблевавшись, и утерев подолом кафтана губы, испрямилась. Медлительно, точно была утомлена бесица-трясавица развернулась и покачиваясь вправо…влево подступила к сидящему отроку. Опустившись пред ним на колени, она провела перстом по плотной корочке, что теперь образовалась на щиколотке и принялась надевать на ногу чулок, каныш да сама его подвязывать, очень мягко меж тем пояснив:
— Господин, три дня так вот ходите. Не снимайте этой повязочки, а потом она сама отвалится. И тады можна бегаць, — сызнова забывшись, заговорила по своему Костоломку, однако немедля услыхав Кукера поправилась, — прыгать. Только в эти три дня ноженьку, вашу дражайшую ноженьку, не обмывайте водицей, а то селенит истончится до веремени.
— А почему, тебя Дикинький мужичок рвало? — приступил к своему любимому занятию Яробор, основательно успокоившись, потому как Крушец перестал на него давить, а дух как он понял, ему ничего плохого не желает сделать.
Однако Костоломка решила на непонятные вопросы не отвечать, несмотря на то, что Кукер чего-то шептал в дыбке. Просто сейчас она была занята более важным делом, излечением господина, посему предпочла смолчать, и протянуть руки уже к его лицу. Бесица-трясавица внезапно прямо-таки всосала подбородок отрока в воронкообразные кончики перст левой руки и с тем порывчато вздела вверх его голову. И Ярушка недвижно оцепенев, воззрился в лицо Костоломки.
— Не пугайтесь, господин, я всего-навсе осмотрю ваш нос, — добавила бесица-трясавица, вельми ласково.
Костоломка теперь, поджав мизинец к длани, приставила четыре перста правой руки мальчику сверху на нос, оные также быстро всосали в себя не только кожу, но, кажется, и саму перегородку. И тогда же из фиолетовых крупных зрачков, окаймляемых мгновенно запульсировавшей синей радужкой, выпорхнули едва зримые серебристые лучи, которые пошли диагонально меж собой, на чуть-чуть перемешав в пухлом шаре всю дымчатость, и выпустив широкий столб, махом упавший на нос отрока. Стоило столбу коснуться кожи на лице, как серебристость плотно поглотила под собой сам нос. Прошло не больше минуты, когда Костоломка убрала от носам мальца перста и резким рывком вогнала два из них, большой и указательный в ноздри. Послышался легохонький скрежет, который малой волной света отразился в очах мальчика, посланной словно из глубин мозга, а бесица-трясавица уже выуживала из ноздрей пальцы. Ноне она притушила сияние в своих очах, и капелючешку тряхнув головой, нежно принялась гладить мальчугана по волосам, с невыразимой мягкостью сказывая вслед за Кукером, слова звучащие в дыбке:
— Вы господин не выродок, не позор роду. И никакой вы не худобитный, не черный как смерть. Вы редкостный, очень умный и незаурядный мальчик. Вы не должны себя оскорблять и ругать, должны вспять себя жалеть. И вам нельзя своенравничать и плакать, ибо это вредно для вашего здоровья. Наш драгоценный, бесценный господин.
Костоломка нежно провела перстами у отрока под носом, смахивая оттуда капли крови, покинувшие ноздри и с теплотой обозрела его с ног до головы, так как может смотреть одна мать на свое ненаглядное дитятко.
Глава десятая. (продолжение)
Костоломке, как и понятно, не удалось ответить на все вопросы, что выдыхал Яробор. Хотя она внимательно вслушивалась в передаваемое ей Кукером и в точности это воспроизводила. Посему у них обоих получилось успокоить мальчика, убедив его, что отличия, которые он ощущает, не являются ущербностью, а вспять говорят о нем как об уникальном человеке. И сие, похоже, этим созданиям удалось сделать лишь потому как Крушец не влиял на Яробора. Тем не менее, еще раз и вже перед самым уходом, лучица ввела плоть в бессознательное состояние и потребовала у Родителя встречи с Першим.
Несомненно, желание Родителя, как можно меньше вмешиваться и появляться в этой жизни плоти Крушеца, абы она набралась чувствами, эмоциями от пережитого, было им воспринято с особой раздраженностью. Просто эту досаду он никак не мог озвучить, ибо не видел приближенных к Зиждителям существ, а Бабай Умный шел не в счет, потому как тогда Ярушка был слишком мал, и Крушец еще не умел в полной мере его себе подчинять. Потому сейчас, когда лучица властвовала над мальцом, и, увидев создание близкое к Богам, сызнова передала на Родителя весть: