Страница 23 из 90
А дернулся мальчонка, потому как знал Дикинький мужичок является хранителем леса, хозяином деревьев и всего сущего в нем. Он бережет этот чудесный мир от вторжения людей, посему коли заприметит какую опасность от человека может наказать и с тем завести в чащу, из которой уже в век не выбраться. Аль пришлет своих помощников ауку, манилу, водилу, заплута, стукача оные собьют с толку напустив видений, да дыму в очи, и будет тогда казаться человеку всякие злыдни и пожары, окутывающие его со всех сторон. Некие из тех мелких помощников духов могут завести в болото, или, вытянув все силы заставить спать, потерять сознание, а значит погибнуть.
— Ага, я Дикинький мужичок, — обрадовано откликнулась Костоломка, так и не дождавшись подсказки от Кукера, тем не менее, припомнив нечто такое сказанное им. Однако имеющая по поводу деяний произнесенного духа и вовсе не ясную информацию (на фоне волнения как-то совершенно сгинувшую в никуда) бесица-трясавица не оставляла надежда, что скворчавшая в ухе дыбка, вмале наладит свою работу и выйдет с ней на связь.
— Значит, это ты меня завел в чащу леса, — голос Яробора слышимо сотрясся, так как он боялся, что сейчас, в отношение него от духа последуют наказания. — Но я ничего плохого в лесу не замышлял. Я не пришел сюда рубить деревья али затевать чего против птиц, зверей.
— Вы меня господин не бойтесь, — торопливо отозвалась Костоломка, страшась встревожить и так, судя по всему, вельми нервного мальчика. — Я вас не обижу. Я прибыла помочь… помочь, вывести из леса… туда к людям.
— Да? — тягостно дыша поспрашал Ярушка не очень — то доверяя словам духа, так как знал, что любят те проказничать и по — злому шутить. — Значит, ты меня не станешь наказывать? — бесица-трясавица торопко качнула головой. — Это хорошо, — погодя отметил он.
И только теперь, не то, чтобы успокоено, сколько следуя приличиям улыбнулся, желая задобрить теплотой своего взгляда Дикинького мужичка.
— У вас господин ноженька болит, — не столько вопрошая, сколько утверждаючи сказала Костоломка.
Она, днесь отлепила кончики перст от плеча отрока, и ласково огладила его руку, пройдясь по ней сверху вниз, ощущая радость, что может прикоснуться к самому господину… почти к лучице Господа Першего. Все также медленно перста бесицы-трясавицы съехали на ногу мальчика, и, докатившись до каныша, остановились как раз на больной лодыжке.
— Знимице абутак, господин, — забываясь, произнесла Костоломка. Однако немедля поправившись, дополнила, — сапожек скиньте, господин, я ноженьку. Вашу дражайшую ноженьку огляжу… Да помогу, чтобы она вас болью не изводила.
— А ты умеешь? Умеешь кости вправлять? — удивленно поспрашал Яробор, решив не перечить духу и не гневить еще сильней. И тотчас принялся распахивать голенища, поелику опухшая нога, уже словно переполнила сам каныш.
— Агась…агась умею, оно для гэтага и дасланая, господин, — все также мешая языки протянула бесица-трясавица, радуясь тому, что мальчонка пошел на уступку и стал ровнее дышать.
— Чего? — переспросил отрок, не дюже понимая такую мешанину в словах Дикинького мужичка. — Дасланная? Это чего значит присланная? А кем тогда присланная?.. присланный? — проявив в таком вельми сумбурном ворохе слов значимую сообразительность.
Костоломка, между тем помогающая снимать каныш с ноги мальчика, так как сие ему давалось с трудом, бережно придержала его голень и легохонько потянула на себя подошву. Ярушка гулко ухнул от боли, лицо его зримо побледнело, а лоб покрыл мельчайшим бусенцем пота. Он тягостно дернулся вслед за слезшим с ноги канышом, и, прикрыв глаза, туго задышал. Яркое, слепящее даже очи бесицы-трясавицы смаглое сияние окутало голову отрока, спина его резко прогнулась в районе позвонка, а губы мгновенно свела корча, он едва видимо приоткрыл их, и чуть слышно, дюже глухо дыхнул:
— Скажи Родителю… скажи… я вельми… вельми на него сердит.
Яробор сызнова весь сотрясся, и срыву дернул голову назад. А миг спустя не только спина его испрямилась, помягчели губы, но и открывшиеся глаза, осоловело воззрились на бесицу-трясавицу.
— И почему господин? — спросил он, как почасту было даже не осознав давеча произошедшего.
Впрочем, вымолвленное дотоль его губами вельми четко уловила Костоломка и, наконец, заработавшая дыбка, в которой повелительно и единожды успокоительно прозвучал голос Кукера, указывающего отвлечь мальчика от поспрашаний, уменьшить в размере расширившиеся очи и уклончиво ответить:
— Господин, потому как так положено величать всякое человеческое создание, — повторила она вслед за Кукером. — А прислан я был давным-давно на Землю Богом Волопасом, еще на заре человечества, ибо дотоль состоял в его воинстве. Прислан, абы жить и управлять в этих лесах, быть защитником и смотрителем растений, к которым благоволит Бог Волопас. Посему века хаживаю я по лесу и проверяю все ли тут в порядке, помогаю животным, деревьям и птицам.
Уж и не ведомо на кого направлялась эта вельми бойкая речь Костоломки. На плюхающего ресницами мальчика, каковой итак не сомневался в истинности Дикинького мужичка? На Крушеца, который еще сильнее запульсировал сиянием накрывая им всю голову Ярушки? Или все же на того, кто мог приглядывать днесь от Родителя за происходящим? Поелику, как понимали Боги, за самим мальчиком Родитель не приставил догляда, явно не сомневаясь в Седми и Вежды. С тем однако, приглядывая за ними самими, посему толкование, те самые о которых не должен был ведать Родитель, велись ноне чаще в зале, которую Вежды прикрывал щитом, потому произнесенное в ней всяк раз раскатываясь по своду, не выходило за пределы маковки.
— И с Богами связи не имею, — добавила напоследок Костоломка, судя по всему, ранее озвученное предназначалось все же лучице, чтобы она более не рвала себя и мальчика.
Верно, эта последняя фраза возымела действие на Крушеца, может он поверил бесице-трясавице, а может все же смирился, потому перестал полыхать сиянием, и полностью выпустил из своего управления Яробора. Чему вельми обрадовалась Костоломка, и, не мешкая приступила к обязанностям, к которым имела способности. Она медленно сняла чулок с ноги отрока, и, положив его на оземь, опустила на него сверху пятку, легохонько при сем качнув головой, вроде оставшись недовольной голубовато-красной отечностью лодыжки. Потом Костоломка засунула за полу кафтана, где был карман, в который Кукер сложил все надобное для лечения, руку и малеша покопашившись в нем вынула оттуда две зеленоватые капсулы. Одну длинную и тощую как ее палец, а другую более короткую и слегка приплюснутую. Первую она сунула себе в рот, при этом разошлись в сторону густые заросли волос, на ее лице, мгновенно выпучив вперед, вроде узкого рукава, дотоль сокрытые губы. Горловина уст, энергично втянув длинную капсулу в свои глубины, также скоро свернувшись, пропала в ворохе волос, и тотчас послышался звук плюмканья и скрежета, точно перемалывали чего-то дюже жесткое. И не только подбородок скрытый брадой, но и вся голова Костоломки закачалась вниз…вверх. Вторую же капсулу бесица-трясавица сунула к губам мальчика, и, кивнув на нее, на чуток прекратив жевать, каким-то выплывшим из нутрей голосом дополнила:
— Сглотните, господин, патовку. Ножанька хварэць и перастане.
Яробор недоверчиво зыркнул на уткнувшуюся ему в уста патовку, не очень надеясь, что от такой малости прекратится боль, но спорить не стал, особлива после ранее услышанного. Потому открыв рот, зубами ухватил вязко-тягучую капсулу. Костоломка немедля подпихнула патовку в глубины рта отрока и та махом плюхнувшись сверху на язык, растеклась кислой вязкостью. Малец неспешно сглотнул получившееся месиво, а миг спустя ощутил, как забористо опалила жидкая патовка глотку. Эта жгучая вязкость свалилась каким-то тягучим комом в желудок отрока и своей едкостью обдала все внутренние органы: легкие, печень, почки… Еще чуть-чуть и она, кажется, впиталась в кровь, вклинилась в кости, став с ними единым целом, мощно напитав собой.