Запретный лес

— Внимай, дружочек. Что баба, что мужик наболтают всяческих глупостей, ежели хорошенько их припугнуть. Ты видал старуху, видал сыскного. Неужто и сам на их место пожелаешь? Мужик ты матерый, все твою сторожкость ведают. Но мне и пальцы крутить да шкуру прижигать тебе не придется, ты сам через десяток минут запоешь так, что пасторат до самого Йоля очей не сомкнет… Ну, судьбу пытать будем?

Здоровяк отпрянул.

— Не, неа. Не ведаю, что за заговор тебе Диявол открыл, но на меня ты чар не наложишь.

— Вот и славно. — Марк обратился к остальным: — Соседи, вы видали, что мой заговор, как прозвал его Чейсхоуп, был всего токмо честным спросом. Мне боязно думать, что всей деревне придется страдать за то, что деялось ноне. Чем быстрей мы уложим женщину в постель и перевяжем ей раны, тем лучше.

— Надо поскорее отнести ее ко мне в дом, — сказал Дэвид. Он как раз осматривал несчастную, только что потерявшую сознание, и ему показалось, что ее сердце еле бьется.

— Что уж говорить, то самый мудрый выход, — сказал Марк, но тут у Чейсхоупа нашлись товарищи. Майрхоуп, арендатор из Нижнего Феннана и мельник обменялись беспокойными взглядами.

— Пущай ее несут к Элисон Гедди, — громко потребовали они. — У нее и постеля отыщется, да и дом поближе будет.

— Она отправится ко мне, — сказал Дэвид, — и я сам о ней позабочусь. После всей чертовщины, что вы натворили, я никому не доверяю.

Амбар к этому времени переполнился, и Дэвид видел, что многие в приходе предпочитают смотреть да помалкивать. Стало ясно, что поборников у Чейсхоупа значительное количество: одно упоминание о пасторском доме пробудило нездоровое волнение не у одного прихожанина. Дэвид решил действовать, вытащив из глубины зернохранилища деревянные сани для перевозки торфа. Набросав на них соломы, он положил туда женщину.

— Риверсло! — позвал он. — Берись за одну оглоблю, я возьмусь за другую.

Фермер сделал шаг вперед, и на мгновение показалось, что его схватят и утащат обратно. Мужчина окинул толпу разъяренным взглядом.

— Угу, сэр, сделаю, как говорите… И ежели хычь кто-то попытается меня удержать, лежать ему с переломанными косточками.

Странная процессия беспрепятственно двинулась сквозь темноту. Возможно, им не мешали потому, что чувствовали их правоту; возможно, селяне испугались гнева Риверсло или бледного как мел Дэвида со шпагой на поясе; но, скорее всего, дело было в идущем бок о бок со священником Марке Ридделе.

Бесси Тод умерла под утро. Изобел встретила старую подругу с слезами и причитаниями, уложила на лучшую кровать, обмыла и обработала раны и попыталась отпоить ее травяными настойками. Но на долю хрупкой престарелой женщины выпало слишком тяжкое испытание. Дэвид всю ночь просидел у ее одра, и хотя она перед самой смертью все же пришла в себя, ее рассудок безнадежно пострадал: она лишь бормотала бессмыслицу и напевала обрывки детских песенок. Он не мог молиться вместе с ней, но молился рядом, страстно желая принести успокоение отходящей в иной мир душе.

Изобел уложила тело, закрыла глаза умершей и с тревогой спросила пастора, есть ли надежда, что грех будет искуплен.

Дэвид покачал головой.

— Бедняжка, запродалася Чорту, а получила одно токмо худо. Станем надеяться, сэр, что прежде чем посеять рассудок, она успела отринуть Супостата и с мольбами припала к Божьему престолу… Живет в Будили народ, коему сие придется не по нраву. Мистер Дэвид, прошло времечко, когда я удерживала вас, а нынче взываю, идите вперед, не отступитеся, покуда не вернете в Будили страх Божий, и пущай грешники воют и молят о кончине тихой, как у Бесси.

Глава 17. ВУДИЛИ И КАЛИДОН

Дознаватель исчез из прихода ночью. Бесси Тод тихо и пристойно похоронили на кладбище при кирке, и проводить ее пришли все родственники-мужчины, словно ничто никогда не угрожало доброму имени покойной. В душах простого люда, жившего в Вудили, действительно произошел некий перелом. При жизни Бесси любили, теперь ее жалели и вздыхали по ней, а поражение дознавателя будто свело ее признание на нет. Но имелись и такие — и Чейсхоуп был их предводителем, — которые полагали, что со столь серьезными делами не шутят и священник своими поступками накликал бед на пасторат. Он схватился за оружие, как мятежник, и принизил ужасное признание еще до краха дознавателя. Может, Бесси и не была ведьмой, но, бросившись на ее защиту, он показал всю постыдную снисходительность к греху. Как бы ни были стары и слабы женщины, ежели они связались с Сатаною, не достойны они никакой христианской жалости. Сразу видно, что пастор бунтарь и своеволец, презревший узы Церкви и Писания.

Но события той ночи заставили всю округу по-другому посмотреть на еще одного человека. Все решили, что новому арендатору Кроссбаскета перечить не стоит. Он встал грудью за приход и дал мудрый совет, ему с необычной легкостью удалось сбить сыскного с толку. Всякому ясно, это человек могущественный, и кто поручится, что силы не даны ему свыше. Против такого не пойдешь, даже Чейсхоуп в этом убедился. Когда Риддел только появился в Вудили, его приветливость привлекла людей, и вскоре он был на короткой ноге почти со всеми: его начали звать Марком в глаза и Весельчаком Марком за глаза. Но с той ночи больше никто не смел держаться с ним запанибрата; все, включая детей, начали величать его «Кроссбаскетом», а робкие почтительно снимали шапки при его приближении.

Как-то вечером он зашел к Дэвиду, работавшему при свечах в своем кабинете.

— Какой премудростью вам удалось так быстро сломить дознавателя? — спросил священник.

Марк расположился в черном кожаном кресле, принадлежавшем когда-то отцу Дэвида и переехавшем в пасторский дом из Эдинбурга после публичных торгов. Скрестив ноги и откинувшись назад, солдат закурил трубку.

— Нехитрое представление, но отлично действующее на таких червей, как этот, — со смехом ответил он. — Щепоть пороху в фонарь и кое-что еще из того, что поведали мне венгерские цыгане, когда наш отряд скрывался в тамошних холмах и лесах. Но с плотью управиться дело простое. Одного вида моего ока хватило, дабы он умишком тронулся… А Чейсхоуп иного склада: есть в нем металл, возможно, вышедший из горнила Дьявола… Но пока нам удалось подрезать его кобылке поджилки. Сами видали, как он оторопел, а уж что творилось с остальными, когда вы захотели отнести старуху к себе! И растерялся он не просто так. Когда ее пытали, Чейсхоуп стоял рядом и очей с нее не сводил… Вы говорите, она была на шабаше. Вот он и побоялся, что, попади она вам в руки, расскажет поболе той дребедени, что из нее вытянули… Она ничего не сказала? Ну, мне сразу подумалось, что они перестарались. Может, даже лучше, что бедняжка умерла, ведь после такого обращения тело ее ни за что не оправилось бы.

— Доведя ее до смерти, мучители стали убийцами в глазах Господа, — сказал Дэвид.

— Без сомнения. И, вероятно, с точки зрения Закона тоже. Поэтому-то я и сказал, что мы подрезали Чейсхоупской коняге поджилки: после такого провала он на своей кобылке за ведьмами не поскачет. Тот, кто в деле разбирается, сыскных не жалует, да и в суде им милости не ждать. Убита женщина, и больше дознаватель в эти края сунуться не посмеет. А что станет со славной комиссией, вызванной Чейсхоупом для расследования, как думаете? Все пошло прахом, не успев толком начаться. Аллерский и боулдский священники и их трусливый пустомеля, лэрд из Килликхэра, разбегутся по домам, а Чейсхоуп, вместо того чтоб прятать свои грехи за страстным желанием жечь ведьм, останется с носом, и слово его и выеденного яйца не будет стоить. Народ в приходе начинает задавать вопросы, которые раньше никого не волновали.

— Я убежден, что Бесси Тод была избрана на шабаше для человеческого жертвоприношения и, возможно, пошла на это по доброй воле. Я когда-то слышал, что иногда ведьмы таким образом платят мзду Хозяину Ада… Заметьте, была она слаба умом.

— Я и сам об этом раздумывал. Меня не было, когда дознаватель допрашивал ее, но присутствовавшие на пытке говорили, что он сам вкладывал слова в ее уста. Впрочем, это согласуется с тем, что творится в этом грязном деле повсеместно. Она была обречена, словно ее уже везли на костер… Но я выяснил еще кое-что. Наш сосед из Чейсхоупа — Царь-Диявол.