Избранное

87

«языка», эсэсовца. И этот эсэсовец показал, что прибыл в Вазузин со своим полком несколько часов назад…

— Полк танковый?

— Пехотный, товарищ начальник,— сказал Зарубин.— Эго небезызвестный эсэсовский полк «Германия». Числился до сих пор в резерве…

— Значит, успели с резервами, подтянули… душеньку твою мать! — не сдержался Евстигнеев.

Зазуммерили сразу два телефона. Евстигнеев взял одну трубку, Полянов — другую.

— Товарищ Суздальский?.. Сейчас с вами будет говорить Василий Васильевич,— узнал Евстигнеев ровный голос адъютанта командующего.

— Слушаю! — сказал Евстигнеев и оглянулся на Полянова, который тронул его за локоть.

— Товарищ начальник, у комдива плохо с сердцем, а комиссар уехал к Кузину,— шепотом доложил Полянов.— Ленька звонит.

— Пошли к нему нашего военфельдшера и отправь Кривенко за врачом в санбат,— зажав ладонью микрофон торопливо сказал Евстигнеев, и только он успел это сказать, как в трубке раздался голос командующего:

— Что у вас там с Еропкиным?..

Поняв, что и командующему уже все известно, Евстигнеев ответил, что Еропкин, сутки находясь на морозе на передовой, крайне переутомился и поэтому так подействовала на него положенная норма спиртного.

— Ты вот что, приведи этого пьяницу в сознание, арестуй и мне доложищь об исполнении! — приказал Пасхин и, не давая Евстигнееву опомниться, спросил: — Какие приняты меры для наведения порядка в полку?

Еще не уразумев как следует, что ему приказано, Евстигнеев доложил о потерях головного полка, зарывшегося в снег, но не отступившего ни на шаг, затем сказал, какие временные меры принял он в пределах своей власти.

— Почему временные? — загремел Пасхин.— Ты что, о субординации больше всего печешься? Кого конкретно предлагаешь на должность командира полка и кого — на должность командира первого стрелкового батальона? Есть в дивизии достойные люди?

Евстигнеев посмотрел долгим глубоким взглядом на Полянова, потом на Зарубина. Где-то в подсознании билась потребность отстранить, замять слова Пасхина о Еропкине, будто этих слов и не было, будто это была случайная оговорка вгорячах, о которой никто никогда не вспомнит.

88

— Достойные люди есть,— ответил Евстигнеев, сжимая телефонную трубку.— Два моих лучших штабных командира. Капитан Полянов — на должность командира полка, старший лейтенант Зарубин — на должность командира первого батальона.

— Утверждаю,— сказал Пасхин.— И чтобы не позже полудня Вазузин был взят.

— Я доложу…

— Послушай,— перебивая, несколько севшим от внутреннего напряжения голосом произнес Пасхин,— мы ведь с тобой вместе вторую войну воюем…— Слышно было, как он дважды чиркнул спичкой по коробку, затем длинно выдохнул: вероятно, закурил.— Скажи мне, что все-таки творится у вас? Только прямо… А^ожешь ты мне прямо?

Необычной для Пасхина была форма постановки вопроса, само его обращение с подобной просьбой к подчиненному. И вдруг у Евстигнеева мелькнуло, что командующего не в меньшей степени, чем командира дивизии, чем его, начштадива, гложет забота, как взять Вазузин; и не одна та забота, а и связанные с ней какие-то принципиальные вопросы, внутренне важные для него как для военачальника и человека.

— Давай пользуйся случаем, выкладывай начистоту.

— Василий Васильевич, личный состав дивизии делает все возможное…

— Может, разуверились в себе? В своей способности бить врага? Забыли об обязанности командиров лично возглавлять атакующие войска, если это необходимо для успеха? Помнишь Суоярви?

— Там было другое, Василий Васильевич,— ответил Евстигнеев, вызвав на секунду в воображении точно отсыревшей солью присыпанные глыбы финских дзотов, лиловый рассвет в бору, багровые пятна лиц бойцов, хриплый веселый бас комбрига Пасхина, который с наганом в руке повел на прорыв неприятельской линии усиленный батальон мотострелков.— В Суоярви отсутствовали условия для маневра, и вообще… не та война.

— Я говорю об обязанности в решающий момент… об обязанности быть героем.

— Мы здесь тоже думаем, Василий Васильевич. У нас героизм повседневный. Но дивизия нуждается в срочном подкреплении.

— Выходит, я не о том… недопонимаю, по-твоему, в чем вы нуждаетесь в первую очередь. Так? Спасибо за откровенность.

В трубке умолкло.

— Вы все поняли? — после продолжительной паузы спросил Евстигнеев.

— Я понял, товарищ подполковник,— сказал Полянов.

89

— Ясно,— сказал Зарубин.

— Приступайте к исполнению, товарищи.— Евстигнеев опустился за стол и закрыл руками лицо.

Полянов и Зарубин в полном безмолвии вышли. Показался Аракелян. Тишков поманил его к себе. Посыльный Юлдашов принес стакан крепкого чая и бумажный кулек, в котором лежали два сухаря и кусок сахару — то, что, уезжая за врачом, Кривенко велел подать подполковнику. Евстигнеев не пошевелился. Прошел час. Евстигнеев сидел, не меняя позы.

Протрещал телефон. Тонечка объявила:

— Просят Суздальского от Еропкина.

Евстигнеев отнял руки и, недоумевая, глянул на телефонистку.

— Слушаю…

— Товарищ Суздальский, Еропкин ранен,— прозвучал в трубке густой голос Полянова.

— Как ранен? Где? Когда? — спросил Евстигнеев.

— Говорят, минут за двадцать до нашего прихода с Зарубиным. Разведчики вытащили его на мороз и вроде крепко помассировали, и он очухался, а когда узнал, что произошло, попросил у своего начштаба роту и повел на соседний дот. Там, говорят, и ранило.

— А дот?

— Взяли дот, товарищ Суздальский.

— Ну спасибо, молодцы ребята! Еропкина срочно, слышишь?— срочно эвакуировать и об исполнении доложить мне. Ты понял меня, друг?

— Абсолютно, товарищ Суздальский.

18

Из всех загадок бытия, вероятно, самая большая загадка — время.

Пять немецких танков, рыча моторами и покачиваясь, ползли на деревню Мукомелино все с той же скоростью, не превышающей скорости пешехода, но не занятому в эти минуты делом ординарцу Кривенко казалось, что танки несутся с сумасшедшей быстротой, и время несется с сумасшедшей%быстротой, и он, Кривенко, обязан немедленно что-то предпринять, чтобы спасти жизнь себе и своему командиру и тем выполнить свой долг. Вот почему на гневный вопрос-предупреждение: «Паника?!» — Кривенко, вполне сознавая, что ему грозит, решился сказать еще раз:

— Надо уходить, товарищ подполковник!..

Телефонистка Тонечка, которая так же, как и Евстигнеев,

90

была поглощена ожиданием разговора с командующим, потому что после этого разговора она могла наконец отключиться, томилась из-за того, что время в ее представлении тянулось ужасно долго. Правда, стоило ей хоть немного отвлечься и подумать о том, каким жестоким показал себя подполковник Евстигнеев, пославший на передовую Зарубина и сделавший такой несчастной ее любимую подругу Инну, стоило Тонечке только об этом подумать, а потом взглянуть на окно, за которым почему-то ползли, приближаясь к деревне, фашистские танки, как сз мгновенно пронизывал удушливый страх и время устремлялось через нее с головокружительной скоростью. Инстинктивно защищаясь, она переключала внимание на механические шумы в телефонной трубке, вновь принималась ждать, и время останавливалось, и страх умерялся, и тогда на ее спокойном бледном лице с острыми карими глазами проступало то чуточку надменное и презрительное выражение, которое так озадачило Евстигнеева.

Сам же Евстигнеев, убежденный, что он сделал все, чтобы не допустить появления здесь, у Мукомелина, контратакующих вражеских танков, уверенный, что от его доклада командующему зависит очень многое, и главное — честь, жизнь, достоинство прекрасных людей, а значит, и успех будущих боев, рассчитавший все, что можно было рассчитать, сам Евстигнеев воспринимал время как вилку, в которой оказалась зажата его жизнь.

Он достал пистолет, чтобы привести в чувство струсившего Кривенко, и ему показалось, что он потратил бездну времени на то, чтобы расстегнуть кобуру, ухватиться за тяжелую холодную рукоять и вытащить свой ТТ-1.