Избранное

Намаявшись за день, Хмелев спал. Ветошкин, сидя на кухне, составлял списки политработников, которые должны были на рассвете выйти в поле с оружием в руках. Евстигнеев вполголоса рассказал комиссару о звонке генерал-лейтенанта Пасхина и его категорическом приказе взять город к утру.

— А к какому часу, не уточнил? — усмехнулся Ветошкин.

— И все же придется разбудить комдива, Сергей Константинович. Я обязан немедленно доложить…

Из-за переборки послышался хриплый бас Хмелева:

— Я все слышал, Евстигнеев. Будет еще спрашивать, скажи, что возьмем часам к одиннадцати, если не произойдет чего-нибудь чрезвычайного. Так и скажи.

Евстигнеев ушел.

Ровно через два часа Хмелев без всякого предупреждения появился в штабе. Его одутловатое лицо было чисто выбрито, тщательно промытая кожа лба и щек блестела, из-под ворота шинели выглядывала тонкая полоска свежего подворотничка. Евстигнеев понял, что Хмелев подготовился ко всему.

Он уселся на единственный в комнате стул, разложил карту, жестом позвал Евстигнеева.

— Опять звонил Пасхин. Положение действительно очень серьезное,— урчащим басом сказал Хмелев.— Штаб фронта тре-

84

бует, чтобы Вазузин был взят… На рассвете нас поддержат минометы эрэс. А пока предельная мобилизация всех собственных сил и средств.

— Ясно,— сказал Евстигнеев.

— Смотри,— сказал Хмелев и отчеркнул на карте дугу, середина которой лежала на стыке двух наших полков, а концы проходили: верхний — через один из дотов, отбитых у немцев днем, нижний —через КП Еропкина. Дуга плотно охватывала те три дота, в которых сидели немцы и откуда их надо было до утра во что бы то нн стало выбить.— С рассветом,— продолжал Хмелев,— после артподготовки атака по всему фронту.

— Так,— сказал Евстигнеев.

— Успех дела решат два батальона Степаненко. Один из них совместно с батальонами Еропкина свяжет немца здесь…— Хмелев указал карандашом на центр основной линии немецкой обороны,— а второй оврагами выйдет в район железнодорожного вокзала…

— Все ясно,— сказал Евстигнеев. Тактическая идея комдива ему понравилась, тем более что она были близка к тому, что предлагал штаб.— Зарубина, значит, пока не посылать к Еропкину? — спросил Евстигнеев, всегда страдавший в душе, когда его штабных командиров использовали не по назначению.

— А ты полагаешь, Еропкин сам управится?

— Еропкину, по сути, надо выкурить немца только из одного вот этого дота.— Евстигнеев показал на кружок с точкой и расходящимися стрелками, возле которого протянулась извилистая линия главной дороги.— Если Кузин одновременно ударит по ближнему к нему доту, то из третьего, что стоит между ними и вынесен немного вперед к нашим траншеям, из этого третьего фриц сам драпанет, испугается окружения… К тому же, товарищ комдив, вы знаете, Еропкин старый командир и обижается, когда к нему посылают молодых советчиков.

— Ладно. Я не возражаю,— сказал Хмелев.— Но в таком случае тебе, Михаил Павлович, придется еще разок наведаться к Еропкину, ввести его в курс… Ветошкин, мы условились, пойдет к Кузину, а я после твоего возвращения поеду к Степаненко и там останусь. Сделаем так…

И вновь, но на этот раз без встречных, в сопровождении одного Кривенко шагал Евстигнеев по снежной траншее к доту, где был КП Еропкина. Над головой то и дело взлетали ракеты, проносились огненные светлячки пуль и шелестящие пчелки трассирующих снарядов. Ночной морозный воздух, распарываемый металлом, потрескивал, вспыхивал, мерцал, озаряясь мертвенио-го-лубым сиянием.

85

— Стой! Кто идет? — просипел весь обомшелый от инея часовой.

Евстигнеев вполголоса назвал пропуск, согнувшись, влез в дот и остановился, пораженный.

Посреди дота на бетонном полу, раскинув руки, лежал Еропкин. У стены на брезенте растянулся человек в шинели с поднятым воротником, а возле коптилки сидел старший лейтенант в потертом полушубке и что-то торопливо писал в блокноте.

Евстигнеев приблизился к лежавшему Еропкину. Старший лейтенант — это был начальник штаба полка,— увидев Евстигнеева, встал и сумрачно доложил:

— Командира полка невозможно подмять, товарищ подполковник.

— Как это так? Он что, контужен? Ранен? Что у вас здесь происходит? — спросил Евстигнеев и покосился взглядом на растянувшегося у стены человека в шинели.

— Товарищ подполковник,— помолчав, сказал старший лейтенант, совсем еще юный, с толстыми твердыми губами и измученными глазами.— Командир полка был очень утомлен и поэтому… поэтому сильно захмелел от своей обычной нормы.

— Сколько он выпил?

— Двести граммов.

— Не больше?.. А это кто? — Евстигнеев указал на человека в шинели.

— Наш новый комиссар.

— А где адъютант?

— Убит адъютант, товарищ подполковник. Товарищ майор послал его командовать первым батальоном, и вот с час назад убит, и снова нет комбата один… Двумя другими батальонами командуют лейтенанты, на ротах — старшины и сержанты, только один младший лейтенант. Я как раз об этом пишу рапорт…

— Разбудите комиссара,— приказал Евстигнеев и склонился над Еропкиным.— Иван Капитонович!..— Евстигнеев присел на корточки и стал трясти Еропкина за плечи, потом схватил его за шершавый подбородок.— Майор Еропкин, подъем! Нельзя же так… Проснись! Подъем, подъем, просыпайся Еропкин…

Но Еропкин не просыпался. Встал разбуженный старшим лейтенантом комиссар полка, высокий пожилой старший политрук, и они втроем перетащили Еропкина к стене на свернутый брезент.

— Что же это у вас, товарищ старший политрук, творится? — сдерживая клокочущий гнев, спросил Евстигнеев.

— Это он уже после меня, после того, как я прилег отдох-

86

путь,— сказал тот и сердито глянул на старшего лейтенанта.— Вы же вместе ужинали… Как вы допустили?

— Обычная норма, товарищ комиссар, не мог же я…

— Телефонист, срочно вызовите Московского,— приказал комиссар.

— Обождите,— сказал Евстигнеев.— Я здесь представляю командира дивизии. Не с этого надо начинать, не с жалоб, товарищ старший политрук.— Евстигнеев еще раз с мучительным чувством взглянул на раскинутые руки Еропкина, на черный спутанный клок волос, выползший из-под его шапки, и перевс глаза на старшего лейтенанта, который всего несколько дней исполнял обязанности начальника штаба полка, а до этого был адъютантом старшим первого батальона.— Вы, старший лейтенант, временно вступите в должность командира полка немедленно, потому что…— Евстигнеев возвысил голос, сдерживая гневное кипение в груди,— потому что, надеюсь, вам понятно, полк ни на минуту не может оставаться неуправляемым… Младшего лейтенанта, который командует у вас ротой, поставьте пока на первый батальон. Вам,— сказал Евстигнеев комиссару полка,— рекомендую в течение ближайшего часа собрать здесь всех политработников перед завтрашним решающим боем, чтобы до утра успели побеседовать со всеми коммунистами. Заодно почистите свои тылы и поставьте под ружье все, что возможно. Это приказ комиссара дивизии. Вы поняли меня? — Евстигнеев придвинулся к коптилке.— Теперь достаньте карту и выслушайте ближайшую задачу…

И Евстигнеев, ссылаясь на опыт дивизионных разведчиков, рассказал, каким способом можно подобраться за ночь к соседнему доту и вытурить оттуда немцев.

Он еще раз отчаянно потряс за плечи Еропкина и, убедившись, что его не добудишься, пожал руку комиссару, потом старшему лейтенанту и, пообещав помощь, ушел.

Когда он возвратился на КП дивизии, Хмелева там уже не было, но собрались все ведущие командиры штаба. По их тягостному молчанию Евстигнеев понял, что о Еропкине все известно: очевидно, телефонный звонок с КП полка опередил его…

— Комдив тоже знает? — спросил он Полянова.

— К сожалению, знает. Просил вас, товарищ подполковник, как вернетесь, зайти к нему. Но вначале, может, Аракеляна выслушаете?

— А он уже здесь?

— Нехорошие он принес новости, товарищ подполковник. Налет на полевой аэродром не удался. Будневич ранен. Но даже не это главная неприятность. Разведгруппе все же удалось взять