Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 66 из 87



- А вы что, безлошадником были? - спросил я.

- Когда лошади не было, я на крахмальном заводе работал.

- А в колхозе по доверенности работали или как? - спросил Гладких.

- Нет, я на труддень. Сани починю, тырлы... Кавхозник я.

- Да у тебя даже книжки колхозной нет, - сказал Гладких. - Ты в райтопе работал, и в лесничестве, и на кирпичном.

- Куда пошлют, там и работал. Получал колько дадут. Мне больно обидно, что все получают пензию, а я нет. А еще больно грубо сказал секретарь Федька: от меня, мол, все зависит. Хочу - дам бумагу, хочу - нет. А я без работы не могу. Болею я от этого. Охо-хо-хо! Мало работал? Да я, брат родной, сидеть не могу. На быке шкуры возил в войну. А мосты через Петравку развалились. Это как сказать? Телега без наклесток... Не телега - дроги. Шкуры с нее плывут... а я по реке их ловить. По брюхо в воде плавал. Бумаг, говорит, нету. Это не доказывает. У меня свидетели есть. Кто хочешь подпишет, что дядя Васька работал. Эхе-хе-хе! Как, вы мне поясните, сделать-то? Что я в кавхозе работал.

- Надо такую бумагу, чтоб свидетели подписали... хотя бы два человека. Понял? - пояснил Гладких. - Голошеий так сказал.

- Голошеий... Какой Голошеий? Федька, что ли? Дак он не хочет подписывать.

- Да что тебе дался Федька? - взорвался Гладких. - Пусть подпишут свидетели, которые знают, что ты работал.

- Ну да... Подпишут - подпишут, а не подпишут - и не надо. Мне больно то обидно, что бумаги, говорит, нет. Когда работать надо - бумаги не просят... а пензию - дай бумагу. Охо-хо-хо... - Он натянул глубоко, по самые брови, шапку, расправил уши и пошел.

- Наконец-то, - с облегчением сказал Гладких и, дождавшись, пока тот вышел, спросил: - Как думаешь, бестолочь, или придуривается? Если придуривается, то неплохо играет.

- Небось есть захочешь - заиграешь.

- Нет, ты чудной! Что у нас тут, богадельня, что ли? Кто ему велел бегать с места на место? Порастерял все... А теперь и штанов не соберет.

Володя был еще молодым человеком - чуть за тридцать перевалило, - судил обо всем строго. Я только пожал плечами и вздохнул, как давешний проситель...

- Тебя там директор ждет, из Мещерского совхоза, - перевел я разговор.

Он вдруг рассмеялся с каким-то предвкушением потехи и даже руки потер:

- Пусть посидит.

- Да неудобно. Может, позвать?

- Он не войдет... При тебе - ни за что не войдет!

- Что у вас за секрет?

Володя достал из ящика письменного стола сколотую булавкой машинописную рукопись и кинул передо мной на стол:

- Читай!

Я прочитал заглавие: "Письмо директору совхоза "Мещерский" Петру Емельяновичу Проскурякову"...

- Личное письмо? - спросил я, отодвигая рукопись.

- Да ну, личное! Вроде вызова послал директору, как раньше на дуэль вызывали. Самым честным поступком вашим, говорит, было бы сейчас же написать заявление об уходе. Не ваше это дело - быть директором, - Володя рассмеялся. - А, каково выдал?

- Кто этот судья?

- Да есть у нас один строптивый... Рабочий совхоза... тракторист.

- Простой рабочий?

- Ну, не совсем простой. Наш изобретатель Ступин. Слыхал?

- Это что в газетах пишет?

- Он. Съездил бы к нему. Интересный мужик...



- А что у него с директором?

- Как тебе сказать... Тут нашла коса на камень. Шерстит он директора и на собрании и в печати. А тот прижал Ступина на горючем. Приказал за пережог дизельного топлива удержать со ступинского звена. Ну и высчитали по тонне с каждого. Ступин ему письмо: за что? Что у вас, трактора неисправны? Топливо течет? Или на свои нужды гоняем трактора? По чьей вине пережог? Да по вашей. Летом солому возим на санях, а зимой на телегах. Возле фермы непроходимые болота - за уши трактора таскаем... Мы и так мало зарабатываем по вашей милости, а вы с нас за пережог еще берете? Ну и пошла писать губерния... Другой бы получил такое письмо - в сейф его запрятал. А этот в райком прислал: примите меры, говорит, подрывает мой руководящий авторитет.

- Кто же из них виноват?

- Виноват тот, кто поставил бывшего коновала директором совхоза, - с обычной своей резкостью заметил Володя. - Был плохой ветеринар в районной ветлечебнице. Куда его девать? А пошлем-ка зоотехником в совхоз. Там единица. Послали. Проходит года два, умирает директор. Кого на место директора? А там же есть зоотехник... в заместителях ходит. Вот и пускай старается. Он с дипломом. Совхоз-то животноводческий. Ему и карты в руки... Да что там говорить... - Гладких поглядел на письмо, полистал страницы. - И ведь вот хитрец этот Ступин. Чует слабую струну и сечет прямо под самый корень. Вот слушай, что пишет: "Личное командование без совета и звания дела в наше время выглядит как уродливое шарлатанство и обыкновенная наглость..." - Гладких поглядел на меня с вызовом: - Каково? - Стал пояснять: - Этот машину конструировал по разбрасыванию удобрений. А директор запретил: "Нам не нужна такая машина!" А Ступин ему: "Кому это вам? Инженеру и агроному нужна. Мне, механизатору, тоже. Кому же вам? Очевидно, следует понимать - мне, директору. Мне так показалось, мне, директору, так захотелось; мне, директору, нет дела до того, что думают другие. Вот это и есть, говорит, волюнтаризм, то есть хулиганство". Ха-ха-ха! Так и написал... вот, смотри! - он ткнул пальцем в строчку и прочел: - "Хулиганство".

- Ну, и что ж ты скажешь директору?

- Что ему скажешь... Хочешь послушать? - он озорно повел глазами и занес палец над кнопкой на торце стола. - Сейчас позову.

Я вспомнил, как директор при моем появлении поспешно взял со стола желтую папку (видно, там был второй экземпляр этого письма), с какой готовностью уступил мне очередь в кабинет, как услужливо кланялся, улыбался виновато: "Проходи, мол, ради бога... только не со мной..."

И не мог пересилить себя.

- Неловко, - ответил я. - Лучше съезжу к Ступину.

- Ну, как знаешь.

Поездка моя в совхоз "Мещерский" случилась неожиданно скоро. На другой день с утра поднялась такая метель, что не видать было домов на том порядке улицы. За двое суток немыслимой крутоверти намело-насугробило столько снегу, что мой Семен Семенович забастовал: "Куда в такую непогодь на охоту? В снегу вымокнешь по самую ширинку". У Гладких открылся какой-то семинар, и ему не до охоты. Я было загрустил совсем.

- Ты, кажется, к Ступину хотел съездить? - спросил меня Гладких. - У нас подвода туда идет. Секретарь застрял в лесничестве. Поезжай.

И я поехал. Совхоз "Мещерский" лежит в лесной полосе километров за двадцать от Тиханова. Туда и в обычную пору проехать было нелегко, а уж в распутье да в зимние заносы на автомобиле и не суйся.

Не доезжая до Еремеева, мы встретили странную подводу. Гусеничный трактор тянул грубо сколоченные сани, на которых стояли две железные бочки, валялись толстые оцинкованные тросы, лопаты, и в самом задке прижались две бабы, закутанные в клетчатые шали, да мужик в тулупе.

- Куда они снарядились? - спросил я своего возницу.

- В Пугасово, за горючкой.

- За пятьдесят верст на тракторе? - удивился я.

- А на чем же еще? Грузовики не ходят: то ростепель, то заносы. Лошадей нет.

- Но они же и за сутки не обернутся?

- По два дня ездят. С ночевой.

- Какой смысл гонять трактора в такую даль?

- Нужда... Горючка необходима для тракторов.

- Они что, снег пашут?

- За кормами ходят.

- Куда?

- На луга... километров за сорок. Как только путь установится, по пороше то есть.

- Батюшки мои!

Возницу нисколько не трогало мое удивление. Он дергал вожжами, похлопывал шубными рукавицами, покрикивал на лошадь и, как бы между делом, пояснял мне, зачем нужна горючка к тракторам в такую пору, пояснял обстоятельно, терпеливо, как это делают неразумным детям.

- Поскольку совхоз откормочный, без сена никак нельзя.

- А трактора в разнос пускать можно?