Страница 84 из 114
— Даже если их комнаты находятся во дворце рядом с личными покоями императрицы?
— Что из этого? Как вам известно, мы с князь Михайлой жили в подобных комнатах. Если государыня отдает распоряжение так разместить своих генерал-адъютантов, значит, того требует удобство при исполнении обязанностей, которые им поручены. Вы хотите набросить тень даже на пребывание рядом с ее императорским величеством Мавры Саввишны Перекусихиной?
— Не понимаю вашей игры, княгиня. Наивность в вашем возрасте не производит благоприятного впечатления и может только смешить даже императрицу.
— Но так и только так воспитан мой сын, и я не допущу смущать его мысли подобными двусмысленностями, для которых, я в этом уверена, действительность не дает решительно никаких оснований.
— Вы неисправимы, княгиня. С вами так же трудно и бесцельно говорить, как и восемнадцать лет назад. Только поверьте, ваша игра не идет на пользу ни вам самой, ни императрице. А впрочем, прощайте.
Тучи сгущались. Перспектива превращения князя Павла в фаворита стареющей женщины, при всех высочайших душевных качествах императрицы, наполняла меня ужасом. Но немногим лучше была перспектива враждебного отношения к князю Павлу со стороны фаворита, который усмотрел бы в нем возможного соперника. Оставалось по возможности продлить то образовательное путешествие, которое я еще могла предпринять для сына, не вызывая гнева императрицы. Уповать можно было только на счастливое стечение обстоятельств и изменение вкусов государыни.
В Париже меня ждали не только встречи со старыми друзьями. Избежать приглашения Версальского двора не представилось возможным. Молодую королеву отличало не слишком доскональное знание этикета, поэтому все мои ссылки на невозможность его нарушения мною, как статс-дамой российской императрицы, не были приняты во внимание. Мария-Антуанетта пожелала, чтобы я приехала в Версаль в покои ее подруги и воспитательницы детей госпожи де Полиньяк, чтобы мы обе, как она изволила выразиться, чувствовали бы себя свободно. Выданная замуж за дофина, она, судя по разговорам, сначала не испытывала никаких чувств к своему супругу и лишь постепенно стала привыкать к своим обязанностям супруги, но не королевы. «Австриячка», как ее называли, слишком деятельно принимает участие в политике и умеет подчинить своим соображениям короля. Мое любопытство было, естественно, задето, хотя, должна признаться, мое собственное поведение при встрече с ее королевским величеством не стало примером придворного такта. Когда королева поинтересовалась моими детьми, сославшись на ставшее известным ей их искусство танцевать, я имела неосторожность заметить, что танцы все же лучше бессмысленной траты времени за карточными столами. И это притом что королева была азартным игроком, не имея возможности обратиться к танцам, потому что по существующему порядку при французском дворе дамам можно танцевать лишь до двадцати пяти лет. Уже на следующий день мой промах стал известным всему Парижу, и мне оставалось только благодарить Бога, что он не оказал, кажется, никакого влияния на неизменную любезность и сердечность ее королевского величества.
Хотя мы часто виделись с Дидро, ежедневные завтраки я предпочла на этот раз проводить с аббатом Рейналем, у которого всегда к этому времени собиралось интересное общество. Мне были знакомы ранние труды этого превосходного историка и философа. Я читала и его историю Нидерландских Штатов, направленную против принцев Оранских, и историю Английского парламента, и «Политические мемуары Европы». Но настоящим событием стало появление «Истории политической и философской, утверждения и торговли европейцев в двух Индиях». Изданное без имени автора, это произведение было усиленно рекомендовано мне Дидро, уверявшим, что интерес к Рейналю мало чем уступает среди просвещенной публики интересу к сочинениям Вольтера. Дидро, несомненно, импонировал атеизм автора, но в еще большей степени поднимаемые им вопросы о деспотизме и свободе. Общение с аббатом было тем интересней, что он никогда не скрывал резкости своих мыслей и не искал для них литературных форм, скрывающих ясность идеи.
С моей стороны было не слишком последовательным, ведя разговоры о естественных правах человека, одновременно тратить время на позирование скульптору Гудону. Но мне трудно было отказать дочери, настаивавшей на выполнении моего портрета этим талантливым мастером. После длительного обучения в Италии Гудон недавно был возведен в звание академика. Его первым произведением по возвращении из пенсионерской поездки во Францию был бюст Дидро, обративший на него внимание государыни, портрет которой почти сразу был ему заказан. Дидро говорил, что в Салоне 1777 года почти половина представленных скульптур принадлежала резцу Гудона. Мы же оказались свидетелями его нового триумфа — превосходной статуи Дианы. Восторги по поводу таланта ваятеля были так велики, что мне бесполезным представлялось пытаться оспаривать трактовку моего облика. Гудон превратил меня в великолепную французскую герцогиню вместо той простушки, которой я в действительности оставалась. Я скорее видела себя героиней оперы Киампи «Капризы любви, или Нинетта при дворе», которую с таким успехом исполняли воспитанницы устроенного государыней для воспитания девочек Смольного института. Когда я посетовала на это обстоятельство Дидро, он не согласился со мной, сказав, что прежде всего я являюсь олицетворением блистательного двора Великой Екатерины.
Я по-прежнему увлекалась искусством, стараясь бывать в мастерских художников и приглашая их по возможности к себе, как господина Фальконе и его верную ученицу мадемуазель Колло. Разочарование, принесенное скульптору Петербургом, где он не смог остаться даже на открытие своего монумента Петру Великому, вполне разделяла и мадемуазель Колло, хотя именно ее императрица постоянно загружала заказами и уговаривала остаться. По возвращении из России мэтр перестал заниматься своим искусством, погрузившись в составление и издание записок. Так что работает в его ателье одна Колло, которая, как оказалось, вышла замуж за сына скульптора, но почти сразу и навсегда с ним рассталась. Все ее интересы сосредоточены вокруг учителя, которого, как мне кажется, ей и приходится на свои заработки содержать. К сожалению, мадемуазель Колло подтвердила все тот же упорный слух о будущем фаворитизме моего сына, дошедший до них из Петербурга и усиленно муссируемый во Франции.
Простое перечисление местностей, которые мне довелось проехать и осмотреть, заняло бы целую тетрадку. Добрые знакомые не давали мне пропустить ни одной достопримечательности, а материальное положение давало возможность начать кое-что приобретать для своей коллекции. Более всего меня интересовали минералы, окаменелости, гербарии и архитектура. Я повсюду выискивала увражи, посвященные отдельным великим зодчим и их творениям. За Парижем последовали Верден, Мец, Нанси, Безансон, Берн и Женева, где мой старый друг Гюбер Робер преподнес мне портрет Вольтера собственной работы. На этот раз мне даже удалось увидеть необычные деревеньки Локль и Шо-де-Фон, куда можно было добраться только на местных маленьких экипажах. Через Савойю и Мон-Сенис мы добрались до Турина, где были представлены королевской семье и мой сын получил разрешение сардинского короля осматривать все сооруженные им укрепления, что должно было пригодиться князю Павлу в его последующей военной службе, на которую я продолжала твердо надеяться. Мы побывали на озерах Маджиоре и Лугано, на Борромейских островах и через Парму и Модену приехали во Флоренцию, чтобы посвятить целую неделю осмотру ее художественных сокровищ.
В Пизе я посвятила еще больше времени лечению на местном морском курорте, хотя сезон был неблагоприятен из-за опасности заболеть малярией. Для меня естественный страх перед болезнью был преодолен возможностью пользоваться книгами из герцогской и публичной библиотеки и особенно из различных монастырей. В великолепном дворце графа Мочениго мы получили удобные покои, позволившие целиком посвятить себя в жаркое время чтению. Памятники архитектуры обращали нас к отдаленным временам, как выстроенный в одиннадцатом веке и украшенный добычей, отнятой пизанцами у сарацин, собор. Специально для меня были устроены игры иль джокко дель понто, или игры на мосту, в которых простолюдины, вооруженные плоскими дубинами с двумя рукоятками, одетые в длинные плащи, каски и шлемы с цветами своих приходов, сражаются друг с другом. Кажется, эти варварские развлечения должны быть вскоре запрещены, потому что ведут к многочисленным смертям и увечьям.