Страница 15 из 64
Но организация таких игр педагогом предполагает его участие, а при существующем в дошкольном воспитании положении в таких организованных играх будет не хватать только одного участника — мужчины.
По существу аналогичное положение сохраняется и в школе вплоть до 8-го класса, когда подросткам впервые будут преподнесены сведения о воспроизводстве человека. До этого времени половое просвещение практически педагогами не осуществляется и не имеет методических основ, а воспитание продолжает линию долженствования мальчиков и носит характер односторонних деклараций типа: «Девочка — будущая женщина, это мать и сестра». Половая социализация в школе пока определяется преобладанием женщин среди преподавателей.
Дискуссия о том, кто — школа или семья — должен проводить половое воспитание, еще недавно разрешающаяся приглашениями врача для бесед с подростками и упованиями на средства массовой коммуникации и искусство, сегодня уже не носит столь острого характера, как это было до введения в школах соответствующего курса. Но отношения в треугольнике «семья — школа — медицина» все же требуют уточнения. Врач, даже если он обладает более или менее интегрированным запасом сведений (в процессе обучения он их не получает; в программах циклов усовершенствования вопросы детской сексологии обычно если и затрагиваются, то лишь очень бегло), ни физически, ни за отсутствием педагогического опыта не может быть ни основным, ни — тем более — единственным проводником полового воспитания, но он может и должен, как мы уже отмечали, быть консультантом, а при необходимости — и воспитателем воспитателей (родителей, педагогов). Но и при этом сохраняется вопрос: какой именно врач? Задачи дошкольно-школьных отделений детских поликлиник ограничиваются соматической медициной — ни психогигиена, ни психогигиена пола в них не входят. Безусловно, минимумом знаний этого рода должен владеть каждый педиатр. Но когда за дело отвечают все, то практически не отвечает никто. Между тем, именно дошкольно-школьные отделения в силу своего места в системе здравоохранения и воспитания, по нашему мнению, могли бы стать такими психогигиеническими центрами, работающими в непосредственном контакте с отделами народного образования.
Литература и искусство — специфические средства познания мира, содержательной осью которых так или иначе является поиск смысла жизни и места человека в ней; они никогда не обходили вопросов пола, сексуальности, эротики. В русских народных колыбельных песнях прямо отражались полоролевые стереотипы: «Баю-баю девушку — /На полянке жнеюшку, /На лужке грабеюшку, /У стола стряпеюшку,/ — У окошка швеюшку./Баю-баю паренька — /На полянке пахарька,/— На гулянке форсунка, /На беседе плясунка»[22]. Целомудренная откровенность народного творчества воспринималась лучшими литераторами: «Кабы я была царица, — /Третья молвила сестрица, — /Я б для батюшки-царя/Родила богатыря… Царь недолго собирался:/В тот же вечер обвенчался./Царь Салтан за пир честной/Сел с царицей молодой;/А потом честные гости/На кровать слоновой кости/Положили молодых/И оставили одних…А царица молодая, /Дела вдаль не отлагая/С первой ночи понесла»[23].
Волшебная сказка несет в себе образы сложных концептуальных трактовок пола. Образ Бабы-Яги — это образ, в известном смысле, антиженщины, т. е. женщины (физически) без женственности (душевно). Интересно, что у детей образ Бабы-Яги не связывается со страхом боли, физических страданий, но всегда (даже у самых маленьких, не знающих еще, что такое смерть) со страхом небытия — отрыва от матери, разлукой с ней навсегда. Отец 5-летнего мальчика, возражая против мнения жены о болезненности страха Бабы-Яги у сына, cказал: «Я думаю, что это и не страх даже, хотя он боится. Помню — в детстве Баба-Яга казалась мне уродливо женственной. Она была для меня антиподом мамы, который хочет казаться моей мамой, отнять меня у нее, утащить в какую-то жуткую тьму. От этого я начинал особенно сильно любить маму. От чего же тут лечить? Это — корни любви». Анализ значения сказки в половом воспитании — задача особая, ждущая своего исследователя. Мы лишь хотели обратить внимание на это значение.
Если сказка почти не встречает препятствий на пути к ребенку, то с литературой и искусством вообще дело обстоит сложнее. В силу некоей молчаливой договоренности взрослые склонны делить произведения искусства на «полезные» и «вредные», «возвышающие» и «развращающие», «педагогические» и «антипедагогические», устанавливая цензуру в чтении и знакомстве с ними, ограждая детей и подростков от всякой информации, трактующей отношения полов, телесность пола, многомерность отношений мужчины и женщины. «Но прекрасное существует. Существует мудрый Рембрандт и неуемный Рубенс; существует грозный в своем смехе Рабле и веселый Бокаччо. И весь ужас в том, что существуют они уже задолго до того, как нашим мальчикам и девочкам стукнет по шестнадцать лет. Но если этим мальчикам и девочкам постоянно талдычить, что под одеждой все люди голые и при этом они еще делятся на мужчин и женщин (какой позор!), старик Рабле помрет, не родившись в их сознании, потому что побегут они не к нему…, а к замочным скважинам. Потому что легче всего научить человека видеть мир через замочную скважину»[24].
Беда не литературы и искусства, а воспитания, когда интерес к миру отливается в форму самодовлеющего сексуального любопытства.
Воспитательное значение воспеваемой литературой и искусством возвышенной, романтической любви несомненно. Но любовь несводима только к ее платонической стороне: «Когда описывается жизнь Дафниса и Хлои, их любовь легка, они освобождены от необходимости быть такими, как все. Им надо объяснять, что такое любовь даже в техническом смысле. Они такие, какими никто никогда не бывал»[25]. Поэтому надежды части взрослых на то, что дистиллированные их отбором литература и искусство могут обеспечить задачи полового воспитания, нереалистичны и наивны. Литература и искусство создают неограниченные возможности выработки позитивного отношения к полу, одухотворения человеческой сексуальности только при ясном понимании взрослыми важности не регламентации восприятия, а помощи в формировании отношения к воспринимаемому.
Вместе с тем, к современной литературе можно предъявить некоторые претензии. Мы сталкивались с мнением о том, что такие претензии необоснованны, что психогигиена пола не может быть руководством для литератора. Но вот что говорят сами литераторы: «…адюльтер стал общим местом многих современных рассказов, повестей, романов, спектаклей, фильмов… Конечно, не писатели ввели моду на адюльтер…, но многие из них ответственны за ее распространение тем, что эксплуатируют ее на бытовом уровне…не подвергая ни серьезному анализу, ни тем более нравственной оценке и моральному суду. Более того, авторитетом литературы они невольно (даже вопреки субъективному намерению) «санкционируют» ее, ибо слишком уж беззаботно, безответственно, а порой даже смакуя, расписывают супружеские измены… Урон несут не столько душа отдельного человека, но и семья в целом как общественный институт»[26].
Средства массовой коммуникации в современном мире образуют один из важнейших путей воспитания. Их педагогический потенциал становится предметом возрастающего внимания. Массовость аудитории, живость, разноплановость, вариации форм подачи и интерпретации делают их чрезвычайно привлекательными для детской и молодежной аудитории. Не только специально посвященные вопросам любви, брака, семьи, пола материалы, но и развлекательные программы могут серьезно служить целям полового воспитания. Технические возможности делают их эффективными ретрансляторами литературы и искусства. Казалось бы, они могут стать основным и главным каналом полового воспитания, — тем более, что они не связаны с эмоциональными барьерами личного контакта. Это, однако, не так. Им недостает персонификации информации через референтных лиц, способствующей более глубокому запечатлению. Они могут порождать чрезмерно унифицированные стереотипы и становиться психотравмирующими для тех, кто этим стереотипам не соответствует. Массовость аудитории может обернуться и недостатком, когда искаженные смыслы, порождаемые даже просто не совсем точными формулировками, распространяются «массовым тиражом». Они воспринимаются сквозь призму уже сложившихся установок, а потому не имеют точно планируемого эффекта: одного информация о противоправном сексуальном поведении приводит к формированию нравственных «табу», а другого притягивает.
22
Русская народная поэзия. Л., 1984, с. 243.
23
Пушкин А. С. В кн.: Сказки русских писателей, Л., 1984, с. 24.
24
Лиходеев Л. И. Искусство это искусство М., 1970, с. 156.
25
Шкловский В. Диалоги с прошлым. — Новый мир. 1984, № 1, с. 234–235.
26
Сушков Б. «Ах, амур проклятый», или адюльтер оптом и в розницу. Литературная учеба, 1985 № 1, с. 124–127.