Страница 30 из 55
Дик сразу же женился на шестнадцатилетней красавице Кэрол, которая родила ему троих детей, и, побывав к двадцати двум годам путевым обходчиком, шофером, красильщиком машин и механиком, стал подделывать чеки. Потом мелкие кражи, а там и кража со взломом, за которую он угодил в Лансинг, где услышал о Клаттерах.
Впрочем, к этому времени он успел разойтись с Кэрол и жениться на другой шестнадцатилетней красотке, не говоря уж о прочих «кошечках-блондиночках».
Не стоит принимать чересчур всерьез горькую интонацию в духе «Отверженных»: «Я старался»... «На стипендию не проживешь»... Дорогие машины, шикарные курорты, женщины как предмет роскоши, не считая тех, которые, напротив, служили ему источником дохода...
Но, не принимая всерьез жалобы Дика, следует принять весьма всерьез нечто другое. А именно - стихийное бунтарство того типа социального поведения, которое свойственно Дику: стихийный протест против конформизма современного общества «массовой цивилизации».
И если конец Дика ужасен и исключителен, то биография его похожа на множество подобных же биографий, а его личный «бунт» так или иначе вливается в общий бунт поколения.
Социологи называют этот род бунтарства «агрессивностью на почве бессилия». В одной из статей, написанных на материалах обследования ЮНЕСКО, Уильям Кваранеус замечает: «Ребенок, живущий в непривилегированных условиях, часто восстает против ограничений, накладываемых обществом. Чувствуя свое бессилие перед лицом окружающей среды и этих ограничений, ребенок может взбунтоваться. «Агрессивность же на почве бессилия» означает, что «бунтарь» лишен законных средств к достижению желаемой цели.
...Быть может, он и не считает это своей заветной целью, но уже одно сознание неосуществимости стремления глубоко возмущает его».
Это бунтарство органически вырастает из условий существования в «обществе потребления» и таит в себе самые разные, порой прямо противоположные возможности.
«Мне хочется помочь всем этим людям. Я вижу себя сестрой в колонии для прокаженных или собирающей деньги в помощь голодающим детям, или участницей движения за повышение пенсий престарелым.
А что я делаю? Сегодня вечер, завтра танцы, послезавтра свидание, и легче забыть об этом. Но совесть не дает забыть мне, по крайней мере. Мы, сумасшедшие, запутавшиеся дети, можем разгромить чужой дом за одну дикую вечеринку, но на следующее утро будем реветь, увидев на улице старуху или калеку или узнав, что где-то далеко от нас мучается голодающий арабский малыш.
Буря крайностей - любви и ненависти, насилия и пацифизма, добра и зла - не стихает в нас ни на минуту».
Так пишет о себе двадцатилетняя англичанка в анкете или, если хотите, исповеди, одна из сотен опрошенных, чьи ответы были собраны Ч. Хэмблеттом и Д. Деверсоном в книге с многозначительным заголовком «Поколение Икс».
Ну, разумеется, Дик Хикок не стал бы проливать слезы над старушкой, хотя о его товарище Перри Смите этого уже не скажешь. Да и вообще «высокие» порывы не свойственны его прагматической душе. Но со своим весьма ограниченным и вполне корыстным бунтарством он принадлежит к тому же «поколению Икс».
И если вину за преступления слишком часто приходится делить между преступником и обществом, то Дик Хикок не составляет исключения.
Герой повести Алана Силлитоу «Одинокий бегун», попав за кражу в детскую исправительную колонию Борстал, яростно и до конца противится весьма гуманным попыткам общества вернуть его в свое лоно благонамеренным гражданином. Он принципиальный и злостный мятежник из необеспеченного класса.
Между тем при ближайшем рассмотрении речь и тут идет не о «куске хлеба». Деньги, полученные семейством в качестве страховки за смерть отца, предназначались на развлечения.
Аллан Силлитоу ничего не приукрашивает в характере и биографии своего героя и его среды, он только делает ударение на мятежных его мотивах: коли общество богато, то пусть и раскошеливается. И пусть не ждет при этом капитуляции...
Не есть ли в таком случае преступление Дика Хикока нечто «нормальное» для общества высоких жизненных стандартов? Для общества, где потребление возведено в культ, где оно приравнено к ценности человеческой личности?
Этот парадокс прогресса Норберт Винер - отец кибернетики - сравнивает с прочими новыми проблемами космического века, например, с состоянием невесомости. «Сила земного притяжения столь же дружественна нам, сколь и враждебна. Точно так же, когда люди не страдают от голода, серьезными проблемами могут стать перепроизводство продуктов питания, бесцельность существования и расточительство».
Ведь закономерность преступления Дика Хикока как раз и лежала на грани стихийного и яростного нонконформизма, порожденного социальным неравенством, и столь же стихийного, яростного потребительства, взращенного идеологией «равных возможностей». Слово «потребительство», затрепанное во множестве статей «на моральные темы», я употребляю в данном случае также в его терминологическом значении, принятом социологией, которая связывает явное «усиление потребительского отношения к жизни» с «механизацией обслуживания и стандартизацией товаров».
Впрочем, следующий из парадоксов состоит в том, что явления, характерные для высокого жизненного уровня, возникают и там, где такого уровня еще нет. Это, в частности, относится к типу молодого человека, стоящего на грани стихийного бунтарства и столь же стихийного потребительства или социального эгоизма.
«В наши дни почти во всех языках мира есть специальные слова или выражения, обозначающие подростков, поведение и вкусы которых настолько отклоняются от нормы, что возбуждают подозрение, если не тревогу. Это «тедди бойз» в Англии, «позем» - в Нидерландах, в Швеции. Французы называют их «блузон нуар», южноафриканцы - «цоцы», австралийцы - «боджи».
В Австрии и ФРГ это «хальбштаркен», на Тайване - «тайиау», в Японии - «мамбо бойз» или «тайодзуку», в Югославии «тапка-роши», в Италии «дисколи»...
Однако нельзя полагать, что каждый «тсдди бойз» или «блузон нуар» действительно является правонарушителем... Было бы несправедливо думать, что всякий подросток, которому нравится рок-н-ролл или эксцентричная манера одеваться, находится на пути к тому, чтобы стать преступником или уже является таковым».
В лице Хикока доведена до логического конца лишь одна и притом самая редкая из заложенных в нем возможностей. По она есть и у других, эта возможность, - она лишь доведена здесь до крайности, до последней и крайней черты.
Компаньон, которого выбрал для «мокрого дела» Дик Хикок, не принадлежал к той распространенной категории «стопроцентных мужчин», к которой сам он и окружающие причисляли Дика.
Перри Смит таскал за собой, как единственное достояние, любимую гитару и целый сундук старых карт, писем, объявлений и книг. Он любил читать словари и выискивать замысловатые слова, а на деньги, добытые у Клаттеров, рассчитывал отправиться на поиски какого-нибудь зарытого клада или потопленных сокровищ. В отличие от Дика Перри Смит был натурой мечтательной, непрактичной, отчасти даже артистической. В отличие от Дика он мог бы «заплакать над старушкой».
Литературные ассоциации всегда рискованны, но Перри Смит невольно приводит на память Вэла Зевьера - героя пьесы Теннесси Уильямса «Орфей спускается в ад» с его гитарой и сказкой о голубой поднебесной птице: «...у них совсем нет лапок, у этих маленьких птичек, вся жизнь - на крыльях, и спят на ветре...» Вэл Зевьер хотел быть свободным - бродягой, но свободным, изгоем, но свободным; он стал жертвой линча.
Перри Смит хотел только как-нибудь перебиться. Он не то чтобы мечтал о свободе - просто у него «не было лапок», чтобы приземлиться, чтобы хоть как-то укорениться в практической жизни. Он стал убийцей.
В отличие от Дика Перри Смит был в полном смысле жертвой социального и расового неравенства и собственной физической неполноценности.
В самом деле: бродячая необеспеченная жизнь; смерть матери - индианки из племени чероки, бывшей чемпионки родео (она спилась и погибла, захлебнувшись в собственной блевотине); сиротство; унижения и истязания, пережитые мальчиком-метисом в детских приютах; наконец, физическое уродство Перри - полукарлика с торсом крупного мужчины и короткими ножками, обутыми в детские сапожки с серебряными пряжками... Все это, помноженное на непрактичную мечтательность натуры полуирландца-полуиндейца, склонной равно к самоуничижению и самомнению, обрекало Перри на деклассированность и изгойство.