Страница 117 из 151
— Так вот каким был возлюбленный Елизаветы. Мне кажется, прежде я его не видел.
Марта взглянула на грубое одутловатое лицо и заметила:
— Знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Великие художники принимались за портреты не раньше, чем человек состарится. Робин в молодости, возможно, был совсем не дурен. Или Генрих Восьмой — он, по всеобщему мнению, был в юности красавцем. А для нас он каков? Карточный король! В наши дни благодаря фотографии мы хотя бы можем судить, как человек выглядел раньше: например, каким был Теннисон, прежде чем отпустил эту ужасную бороду. Ну, мне пора. Опаздываю. Я завтракала в «Павлине», а там всегда полно знакомых и с каждым нужно поговорить, так и не удалось вырваться к тебе пораньше.
— Надеюсь, ты сумела произвести впечатление на своего спутника, — сказал Грант, бросив взгляд на шляпу.
— О да, моя спутница в шляпах разбирается. С одного взгляда определила: «Парижская!»
— Спутница?
— Да, спутница, Мадлен Марч. Что ты удивляешься? Это бестактно. И на ленч пригласила ее я. Если хочешь знать, я надеюсь уговорить ее написать для меня пьесу о леди Блессингтон[126]. Но нам все время мешали, так что я мало чего добилась. Зато угостила на славу. Между прочим, сегодня у Тони Биттмейкера в семь прием. Будет море выпивки. Кстати, можешь мне объяснить, почему его до сих пор не посадили?
— За отсутствием улик, — сказал Грант.
Марта рассмеялась и выскользнула из комнаты. Оставшись один, Грант снова обратился к портрету графа Лестера. Какая же тайна связана с ним? Ах да, конечно. Эйми Робсарт[127].
Но Эйми Робсарт его не интересует. Ему все равно, почему она упала с лестницы и кто ей помог. Остаток дня, однако, благодаря открыткам прошел чудесно. Лица интересовали Гранта давно, увлечение возникло задолго до того, как он начал работать в Скотланд-Ярде, и в полиции его конек — не помеха делу. Однажды, в самом начале его деятельности, он вместе с шефом присутствовал при опознании преступника. Дело вел не он, оказались они тут случайно и, стоя в сторонке, наблюдали, как сначала мужчина, потом женщина по очереди проходят мимо шеренги из двенадцати ничем не примечательных мужчин, одного из которых они должны были опознать.
— Ты знаешь, кто преступник? — шепнул ему тогда шеф.
— Нет, — так же тихо ответил Грант, — но могу угадать.
— Можешь? И кто же?
— Третий слева.
— А в чем он обвиняется?
— Не скажу. Я не знаком с делом.
Шеф смерил его недоверчивым взглядом. Но когда мужчина, а затем женщина, так и не опознав преступника, удалились и шеренга распалась, превратившись в многоголосую группу людей, поправляющих воротнички и галстуки перед тем, как выйти на улицу, вернуться в мир обыденности, из которого они пришли на помощь Закону, — тогда единственным, кто не двинулся с места, был третий слева. Покорно ждал, пока его под конвоем не препроводили в камеру.
— Ну и ну! — воскликнул шеф. — А ведь шанс мизерный: один к двенадцати. Хорошая работа! Сумел угадать вашего человека, — объяснил он тамошнему инспектору.
— Вам уже приходилось с ним встречаться? — удивленно спросил инспектор. — Насколько мне известно, приводов в полицию у него не было.
— Вижу его впервые. Я даже не слышал, в чем его обвиняют.
— Тогда почему вы указали на него?
Грант не знал, что ответить, он впервые задумался над тем, как происходит выбор. Руководствовался он не логическими умозаключениями. Он не мог сказать: «Лицо этого человека отличают те или иные характерные черты, поэтому он виновен». Выбор совершался безотчетно, на уровне подсознания. Положившись на интуицию, Грант ответил почти наобум:
— У него одного из двенадцати лицо ничего не выражало.
Заявление было встречено смехом. Но теперь, когда мысль оформилась в слова, Грант понял, как работала интуиция и какова была подоплека выбора.
— Это совсем не так глупо, как кажется, — сказал он. — Среди взрослых только у идиота в лице ни единой мысли.
— Фриман — не идиот, можете мне поверить на слово, — прервал инспектор. — Человек он очень способный, только не в том, в чем надо.
— Я и не говорю, что он идиот. Просто хочу сказать: идиота отличает бездумность, безответственность. Думает не он, думают за него. Всем, стоявшим в шеренге, было под тридцать, и только у него одного было безучастное выражение лица. Я с первого взгляда остановил свой выбор на нем.
С тех пор в Скотланд-Ярде любили говорить, что Грант видит преступника насквозь. А помощник комиссара однажды съязвил:
— Вы же не станете утверждать, инспектор, что действительно существует, так сказать, «лицо преступника»?
Грант ответил, что, конечно, не все так просто.
— Возможно, что-то подобное могло бы быть, будь все преступления на одно лицо, но преступления так же разнообразны, как человеческие характеры, и если полицейский начнет подразделять людей на типы по их лицам, он рискует просчитаться. В принципе можно получить представление о том, как выглядит проститутка, достаточно пройтись по Бонд-стрит между пятью и шестью, однако возьмите самую известную нимфоманку в Лондоне — кажется, что она холодна, как святая.
— В последнее время святости у нее сильно поубавилось, слишком много пьет. — Помощник комиссара сразу же угадал, о ком идет речь, и разговор перешел на другие темы.
Грант со временем не перестал интересоваться лицами, более того, он начал изучать их систематически. Рассматривать фотографии преступников из разных дел, сравнивать их. Как он говорил, отнести лицо к той или иной категории нельзя, но охарактеризовать каждое в отдельности можно. Например, когда в отчетах известных процессов, чтобы привлечь внимание публики, приводились фотографии главных действующих лиц, никогда не возникало и тени сомнения, кто тут судья, а кто преступник. Иногда казалось, что преступника можно поменять местами с адвокатом или прокурором, но, в конце концов, адвокаты и прокуроры так же подвержены человеческим страстям, алчности например, как все остальные люди, зато судья обладал особыми качествами: честностью и беспристрастностью. Даже без парика его никак нельзя было спутать с человеком со скамьи подсудимых: ни особой честностью, ни беспристрастием обвиняемый не грешит.
Джеймс, которого Марта вытащила из музейной норы, любовно подобрал коллекцию преступников и жертв, и вплоть до прихода Карлицы с чаем Грант увлеченно рассматривал открытки. А когда начал собирать их, вдруг обнаружил, что одну открытку он еще не видел: она соскользнула с его груди на одеяло и пролежала там незамеченная весь вечер. Инспектор поднес ее к глазам.
Это был портрет мужчины. Бархатная шляпа, камзол с разрезными рукавами по моде конца пятнадцатого века, расшитый золотым галуном и жемчугом воротник. Тридцать пять — тридцать шесть лет, худое, гладко выбритое лицо. Мужчина на портрете надевал перстень на мизинец правой руки. Но на кольцо он не глядел. Его глаза были устремлены в пространство перед собой.
Из всех портретов, какие Грант видел сегодня, этот был самым выразительным. Казалось, художник изо всех сил старается передать с помощью красок какую-то мысль — и не может, не хватает таланта. Совсем не вышли глаза, странные глаза, привлекавшие внимание своей необычностью. Не удался и рот: художник не умел передать подвижность губ, длинных и тонких, они были какими-то деревянными, жесткими. Лучше всего на портрете получилась лепка лица: высокие скулы, впалые щеки и сильный, решительный подбородок.
Грант не спешил перевернуть открытку, ему хотелось получше рассмотреть портрет. Кто этот человек? Судья? Солдат? Принц крови? Человек, несущий бремя ответственности, сознающий ответственность власти. Совестливый до крайности. Сжигаемый внутренним огнем, возможно, максималист. Способный на решительные действия в большом и склонный беспокоиться по пустякам. Кандидат в язвенники. В детстве, наверное, много болел. В его лице было то неизъяснимое, трудно передаваемое выражение, какое свойственно людям, много пережившим, с тяжелым детством, хотя не столь явное, как в лицах калек Художник понимал, что изображает, и сумел запечатлеть это на полотне. Слегка припухшие нижние веки, как у ребенка, пробудившегося после крепкого сна, лицо с прожилками, но еще молодое и — глаза старика.
126
Леди Блессингтон (1790–1849) — английская писательница, биограф Байрона.
127
Эйми Робсарт — жена Роберта Дадли, графа Лестера, найденная мертвой при загадочных обстоятельствах.