Страница 115 из 151
— Я тебя разбудила, Алан?
— Нет, я не спал.
— Я, похоже, собралась подарить эскимосу холодильник, — сказала она, небрежно опустив книги рядом с другими, отвергнутыми. — Надеюсь, мои тебе понравятся больше. Как тебе показался этот букварь для подростков? Наша Лавиния превзошла самое себя. Неужели ты даже не открыл книгу?
— Я ничего не могу читать.
— Что, очень больно?
— Я страдаю. Но руки и ноги тут ни при чем.
— А что тогда?
— Кузина Лора называет это «шипами скуки».
— Бедный Алан. Твоя Лора права. — Она вынула нарциссы из вазы, слишком большой для них, уронила их в раковину умывальника великолепным актерским жестом и поставила в вазу сирень. — Говорят, скука — это непреодолимое, граничащее со страстью стремление зевать, а между тем это просто мелкая, гнусная пакость.
— Гнусное ничто, пакостное ничто. Словно тебя секут крапивой.
— Ты бы чем-нибудь занялся. У тебя есть время думать.
— «Осмысли счастья миг»?
— Осмысли, что с тобой происходит. Подумай о душе. Займись философией, йогой, например, или чем-нибудь в этом роде. Хотя, кажется, аналитический ум не склонен к абстрактному мышлению.
— Я уже подумывал об алгебре. Но мне так надоела геометрия проклятого потолка, что никакую математику душа не принимает.
— Ну что ж. Вырубные картинки человеку, лежащему навзничь, тоже не предложишь. А как насчет кроссвордов? Если хочешь, я могу достать целую книгу.
— Боже избави.
— Тогда ты можешь сам составлять кроссворды. Говорят, это еще интереснее.
— Возможно. Только словарь весит добрых пару килограммов. А потом я никогда не любил заглядывать в справочники.
— Ты в шахматы играешь? Я что-то не помню. Шахматные задачки, а? Мат в три хода, белые начинают и выигрывают?
— Шахматы представляют для меня только художественный интерес.
— Как художественный?
— Ну да, короли, слоны, пешки или как их там, они очень красивы. Изысканно красивы.
— Замечательно. В следующий раз принесу тебе шахматы, играй на здоровье. Ну ладно, ладно, как хочешь, можно без шахмат. Тогда займись теоретическим расследованием. Как в математике. Найти решение какой-нибудь нерешенной задачки.
— Ты имеешь в виду преступление? Все эти случаи я знаю наизусть. Ни к одному из них не подступишься. Тем более в моем положении.
— Я говорю не о полицейских делах. Можно взять нечто более значительное, так сказать, классическое. Загадку, над которой целый мир несколько веков ломает голову.
— Например?
— Скажем, «письма из ларца».
— Ну нет, только не Мария Стюарт!
— Почему же? — Марта, как все актрисы, смотрела на королеву Шотландии сквозь романтическую дымку.
— Меня может заинтересовать дурная женщина, но никогда — глупая.
— Глупая?! — произнесла Марта низким контральто Электры.
— Очень глупая.
— Алан, как ты можешь?
— Если бы не корона, ее судьба никого бы не волновала. Всех прельщает ее головной убор.
— Думаешь, в полотняном чепце она не стала бы жертвой страстей?
— Не в короне или чепце дело, страсть ей просто неведома.
Какое горестное недоумение выразил укоризненный взгляд Марты! Да, десять лет работы в театре и ежедневные упражнения перед зеркалом не пропали даром.
— Почему ты так думаешь?
— Из-за ее роста. Ведь более ста восьмидесяти сантиметров. А очень высокие женщины обычно холодны. Спроси любого врача.
Интересно, подумал Грант, почему мне никогда не приходило в голову объяснить теми же причинами известное равнодушие Марты к сильному полу? К счастью, Марта не приняла его слова на свой счет, мысли ее были заняты любимой королевой.
— Зато она была мученица. Этого у нее не отнимешь.
— Почему же мученица?
— Она пострадала за веру.
— Если ей от чего-то и пришлось пострадать, так только от ревматизма. В брак с Дарнлеем она вступила без разрешения папы, а бракосочетание с Босуэллом и вовсе было совершено по протестантскому обряду.
— Еще немного, и ты скажешь, что и заточения не было.
— Вся беда в том, что тебе представляется маленькая комнатка с зарешеченным окном в самой высокой башне замка и старый верный слуга, который вместе со своей королевой молится об избавлении. А на самом деле у нее было около шестидесяти придворных. Мария горько сетовала, что ее свита была сокращена наполовину, и чуть не умерла с досады, когда ей оставили двух секретарей, несколько камеристок, вышивальщицу и одного-двух поваров. И за все за это Елизавета должна была платить из своего кармана. Двадцать лет она содержала двор Марии Стюарт, и двадцать лет Мария Стюарт предлагала по дешевке корону Шотландии кому ни попадя в Европе — в награду за восстание, пытаясь либо вернуть трон утраченный, либо сесть на трон, занимаемый Елизаветой.
Он взглянул на Марту и встретил ее улыбку.
— Ну что, полегчало?
— Ты о чем?
— О «шипах скуки».
Грант засмеялся.
— Да. На пару минут я совсем о них забыл. Спасибо Марии Стюарт за единственное ее доброе дело.
— Откуда ты столько о ней знаешь?
— В школе, в последнем классе, я писал о ней сочинение.
— И она тебе не понравилась?
— Мне не понравилось то, что я узнал.
— Значит, ты не считаешь ее трагической фигурой?
— Вот и ошиблась. Но ее беда не в том, за что ее привыкли жалеть. Трагедия Марии Стюарт в том, что она, по образу мышления заурядная мещанка из предместья, родилась королевой. Пытаться восторжествовать над соседкой, миссис Тюдор, — занятие безобидное, даже, может, забавное; правда, потворство своим прихотям приводит к неумеренным покупкам в кредит, но, в конце концов, при этом страдаешь только ты сам. Та же тактика в масштабах целого государства — всенародное бедствие. Мария Стюарт поставила на кон страну, чтобы взять верх над соперницей, и расплатилась за это крушением и полной изоляцией.
Грант помолчал, задумавшись, а через минуту добавил:
— Из нее получилась бы замечательная классная дама в женской школе.
— Противный!
— Я ведь без всякой задней мысли. В школе она пришлась бы ко двору, а девчонки ее просто обожали бы. Вот что я понимаю под трагедией Марии Стюарт.
— Ну ладно. Значит, «письма из ларца» не годятся. Что тогда? Железная Маска?
— Я ничего о нем не помню, а потом мне нет дела до того, кто трусливо прятался за какой-то жестянкой. Чтобы заинтересоваться человеком, я должен видеть его лицо.
— Да, правда. Я забыла о твоем увлечении физиономистикой. В роду Борджиа[120] были удивительные лица. Если копнуть, в их истории наверняка найдутся две-три тайны. Или, например, Перкин Уорбек[121] Самозванец — что может быть увлекательнее! Он действительно был герцогом? Или нет? Интересно. Попробуй найди точный ответ: то одно перевесит, то другое. Вот загадка так загадка.
Дверь распахнулась, и в проеме показалась голова миссис Тинкер, увенчанная шляпой, которую она носила с незапамятных времен. В ней она впервые появилась у Гранта в качестве приходящей экономки, и он просто не мог вообразить ее ни в чем другом. Грант знал, что у миссис Тинкер есть пр крайней мере еще одна шляпа, которую она носит с синим костюмом. Синий костюм надевался только в особо торжественных случаях; она ни разу не появилась в нем на Тенби-Коурт, девятнадцать. Синий костюм был частью ритуала, мерилом исключительности события. («Ну как, Тинк, вам понравилось? Заслуживает внимания?» — «Ничего особенного, не стоило надевать синий костюм».) Она надевала синий костюм на венчание принцессы Елизаветы и в дни дворцовых торжеств, а как-то раз он был увековечен в кинохронике, мелькнув на экране в тот миг, когда герцогиня Кентская перерезала ленточку на открытии какой-то выставки.
— Меня предупредили, что у вас гости, — сказала миссис Тинкер, — я хотела было уйти, но услыхала мисс Халлард, голос-то знакомый, и подумала про себя: «Да ведь это только мисс Халлард, одно слово — знакомая» — вот ведь что я подумала, ну и вошла.
120
Борджиа — знатный род испанского происхождения, игравший значительную роль в XV — начале XVI века в Италии. Наиболее известны: Родриго (папа Александр VI), Чезаре, Лукреция.
121
Уорбек, Перкин (1474–1499) — претендент на английский престол, был казнен за заговор, имевший целью свержение Генриха VII.