Страница 41 из 103
В том же труде были изложены правила поведения: «Знать язык страны, которую вы собираетесь посетить», - они знали этот язык. «Скромно держать себя» - такова была их привычка. «Не иметь при себе лишних денег» - ну, это проще простого. И «выдавать себя за инженера» во избежание возможных неприятностей.
- Что ж, станем инженерами!
Подготовившись таким образом, они начали совершать долгие походы, отлучались нередко на целую неделю, проводили жизнь на воздухе.
Иной раз они замечали в расщелине, на берегу Орны, среди тополей и вереска, покатые грани утёсов, или же впадали в уныние, не видя на пути ничего, кроме пластов глины. Их привлекала не красота пейзажа с его перспективой и далями, не листва деревьев, шелестевшая под порывами ветра, а то, что было скрыто от глаз, что находилось в глубине, под землёй; каждый холм казался им лишним доказательством всемирного потопа. Эта мания вскоре сменилась другой - увлечением эрратическими валунами. Крупные камни, одиноко торчавшие среди поля, остались, по всей вероятности, от ледникового периода, и друзья без устали разыскивали морены и ракушечники.
Бувар и Пекюше были так странно наряжены, что их принимали за разносчиков; в ответ они выдавали себя за «инженеров» и сами пугались своих слов: ведь присвоение чужого звания могло навлечь на них неприятности.
К концу дня они изнемогали под тяжестью образцов, но отважно несли их до дому. Окаменелостями были загромождены ступени лестницы, комнаты, зала, кухня, и Жермена плакалась на обилие пыли.
Нелегко было определять названия горных пород, чтобы затем наклеивать на них ярлыки; из-за разнообразия окраски и строения они путали глину с мергелем, гранит с гнейсом, кварц с известняком.
Да и сама терминология их раздражала. К чему названия девонский, кембрийский, юрский, как будто породы, обозначаемые этими словами, находятся только в Девоншире, близ Кембриджа и в горах Юра? Невозможно разобраться в этой путанице; то, что для одних геологов - система, для других - ярус, а для третьих - попросту слой. Напластования смешиваются, переплетаются; к тому же Омалиус д’Алуа предупреждает, что геологической классификации вообще не следует доверять.
Это заявление их успокоило, и, найдя известняки с полипняком в Канской равнине, глинистые сланцы в Балеруа, каолин в Сен-Блезе, оолит во всём краю и обнаружив каменный уголь в Картиньи, ртуть в Шапель-ан-Жюже, близ Сен-Ло, друзья решили совершить дальнюю экскурсию, а именно - съездить в Гавр, чтобы изучить кварц, пироморфит и киммериджскую глину.
Сойдя с парохода, они спросили, как пройти к маякам; оказалось, что на этой дороге случился обвал и идти туда небезопасно.
Тут к Бувару и Пекюше подошёл владелец каретного заведения и предложил им совершить прогулки по окрестностям: Ингувиль, Октевиль, Фекан, Лильбон и, «если пожелаете, даже в Рим».
Цены он назначил баснословные, но название Фекан поразило друзей; ведь если сделать небольшой крюк, можно посетить Этрета, и они сели в дилижанс, чтобы отправиться сначала в наиболее отдалённый пункт - в Фекан.
В дилижансе Бувар и Пекюше, разговорившись с тремя крестьянками, двумя пожилыми женщинами и семинаристом, храбро выдали себя за инженеров.
Дилижанс остановился возле гавани. Друзья направились к скалистому берегу и пять минут спустя уже осторожно пробирались по самому его краю в обход небольшого заливчика. Затем они увидели вход в глубокую пещеру, очень светлую, гулкую; своими высокими колоннами и ковром водорослей, покрывавшим камни, она напоминала церковь.
Это чудо природы поразило их, и во время прогулки, собирая по пути ракушки, они завели разговор на такую возвышенную тему, как происхождение мира.
Бувар склонялся к нептунизму, Пекюше, напротив, был плутонистом.
Огонь, горящий в центре земли, прорвал её кору, приподнял почву, вызвал трещины. Это огненное ядро похоже на подземное море с приливами, отливами и бурями, и лишь тонкий слой отделяет нас от него. Если представить себе, что находится у нас под ногами, можно потерять сон. Однако жар внутри земли постепенно уменьшается, солнце гаснет, и наш мир когда-нибудь погибнет от холода. Земля станет бесплодной, дерево и уголь превратятся в углекислоту, и ни одно существо не выживет на её поверхности.
- Нам ещё далеко до этого, - заметил Бувар.
- Будем надеяться, - отозвался Пекюше.
Тем не менее этот конец мира, как бы далёк он ни был, привёл друзей в уныние, и теперь они молча шагали рядом по гальке.
Скалистый берег, отвесный, белый, с чёрными кремнистыми прожилками, уходил вдаль, словно выгнутая крепостная стена в пять миль длиною. Дул холодный, резкий восточный ветер. Небо было серое, зеленоватое море как будто вздулось. С вершины скалы взлетали птицы и, покружившись, стремительно спускались в расщелины. По временам сорвавшийся откуда-то камень катился, подпрыгивая, вниз.
Пекюше продолжал рассуждать вслух:
- А кроме того, земля может погибнуть от какого-нибудь катаклизма! Никто не знает, каков период её существования. Стоит лишь прорваться огню, бушующему в её недрах, и всему придёт конец.
- Но ведь он ослабевает.
- И всё же острова Юлия, Монте-Нуово, да и другие тоже, образовались вулканическим путём.
Бувар вспомнил, что вычитал эти подробности у Бертрана.
- Но таких потрясений не бывает в Европе.
- Прости, пожалуйста, вспомни хотя бы о Лиссабоне. В наших краях имеются крупные залежи каменного угля и железистого колчедана; при разложении из них выделяются газы, которые вполне могут вырваться наружу. Все действующие вулканы находятся на берегу моря.
Бувар окинул взглядом море, и ему показалось, что вдали вьётся дымок.
- Поскольку остров Юлия исчез, - продолжал Пекюше, - та же участь ожидает, вероятно, и другие материки вулканического происхождения. Любой островок архипелага имеет не меньше значения, чем Нормандия и даже вся Европа.
Бувар представил себе Европу, проваливающуюся в бездну.
- Допустим, - разглагольствовал Пекюше, - что землетрясение произойдёт под Ламаншем; воды пролива ринутся в Атлантический океан; берега Франции и Англии задрожат, пошатнутся, соединятся, и бах! - всё, что там находится, будет раздавлено.
Вместо ответа Бувар так проворно помчался вперёд, что вскоре на сто шагов опередил друга. Оставшись один, обуреваемый мыслями о катаклизме, он пришёл в смятение. С утра он ничего не ел, в висках у него стучало. Вдруг ему почудилось, что земля дрогнула и скалы над головой накренились; как раз в эту минуту поток гравия покатился сверху.
Увидев стремительное бегство друга, Пекюше догадался о его страхе и закричал ему вдогонку:
- Постой! Постой! Земля ещё не гибнет.
Пытаясь догнать Бувара, он делал огромные прыжки, опираясь на свою туристскую палку, и продолжал вопить:
- Период не завершён, земля не гибнет!
Обезумевший от страха Бувар уже не мог остановиться. Он потерял зонтик, полы его сюртука развевались, ранец подпрыгивал на спине. Казалось, будто среди скал несётся крылатая черепаха; вскоре он скрылся за высоким утёсом.
Пекюше добежал, задыхаясь, до этого места, никого не нашёл, вернулся обратно и решил взобраться наверх по расщелине, куда, вероятно, свернул Бувар.
Тропинка - на ней с трудом могли разойтись два человека - шла в гору уступами, блестевшими, как полированный алебастр.
Поднявшись на пятьдесят футов, Пекюше захотел было спуститься. Но начался прибой, и он снова принялся карабкаться в гору.
За вторым поворотом он увидел под ногами бездну и похолодел от ужаса. Подходя к третьему повороту, он почувствовал, что ноги у него подкашиваются. Ветер свистел в ушах, под ложечкой сосало; он сел на землю, закрыл глаза, ощущая лишь учащённое биение сердца; затем, отшвырнув туристскую палку, пополз вверх на четвереньках. Три заткнутых за пояс молотка врезались ему в живот; камни, которыми были набиты карманы, колотили по бёдрам; козырёк фуражки лез на глаза, ветер дул всё сильнее. Наконец он взобрался на плоскогорье и нашёл там Бувара, который поднялся по другой, менее трудной тропинке.