Ангел возмездия

Кэтвар пожалел, что напомнил Черновой о злоключениях, но это только подзадорило ее.

— Вот именно! Посадят его или не посадят — я не знаю. Но пусть все знают, что он гад и преступник, — убежденно констатировала Валентина.

— И что ты собираешься делать?

— Напишу статью, расскажу правду людям. Но для этого мне его дело нужно почитать, а сама я его вряд ли смогу добыть. Поможешь, Кэт?

— Постараюсь, ради тебя постараюсь. Верю, что напишешь правду, и что напишешь так, что бы самой не досталось. Где-то вместо утверждения — вопрос, где-то рассуждения вслух. Народ поймет все, а ты не подсудна. Старый журналистский трюк… Впрочем, сейчас ты все сама понимаешь.

— Значит все осталось по-прежнему, — тяжело вздохнула Чернова.

— Что по-прежнему?.. Было и есть… Закон — есть закон и он один для всех. Но, что не позволено быку, позволено юпитеру. И, кроме того, сейчас ты стала умной, наученной своим горьким опытом. Такова жизнь, Валентина.

Прошел, пролетел целый месяц. Кэтвар, конечно же, сразу достал материалы уголовного дела, правда не оригиналы, а копии, но и этого было достаточно Черновой. Слава Богу, связи имелись, а в России это главное, где все секрет и ничего не тайна. Он не мешал ей заниматься делом, не помогал, не подсказывал. Знал одно — у финиша посоветуется Валентина с ним. А пока наблюдал, как с интересом она просматривала копию уголовного дела, читала обвинительное заключение, которое само по себе составляло целый том.

Чернова еще раз обратилась к Кэтвару с просьбой.

— Кэт, это уголовное дело возбуждала не прокуратура, его возбуждало РУБОП, конкретный сотрудник по имени Николай. Я бы хотела с ним встретиться, но не знаю где он сейчас. Видимо на пенсии уже, да и РУБОПа нет, как подразделения. Единственное управление, как выяснилось, которого боялся преступный мир. Ни КГБ — ФСБ, ни уголовный розыск — боялись и уважали шестой отдел. Так мафия называла РУБОП.

— Хочешь уточнить детали или взять интервью?

Валентина задумалась на минуту.

— Нет, Кэт. Хочу просто пообщаться, поговорить. Может быть, даже реабилитироваться в какой-то степени. Я тогда не поняла его, в 95-ом, молодая была, неопытная, многих вещей действительно не разумела. А он видел дальше и шире. Он и сейчас не старый — в МВД ведь не по возрасту на пенсию уходят — по стажу. Полагаю, что сейчас у нас есть о чем поговорить.

— Хорошо, я постараюсь добыть тебе адресок.

Кэтвара радовала занятость Валентины. Не просто то, что она устроилась на работу, перешагнула черту своей отрешенности, а то, что сумела найти себя. И сейчас не думала о своих злоключениях, вернее не так часто думала, отключалась от кровоточащих мыслей, с интересом переключаясь на действительность. Раны затянутся постепенно, и жизнь потечет своим чередом.

Чернова волновалась очень сильно, прямо сердце выскакивало из груди, хотя на восьмой этаж она поднялась не пешком, а на лифте. Встала на площадке, тупо разглядывая металлическую дверь, обшитую сверху шпоном. Долго стояла, не решаясь позвонить, вспоминала последнюю встречу и старалась предугадать, как к ней отнесется Николай. Иногда даже возникали мысли — уйти, но она гнала их от себя, понимая, что это нерешительность скептика, что ей в принципе не присуще.

Валентина нажала на кнопку и, не услышав звонка, переключилась на другое. «Может нет дома, может звонок отключен и надо постучать, может не слышно из-за двух дверей»? Но вот послышался шум открываемой дальней двери, потом пожелтел зрачок дверного глазка из-за включенного света в коридоре и почернел — кто-то разглядывал уже ее. Вопроса не последовало — дверь отворилась. Чернова сразу узнала Николая, хотя он и постарел немного. В принципе, морщин немного прибавилось, а вот волосы посеребрились. Николай принадлежал к тому типу людей, которые лысеют мало, за то седеют неплохо. И сразу возникли мысли: «А как же я за пятнадцать лет — постарела? Но он открыл дверь, не спросив, кто — значит узнал».

Николай то же разглядывал ее и произнес не сразу:

— Вот так встреча… Вы ко мне? — почему-то спросил Николай, как будто кто-то другой жил в этой квартире.

Чернова просто кивнула головой, слова как-то и где-то застряли, а он отодвинулся в сторону, освобождая проход.

Николай провел Валентину в комнату, показал рукой на кресло.

Присаживайтесь. Чай, кофе, может чего покрепче?

Валентине сразу вспомнился тот бульбулятор, которым он кипятил воду и она улыбнулась.

— Давайте начнем с чая…

— Давайте начнем, — в ответ улыбнулся Николай.

Его позабавило слово «начнем». Включив телевизор, что бы гостья не скучала, он удалился на кухню. Через пару минут вернулся, расставляя на журнальном столике чайник, заварник, кружки и печенье с сахаром. Потом еще раз ушел и почти сразу вернулся, но уже с бутылкой мартини и рюмками. Провел рукой над столиком, как бы показывая жестом — выбирай.

— А я все вспоминаю тот ваш кипятильник, бульбулятор, кажется, — улыбнулась Чернова, — но, давайте начнем с мартини. Так будет легче.

Волнение у Черновой улеглось после первых фраз, и она с удовольствием почувствовала, что нет у Николая той прежней отчужденной напряженности, как в первую встречу.

— Да-а, иногда приятно вспоминать старое. Хотя в девяностые годы уже появились нормальные чайники, но мы еще пользовались по старинке проверенным методом. — Он разлил мартини. — Я часто вспоминаю те времена, и вы знаете — вспоминаю хорошее. Хороших парней, интересные или смешные, прикольные случаи. — Он поднял рюмку. — Давайте выпьем за встречу. Честно говоря, никак не ожидал вашего появления.

Они выпили и Валентина попросила:

— Расскажите какой-нибудь интересный или смешной случай.

Так сразу — даже и не знаю… — он задумался на минутку. — Они как-то сами собой приходят на ум, по ситуации… Но, вот хотя бы этот… Давно это было, не ОБЭП, а ОБХСС тогда называлось подразделение. Подъезжаем мы к одному заводику, там коньяк разливали, таскали, конечно, спиртное работники, а мы, как могли, боролись с этим. Машину ОБХССную, естественно, знали все заинтересованные личности. Вот, едем и видим — мужичок один от проходной с двумя 20-литровыми канистрами топает. Увидел машину, заметался. Куда бежать — не успеет. Поставил канистры, встал рядышком, закурил. Мы подъехали, спрашиваем: «Ну, что? Попался с поличным. Бери канистры и в машину». Куда там — такую бурную деятельность проявил, что хоть медаль давай. И что канистры эти злополучные давно здесь стоят, и что шел он нам позвонить, и не его они вовсе, и не притрагивался он к ним никогда, и что в них не знает, естественно. А мы и говорим: «Так отпечатки же твои на канистре остались». «Какие отпечатки? Остались, конечно, — быстро сообразил он, — потому и остались, что вам помогаю — вон сколько свидетелей подтвердят». Тут народ стал собираться, а тип этот действительно канистры схватил и сует их нам в машину. Так и не доказали мы ничего.

— А канистры?

— А что канистры? Оформили, как положено, составили акт на всякий случай и уничтожили коньячное содержимое путем выливания на землю.

— Так на землю и вылили на самом деле? — удивленно переспросила Чернова.

— Зачем же на землю — в желудок вылили.

— В какой желудок? — сначала не поняла, а потом расхохоталась Валентина.

— Вот… имел место такой случай. Кто-то посмеется, кто-то упрекнет злоупотреблением, а кто-то вообще никак не отреагирует. Случай один, а интерпретация разная.

Николай снова разлил мартини, давая понять своей последней фразой, что пора переходить к более серьезному разговору.

— Я часто, Николай, вспоминаю нашу тогдашнюю встречу. Особенно последний месяц. Так я и не написала ничего, а вот теперь хочется, — начала переходить к делу Валентина.

— И что же случилось за этот последний месяц?

— То, что было со мной — вы наверняка знаете, — Николай кивнул утвердительно. — Тогда я не написала никакой статьи, естественно ошибалась во многом, например, в восприятии действительности. И хотелось бы извиниться…