Чистильщик

Чистильщик внимательно поглядел на Волошина. Тот сидел в двух шагах напротив него и так же внимательно глядел в лицо Чистильщику, стараясь не встречаться с ним взглядом. И парень, и девушка, которую Волошин называл Еленкой, были напряжены, но это напряжение было скорее нервозным и ярко отражалось на лицах, нежели готовностью тела к броску. Тем более что Еленка тесно прижалась к Мишке и крепко обхватила его за плечи руками. Чтобы прыгнуть или выхватить оружие, Волошину понадобится освободиться от этого своеобразного захвата, на что уйдет несколько драгоценных для него долей секунды, которых с лихвой хватит Чистильщику. Если, конечно, они не работают в паре.

Но вряд ли. Чистильщик легко скользнул по поверхностному слою сознания девушки, чтобы не встревожить ее, и прочел лишь страх, недоумение и что-то еще, похожее на обиду. Так же легко он скользнул и по сознанию Мишки – и опешил. Страха он не заметил вовсе, лишь болезненно-яростное любопытство, неясную надежду и… радость?!

– Зачем ты здесь? – сухо повторил свой вопрос Чистильщик.

Мишка как-то по-детски моргнул, шмыгнул носом.

– Я… это… – невнятно проговорил он, не зная с чего начать. Он репетировал эту речь десятки раз: что скажет при встрече, что спросит. Но все слова куда-то улетучились, и теперь Мишка ощутил нечто, что можно было бы охарактеризовать в шутейном разговоре, как обратное выражению «словесный понос». Словесный запор, пожалуй. Но Мишке было не до шуток. Еленка все крепче прижималась к нему, и Волошин буквально физически ощущал ее страх.

– Я закурю? – неуверенно попросил он.

Чистильщик кивнул, слегка напрягшись. Мишка вытащил из кармана брюк пачку «Явы» и одноразовую зажигалку, сунул в губы сигарету. Еленка тоже вытащила сигаретку из пачки. Они закурили, чувствуя себя жутко неуютно под пристальным взглядом бесцветных глаз Чистильщика. Мишка глубоко затянулся, закашлялся. И тут его, наконец, прорвало.

Он говорил долго и безостановочно, и Чистильщик его не перебивал. Временами парень срывался на истерические выкрики с привизгом, и тогда Чистильщик болезненно морщился, но молчал. Он тоже закурил, действуя одной рукой, ни на секунду не ослабляя контроля за обстановкой, внутренним взором ощупывая окрестности. Вся эта истерика могла быть наигранной – любой человек, за исключением, пожалуй, лишь толстокожих низколобых мальчиков, мог бы себя накрутить и искренне поверить в любые проблемы, выдать такую словесно-эмоциональную кашу – но Чистильщик вдруг поверил парню, понял, что за сомнения грызут его изнутри.

Минут через пятнадцать Мишка выдохся. Опустив взгляд к земле, сунул дрожащей рукой в прыгающие губы сигарету, закурил.

– Не знаю, – уже почти шепотом произнес он, – кто я теперь, зачем я, кто ты? Почему наши пути пересеклись и что мне теперь делать? Много вопросов – и ни одного ответа.

Он почувствовал, как Еленка потерлась лбом об его плечо. А следующие слова Чистильщика буквально огорошили его.

– У тебя в сумаре еще пиво есть?

Мишка вскинул голову. Нет, в глазах ни тени усмешки, пистолет, до этого регулярно высовывавший хищное рыльце из левого рукава куртки, исчез. Чистильщик сидел в прежней позе, но что-то неуловимо изменилось во всей его фигуре.

– Пиво, спрашиваю, есть? – повторил он. Мишка кивнул. – Дай горло смочить, да и сам хлебни, сорвал, небось, глотку.

Мишка осторожно, без резких движений, потянул «молнию» сумки, вынул и подал Чистильщику бутылку «Псковского», вторую бутылку поставил рядом со своей ногой. Но дрожащими руками никак не мог найти в кармане брелок-открывашку. Чистильщик невесело усмехнулся и вдруг, как атакующая змея, метнулся со своего камня в выпаде – вперед-назад. Мишка успел только глазами моргнуть, а Еленка чуть слышно охнула. Бутылка осталась стоять, где стояла. Только открытая. Чистильщик легко сковырнул ногтем большого пальца пробку на своей бутылке, поднял бутылку в немом тосте и одним долгим глотком осушил ее более чем на треть.

Пиво было неплохое, но не то, которым он хотел «залакировать» «Джека Дэниэлса». Но, по крайней мере, прошло мягкими влажными комочками по пересохшей глотке.

– Много, говоришь, вопросов задаешь? – тяжело спросил он. – Я думаю, что мало. На твоем месте я бы весь на говно изошел – пардон, мадемуазель, – от любопытства. А тебя, вижу, приперло в край, коли не любопытствуешь, а допросить пытаешься. Ладно. Вы хотите правд – так их есть у меня.

Кто ты? Щенок недоношенный. И давай без обид. Тебя таким сделали, а я родился. Нет, я не имею в виду профессию, а в некотором роде – биологический вид. Что ты теперь можешь? Двигаться быстрее самого быстрого человека, видеть и слышать лучше человека. Ну и что? Любой мой… м-м… родственник школьного возраста обставит тебя с легкостью. Твой тренинг – неплохой для человека – детские развлечения по сравнению с тем, какой прошел я в свое время. Понимаешь, из тебя сделали всего лишь разновидность человека. Я – не человек в общепринятом понимании этого слова. Нет, ничто человеческое мне не чуждо, но это лишь воспитание.

Это тебе ответ на вопросы «кто ты и кто я?» Зачем ты и что теперь делать? – извини, на них ты можешь ответить только сам. Я не гуру и не пророк, вопросы не по адресу. Почему наши пути пересеклись? Не знаю. Ты пересек – случайно – мой путь один раз. Вообще-то я должен был убить тебя еще там, на берегу водохранилища. Не знаю, кто из твоих собратьев убил двух дорогих мне людей. Да и какая разница? Но я не сделал этого. Не сделал – и не сделаю – этого и сегодня, хотя не верю в случайности и всегда был сторонником превентивных силовых мер. Но почему-то я поверил вам. И даже разоткровенничался.

– А ваши родители, – робко спросила Еленка. – кто они?

– Родители? – грустно усмехнулся Чистильщик. – Я никогда не видел их. Не знаю, живы ли они или умерли – как мне в свое время сказали.

Он задумчиво сунул в губы сигарку и медленно обвел взглядом возвышавшуюся перед ним стену кремля, сложенную из серых каменных блоков. «Смешные дети, – подумал он. – Спрашивают. Если бы я сам знал – кто я?» Но почему-то ему вдруг захотелось ответить на все вопросы этих молодых ребят. И следующий вопрос был почти ожидаемый, но задан он был в несколько неожиданной форме.