Страница 8 из 11
– Не понимаешь ты. – Соня вздохнула. – В то последнее лето очень многое случилось.
– Но платье ты все-таки купила.
– Да, платье купила, но это ничего не значит. – Соня поднялась и выглянула в окно. – Некоторые вещи не забываются. Они… ну, Дарик и Танька-Козявка, они причинили мне тогда очень большое зло. Я не хочу их больше видеть, если вдуматься. Просто если не пойду, они решат, что я боюсь. Или до сих пор дуюсь на них.
– Но ты дуешься, по ходу.
– Нет, это не то. – Соня поморщилась. – Это не просто какая-то детская обида, это…
– Соня, двадцать лет прошло.
– Девятнадцать.
– Округлим. – Влад допил сок и тоже поднялся. – Мы все стали совершенно другими людьми, пора забыть старые обиды. Давай пойдем, ну, пожалуйста!
Он канючил так же, как когда-то в детстве, они оба это вспомнили и рассмеялись, и почувствовали, что неловкость ушла.
– Ладно, пойдем – но от меня ни на шаг!
Эта фраза тоже была из их общего прошлого, только теперь она значила совсем другое. Теперь Соня будет держаться за его руку, и они оба это понимали.
– Расскажешь, что случилось между вами тогда?
– Ни за что. Собственно, Дарик не виноват, я думаю. Это Танька. Вот она – настоящая мерзавка.
– Тем не менее посмотреть любопытно. – Влад взглянул в окно на реку. – Говорят, он построил нечто грандиозное.
– Купил три соседних участка, это больше четырех гектаров земли. – Соня вздохнула. – Помнишь его папашу? Вместо науки он ударился в бизнес и нажил такое несметное количество денег, что подумать страшно. Вот Дарик и построил здесь нечто – не знаю что, но думаю, это впечатляюще.
– Тем более надо посмотреть. – Влад взял со стола корзинку, в которой принес Соне завтрак. – Мать зовет тебя к нам на обед, так что в три часа будь как штык.
– Ладно, приду.
Они расстались уже на совершенно дружеской ноте, и Влад этому отчего-то был рад, хотя если подумать – ну что ему Соня? Но он радовался, что прежние отношения восстановлены. Ему многое нужно восстановить в своей жизни, чтобы она опять стала принадлежать ему самому. И Соня – часть мозаики, часть его жизни, когда он был счастлив. Когда ничто не омрачало его воспоминаний.
Влад остановился. Ему вспомнился сон, и он снова подумал: ведь что-то забылось, что-то важное, что он знал и должен был сказать… кому? И сразу забыл, хотя это было настолько важным, что даже во сне он это понимал.
Что он забыл?
Матери не было видно – она собиралась съездить в город и купить кое-что к обеду, он вошел в дом и достал альбом с фотографиями. У них было много альбомов, за каждый год свой, так было заведено, они стояли на полках, на корешке каждого приклеена бирка с годом, а за обложкой лежит конверт с негативами. Не все фотографии печатались, но пленку, разрезанную на куски, хранили полностью.
Влад достал альбом, пронумерованный годом исчезновения Лизы. Ответ там, он уверен.
И вдруг подумал: в доме Сони не было никаких фотографий. Ни одной вообще. Только картины на стенах ее спальни, но на них цветы.
Открыв альбом, Влад начал рассматривать фотографии, аккуратно вклеенные в хронологическом порядке. Вот он с матерью на скамейке у дома. Влад помнит, что снимал их дедушка, и у него все время что-то не получалось, а потом наконец получилось, и он с облегчением вскочил и убежал, его ждали приятели. А вот они вместе с соседями – в беседке накрыт стол, профессор Шумилов и его жена, Тамара Кузьминична, что-то обсуждают, бабушка заинтересованно их слушает, профессор и его жена находились в процессе постоянного диалога – они вместе работали над одной темой, и оба были людьми очень увлеченными. А вот Соня – сидит рядом с ним, но смотрит через стол на смуглого парнишку.
Да это же Дарик!
Влад снова вгляделся в фотографию. Вот он сам, сидит рядом с Соней, вот его мама, пьет чай и что-то говорит Сониной матери, вот Лиза, как всегда, отрешенная, замкнутая, словно запертая в тюрьме своего сознания. Она всегда была рядом с матерью, тут ничего удивительного. Вот отец Сони и Лизы, молчит и смотрит в никуда, и еще какой-то человек, незнакомый. Но остальные-то знакомы, он сам был там, так почему же он не помнит этого дня совершенно? Это не их беседка, и у Сони на участке тогда такой не было, он это помнит очень хорошо. И откуда здесь взялся Дарик? Профессор Андриевский к тому времени уже умер, а родителей Дарика обитатели Научного городка не жаловали, как же он оказался в их компании, если учесть, что больше никого из детей здесь нет? И почему он, Влад, не помнит тот день?
Влад перелистнул страницу – вот еще фотографии того дня. Соня с ломтем арбуза в руках, сок течет по запястьям, она улыбается, глядя куда-то поверх фотографа. Вот снова профессор Шумилов с женой, и его мать рядом с ними – о чем-то спорят. Вот он сам вместе с Дариком и Соней на качелях. Нет, он не помнит этого дня совсем. И качелей этих не помнит, таких не было ни у него, ни у Сони. Значит, собирались у кого-то из соседей. Но когда, по какому поводу и каким боком туда попал Дарик, он не знает. Нужно у Сони спросить, она, возможно, помнит.
А вот Лиза. Влад рассматривает ее и ловит себя на мысли, что более прекрасного лица он, пожалуй, не видел. Зря Танька-Козявка так кичилась своими бровями вразлет и карими глазами с золотистыми точками, потому что Лиза была красивее ее в сто раз. Что-то было в ее лице, в ее фигуре, движениях… какое-то сияние, что ли, которого она и сама не осознавала, как не осознавала ничего на свете, кроме формул и цифр, и странных картин, которые рождались в ее голове, и она их рисовала всегда, когда не выстраивала колонки цифр.
А вот еще человек – Влад не знает, кто это, но лицо мужчины ему отчего-то кажется знакомым. Нет, не сохранила его память тот день, он канул в Лету, и только эти фотографии свидетельствуют о том, что день этот был. Это вдвойне странно, потому что он многое помнит из самого раннего детства и позже тоже – вот ведь запомнил Сонину родинку на щеке и ее маленькие розовые ушки, и их разговоры тоже помнит. А этот день выпал из памяти.
Взяв альбом, он направился к Соне. Утром, когда мать попросила его отнести завтрак, он шел к ней с ощущением крайней неловкости, а сейчас запросто протиснулся в старую дыру в заборе, увитом диким виноградом, и направился прямо в дом.
– Соня!
В доме ее не оказалось, и Влад пошел по дорожке, едва заметной в траве. Наверное, она либо у озера, либо на берегу реки. Так и есть – у озера старая беседка, а в беседке расположилась Соня с ноутбуком. Что-то она пишет, и Влад понимает: это очередная книга, полная эльфов и прочих сказочных жителей. И мешать ей не стоит, но нетерпение слишком велико.
– Соня!
– Ну чего орешь-то? Я и первый раз отлично слышала. – Соня повернула к нему голову. – Что это у тебя?
– Фотографии. – Влад вошел в беседку и положил на стол альбом. – Я тут разбирал снимки, и вот смотри, что нашел. Самое смешное, что я не могу вспомнить, когда это снимали.
Соня посмотрела на фотографии, и ее лицо окаменело.
– Соня?
– Это поминки на даче у Дариуша, год со дня смерти его дедушки. Его родители созвали соседей, и мы пришли. Вернее, я пришла, Лизу привели, а тебя мама притащила, потому что боялась, что ты пойдешь на речку с пацанами и там утонешь.
– Ага, она всегда отчего-то этого боялась. Но я того дня вообще не помню, как отшибло.
– Зато я помню. – Соня вздохнула. – В тот день исчезла Лиза.
Дом сиял огнями, а в необъятном парке мерцали фонарики. Дорожки, вымощенные мозаичной плиткой, терялись в полумраке, вдоль них развесили грозди фонариков, которые освещали все вокруг и вели к полянкам с клумбами и скамейками, иногда можно было выйти к причудливой беседке – всякий раз другой. Звуки живого оркестра, доносящиеся из дома, соревновались со стрекотом сверчков.
Ноги горели от боли. Соня спряталась на балконе и застыла как статуя, потому что любое движение вызывало новый приступ боли, терзающей ее ступни. Проклятые туфли на каблуках превратили первый в Сониной жизни бал в кошмар. Сейчас ей хотелось, сняв туфли и подобрав юбку, влезть в фонтан, чтобы вода утолила пульсирующую боль в ногах. А ведь туфли по размеру, но каблуки превратили их в орудие пытки.