Страница 190 из 192
Я все о нем знаю, думаю я, хоть совсем ничего не знаю. Не знаю, любил ли он хоть когда — то и был ли счастлив в любви. Тосковал ли он по нашему миру, мучили ли его те несбыточные желания, что, как фантомные боли, одолевают меня. И все — таки я последний, кто знает его. Те, что знал его в Олгоне, уже не родятся, а здесь он предал немногих своих друзей.
Это, несправедливо думаю я. Человек, изменивший историю и переделавший мир, не должен уйти без следа. Он, как и я, подлежит людскому суду. Если он виноват — пусть его осудят. Если он прав — пусть будут ему благодарны. Я знаю, ему это было бы безразлично, ему — но не мне.
Я не могу тебя отпустить, думаю я. Я слишком тебя люблю и слишком тебя ценю, чтобы позволить какому — то Таласару распоряжаться памятью о тебе. Я тебе сохраню, думаю я. Не в себе, потому что я тоже недолговечен, а в том, что надолго переживет меня.
Вот и все. Пора дописать последние строчки и упрятать рукопись в надежный тайник. Я сделал все, чтобы он оказался надежным — но кто знает? — двести лет слишком долгий срок. Как бы там ни было, эта история принадлежит Олгону. Я перелистываю страницу и начинаю писать на чистом листе.
Я уже отдал свои долги. Баруфу, Квайру и даже Касу. Теперь я могу сказать «Бассот — уже страна».
Я сдержал свое слово: в Касе нет Братства и послезавтра уже не будет Бэрсара. Есть Совет Городских Старейшин, где всем заправляет Асаг, и надежная армия под командой Эргиса. Мне здесь больше нечего делать, и я ухожу.
В устье Кулоры меня ждут корабли. Благодаря Эргису мы построили их неведомо для страны. Благодаря тайной сети Суил мы сумели их снарядить. А теперь мы навеки покинем Олгон, чтобы начать новую жизнь на новой земле.
Вот так все просто? Нет. Не просто. Семь лет я отдал это земле. Как следует полил ее кровью и потом, схоронил здесь мать и потерял Баруфа. Здесь все мое: завоевано в бесчисленных схватках и построено своими руками: здесь мои друзья и моя родня; очень больно выдирать себя из этой земли, может, даже больнее, чем в первый раз, когда я решил проститься с Олгоном — тогда я не ведал, что меня ждет, теперь я знаю — и это труднее.
Но игра доиграна — и пора уходить. Последнее, что я должен им дать — это свобода. Возможность жить своим разумом и своей волей, выбирать себе путь и защищать свою жизнь.
Мне тоже нужна свобода и нужно новое дело. Баруф был прав — история беззащитна. Любая случайность способна ее повернуть, и я не уверен, что мы повернули к благу. Олгон не срастется в единого монстра — я в этом уже уверен, но мы подстегнули технический прогресс, и лет через сто материк станет центром мира. Что сможет тогда ему противостоять? Еще первобытный Тиорон? Разодранный на десятки царств фанатичный и нищий Ольрик? Разбросанная еще неведомая в южных морях курортная радуга Архипелага?
Пора закладывать противовес. Есть только одно подходящее место: недавно открытые вновь Острова, забытая колыбель забытой культуры. Я очень много рассчитываю успеть. На несколько лет мы просто исчезнем, а когда появимся — с нами придется считаться. Новое государство в перекрестье морских путей, защищенное морем, вне могучей власти Церкви. Мы быстро разбогатеем, потому что нам будет с кем торговать, а воевать придется нескоро. А когда придется — у нас будет самый могучий флот и армия, вооруженная лучше всех в мире.
Ладно, до этого надо еще дожить. Что мне сказать потомкам и надо ли говорить хоть что — то им? Только одно: я ни о чем не жалею. Правы мы были или не правы — но мы такие, какие есть, и никак не могли поступать иначе. Меня не слишком волнует наш суд: когда живешь по одним законам, а судят тебя совсем по другим — можно слегка пренебречь приговором. Но я обязан сказать вам правду, раз был поставлен эксперимент, который определил ваши судьбы, вам следует знать, кто был виноват, или, может быть, прав в том, что случилось. И знать, что история беззащитна. И, может быть, защитить ее.
Послесловие
Я уверен, что, прочитав эту книгу, большинство читателей обратятся к послесловию с тайной надеждой убедиться, что это — выдумка, мистификация, роман на историческую тему. Должен вас огорчить: эта история может оказаться правдой.
Рискованное утверждение, но я говорю не только от своего имени. Эта книга — результат напряженной трехлетней работы многих ученых: историков, филологов, математиков — и, обращаясь к вам, я представляю их всех.
Нам было нелегко на это решиться, потому что все мы довольно ясно представляем себе, какой эффект вызовет публикация подлинных или поддельных мемуаров Итилара Бэрсара. Книга эта не может не оскорбить чувства верующих, ибо для лиц свободного вероисповедания Итилар Бэрсар ближе к богу, чем кто — либо из людей. Книга эта не может не возмутить людей здравомыслящих, убежденных в однонаправленности истории и незыблемости мирового порядка. Я уверен, что многие усомнятся в моей компетентности и научной добросовестности, потому что эту работу возглавлял именно я.
Но прав я или не прав, правы мы все или не правы, мы приняли решение опубликовать «Рукопись Бэрсара» и, следовательно, принимаем на себя ответственность за все последствия, которые может повлечь наше решение.
Нам ставят в вину ту атмосферу секретности, которой были окружены обстоятельства находки рукописи и сама работа над ней. Для этого были свои причины — достаточно убедительные на мой взгляд. Первая — то, что начиная работу, все мы считали рукопись подделкой, мистификацией, талантливым розыгрышем, и только настоятельные просьбы наших касских коллег заставили нас отнестись к работе серьезно. Вторая — беспорядки в Касе, которые были вызваны слухами о находке рукописи.
Именно это заставило наших коллег передать документ для расшифровки руководимой мной кафедре криптологии Квайрского Историко — археологического института. Формальным предлогом послужили наши успехи в дешифровке древней письменности Островов, истинной причиной — невозможность нормальной работы с рукописью в атмосфере ажиотажного и не совсем бескорыстного интереса.
Рукопись была обнаружена — точнее, обнаружила себя — в Касе, в знаменитом Вдовьем Храме, построенном, как свидетельствуют документы, самим Бэрсаром.
В сгаре 736 года сразу по окончании дневного богослужения алтарная плита внезапно сдвинулась, открыв тайник, в котором находился металлический цилиндр. К счастью, настоятель храма — наставник Фрат — человек образованный и здравомыслящий, немедленно удалил из храма посторонних и вызвал экспертов из Касского университета и Управления Охраны порядка.
Благодаря этим четким и разумным действиям, рукопись с момента обнаружения находилась в руках специалистов, что обеспечило не только сохранность, но и проведение своевременной и качественной экспертизы.
Результаты экспертизы — при всей уверенности в их достоверности — могли поставить кого угодно. Состав бумаги, на которой написана рукопись, и состав чернил позволили историкам датировать рукопись шестым веком. Цилиндр, в который была помещена рукопись, изготовлен из неизвестного сплава на основе алюминия и снабжен весьма остроумным устройством самоуничтожения, отключившимся при срабатывании часового механизма, открывшего тайник. Сама рукопись написана на языке, существенно отличавшемся от письменного языка эпохи, причем отличия касались не только языка и орфографии, но и написания букв. При этом начало рукописи изобиловало неизвестными символами и математическими выкладками, что заставило нас привлечь к работе группу математиков из Квайрского Физико — математического института.
Технические трудности были огромны, психологические — огромны. Каждый из нас столкнулся с тем, что не только противоречило системе установившихся представлений, но и — скажем так — угрожало ей. Если бы в группу входили специалисты одного профиля, эти психологические барьеры, вероятнее всего, погубили бы работу. Но каждый из нас шел своим путем. Первыми были побеждены математики. Как только они преодолели трудности, связанные с идентификацией символов и своеобразием системы записи, совершенство математического аппарата ошеломило их. Крупнейший из квайрских математиков — асфат Тисуэр Торн так выразил мысли своих коллег: «Это математика будущего. Нам бы понадобилось сотни лет, чтобы дойти до этого самим».