Страница 83 из 116
После этого Патрик Гордон был приглашён царём на праздник во дворец адмирала Франца Лефорта. Это великолепное застолье вошло в военную историю государства Российского: в тот день, 18 февраля 1696 года, состоялся первый парад морских сил страны. Мимо Петра, генерала и адмирала Франца Яковлевича и его гостей под музыку торжественным маршем прошёл «морской регимент». То есть морской экипаж, сформированный для галерного флота из потешных.
Вскоре после этого события государь отбыл на воронежские верфи. Закончив формирование своего корпуса, Гордон 8 марта отправился в город Воронеж. До него он добирался из столицы две недели, держа путь через Каширу, Венёв, Епифань и Лебедянь. 23-го числа он был уже на месте. Через шесть дней в Воронеж прибыли его первые полки — солдатский Бутырский и стрелецкий полковника Кривцова.
Прибыв в Воронеж, генерал занял отведённый ему для квартирования обывательский дом и, переодевшись в кафтан для торжественных случаев, отправился на приём к царю. Он застал Петра I на верфи, где достраивалась галера. Царь-плотник с чертежами в руке осматривал корму гребного корабля, что-то выговаривая по-немецки иноземным мастерам. Те его скороговорку понимали мало, но кивали головой. Разговор прекратился с появлением на палубе галеры шотландца:
— Ваше величество, ваш верный слуга генерал Гордон прибыл в Воронеж впереди своих полков. Представляюсь моему государю.
Самодержец, чьи шаровары и белая полотняная рубаха с а широкими рукавами, засученными по локоть, мало чем отличались от одежды корабельных мастеров — в смоле и стружках, был несказанно рад приезду своего любимого наставника. Обняв Патрика, царь повёл его по галерной палубе, показывая и рассказывая:
— Смотри, ваша милость, сие весло сработано моими руками из доброго ясеня...
— Мачту ставили вчерась. Чуть не завалили её на нос. Но всё обошлось. Крепко встала в место...
— Резьбу на нос резал сам. Ещё в Преображенском. Получилась не хуже голландской работы. Гвозди вбивал медные, не железные. Так ржа дерево не тронет...
— За канаты подьячего приказал выпороть. Привёз из Москвы гнилье, натянешь — рвутся...
— Ваша милость, называние сей каторге дано «Принципиум». То есть «Начало». Велел адмиралу Францу указ написать — быть её капитаном Петру Алексееву. Сам поведи её вниз по Дону...
Патрик Гордон почтительно выслушивал всё, что говорил ему царь, который в возбуждении размахивал руками. Прощаясь с Петром Алексеевичем, генерал как бы заметил:
— Ветер, который будет дуть в парус «Принципиума», в скором времени наполнит паруса больших морских кораблей, ваше величество. Я верю всем сердцем в морское будущее Московского царства.
Растроганный такими искренними словами седовласого иноземного наёмного генерала, Пётр столь же искренне обнял его. Он от всей души был признателен Гордону за его воинскую науку, за добрые слова, без лести сказанные, за веру в его царские труды.
2 апреля в Воронеже состоялся торжественный спуск со стапелей ещё трёх галер: петровского «Принципиума» и «Святого Марка» со «Святым Матфеем». Пётр Иванович состоял на торжестве в государевой свите и не жалея голоса кричал, когда очередная каторга касалась речной воды:
— Виват! Виват! Виват!..
Ход кораблестроительных работ замедляла весенняя непогода. Патрик Гордон 7 апреля был вынужден целый день просидеть дома из-за начавшегося с ночи сильного снегопада и разбушевавшейся метели. К ним в Московии он так и не смог привыкнуть. Пётр, узнав, что шотландец не кажет носа на улицу весь день, сам зашёл к нему в гости после обеда, возвратив ему с признательностью «инструмент, употребляемый для метания бомб».
19 апреля утром царь пригласил Гордона на пир, который давал только что приехавший в Воронеж из Москвы Франц Лефорт. Тот привёз с собой много вин, только-только доставленных в первопрестольную из портового Архангельска. Среди прочего Пётр, хорошо знавший доброго католика Гордона, сказал ему:
— Вот письмо от датского комиссара при моей особе Бутмана. Король Вильгельм разорил в Англии заговор якобитов. Возьми его на столе, почитай...
Гордон, для которого каждая весть из далёкой Шотландии или Англии была связана с душевным волнением, а порой и с сердечными муками, взял бумагу. Датский посол в Московском царстве Андрей Буткнант фон Позенбуш сообщал Петру Алексеевичу последние новости с Британских островов:
«Из Аглинское земли пишеть, что беспрестанно изменики поймает, а болши 60 человек уже в турми посадили, в том числе многие великииродные люди. Изувити и Доминикани во Франция гораздо круцин есть (то сильно кручинятся, печалятся. — А. Ш.), что их воровской вымысл над Королу Вильгельма не удалося».
Известие о раскрытии заговора против коронованного главы Англии произвело на русского царя сильное впечатление. Перед его глазами ещё долгие годы порой вставало властное, злобное лицо царевны Софьи. Отношение же шотландца к английскому королю Вильгельму III было совсем иное — тот был ярым противником католиков, врагом якобитов.
Вечером у генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта состоялся большой пир. На застолье не один раз звучал торжественный тост за короля Вильгельма III — «узурпатора Великобритании». Так его называл в дневниковых записях Патрик Гордон. Царь восторгался тем, как британский венценосец расправился с заговорщиками-аристократами, крепче утвердившись на троне.
Когда до Патрика Гордона дошла очередь произносить застольный тост, генерал, верный якобит, бесстрашно сказал в глаза всем сидящим за лефортовским столом:
— Подымаю кубок за короля Иакова II, короля английского и шотландского! Слава ему!
Переполошённые гости адмирала вопросительно обернулись на царя. Но тот смолчал и кубок не осушил, делая вид, что увлёкся датской селёдкой, лежащей перед ним на блюде. Селёдка в Московском царстве в петровское время слыла большим заморским деликатесом и стоила дороже, чем икра паюсная волжских и каспийских осетровых рыб.
Азовский поход — начало пути петровской армии из Воронежа — начался с умопомрачительного пира, который закатил боярин Алексей Семёнович Шеин для всех начальных людей Большого полка. Пир проходил на струге генералиссимуса в специально устроенном для того шатре. Тем, кому в нём не хватило места, устраивались на лавках гребцов.
Новый Азовский поход начался с отплытия вниз по Дону огромной флотилии из стругов и других больших речных судов. Первым убыл из Воронежа генерал Пётр Иванович Гордон, который взял с собой из своего «полка» только три полка — Бутырский и стрелецкие полковников Михаила Кривцова и Мартемьяна Сухарева. Генерал просил у царя и главнокомандующего для своих войск 132 струга, но ему выделили на 9 меньше.
Шотландец по московской привычке стал выбивать лишние речные суда под свою полковую рать. Однако Пётр I сразу образумил его словами:
— Не хитри, ваша милость, все знают, сколь много запасов разных ты оставил в минаевских амбарах в Черкасске. Вон смотри, у Карла Ригемана там ни одного бочонка с зельем нет, ни одного заступа или лопаты...
Гордону пришлось согласиться с государем. Действительно, в столице донского казачества его полки в прошлом году оставили все тяжести, чтоб не тащить их с собой в Москву.
Отплытие состоялось 23 апреля после обеда. С берега и судов палили холостыми зарядами пушки. В городе в церквах и монастырях били колокола. Тысячи людей толпились на речном берегу.
Государь самолично провожал гордоновский авангардный караван. Обняв генерала, царь молвил кратко:
— С Богом, Пётр Иванович. Через день-два и мы начнём спускаться по Дону вниз...
Однако Пётр задержался в Воронеже намного дольше. После Гордона через два дня отправилась в плавание речная флотилия генерала Автонома Михайловича Головина: Преображенский и Семёновский полки и три стрелецких полка — полковников Чубарова, Воронцова и Христофора Гундертмарка. Самодержец остался на воронежских верфях в ожидании спуска на воду первых из строившихся здесь галеасов — 36-пушечных кораблей «Апостол Пётр» и «Апостол Павел».