Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 57 из 116

26-го вечером царь опять заходил к Гордону, чтобы объявить, что на следующий день будет у него обедать со «всей кампанией». Этот обед, 27 ноября, состоялся. Пётр I с шумной кампанией прибыл в гостеприимный в Немецкой слободе гордоновский дом в первом часу дня.

«По истечении часа, — делает обычно краткую дневниковую запись генерал, — мы сели за обед и угощались до 7 часов вечера».

23 декабря в два часа ночи Патрик Гордон спешит на большой пожар на Покровке и застаёт там царя, который самолично руководил борьбой с огнём, от чего самодержец изрядно пропах гарью и пострадал его зелёный Преображенский кафтан. Но удовольствие от пожаротушения государь получил в который уже раз огромное. Его деревянная столица горела местами каждый год не переставая. Даже зимой и в сырую погоду.

13-15 января 1695 года Гордон был в окружении царя на свадьбе его шута Якова Тургенева. В экипажи свадебного поезда были запряжены быки, козлы, свиньи и собаки. Все гости были ряжеными. Свадебное пиршество проходило в заснеженном поле между сёлами Преображенским и Семёновским в специально приготовленных шатрах. Новобрачные возвращались в Москву на верблюде.

Во второй половине января Патрик Гордон по приглашению монарха был с ним на трёх свадьбах у иностранцев: 18-го — на свадьбе майора фон Мантейфкля с дочерью проповедника Александра Юнге, 23-го вечером — на свадьбе полковника Джемса Бане с дочерью полковника Георга Скотта, 24-го — на свадьбе майора Джемса Брюта с дочерью генерал-лейтенанта Цейге.

На всех увеселениях гости из числа людей военных обсуждали планы похода на юг, против турок. Пётр I в таких разговорах обычно занимал позицию самого заинтересованного слушателя. Гордон в подобных дискуссиях деятельно участвовал, но мнения своего старался никому не навязывать. Окружающие не раз замечали, насколько он пользовался заслуженным и устойчивым авторитетом у государя. Тот не раз заключал суждения своего военного наставника словами:

   — Верно сказано. Ваша милость, Пётр Иванович, командовать тебе в царском войске не только бутырскими солдатами...

При всём многолюдном окружении самодержца тот не раз находил время остаться наедине с шотландцем. Вопрос занимал обоих один — поход под Азовскую крепость. Опытный в военных приготовлениях иноземец учил русского царя:

   — Ваше величество, на войне и перед войной, зная неприятеля, надо хитрить и хитрить. Вводить турок и хана крымского в неведенье относительного царского замысла на войну...

Поучения Гордона не прошли даром. 20 января на Постельном крыльце Кремлёвского дворца думным дьяком Андреем Андреевичем Виниусом был «сказан» московским служилым людям, дворянам и стрелецким головам государев указ — собираться в поход в города Белгород и Севск к боярину-воеводе Борису Петровичу Шереметеву «для промысла над Крымом».

Шереметев был опытный и осторожный воевода. Ему и было поведено идти, соединившись с малороссийскими казаками, во главе поместного войска к низовьям Днепра. Там находились выстроенные всего несколько десятилетий назад укреплённые турецкие городки Кизикерман, Арслан-Ордек, Шахкерман — предполье сильной и древней крепости Очаков. В устье Днепра на одном из островов стоял Соколиный замок или иначе Таган. От него к берегам были протянуты железные цепи, заграждавшие путь в Чёрное море любым речным судам.

Московские войска смогли тогда нанести отвлекающий удар, взяв приступом Кизикерман и два других турецких городка. Но о походе к Перекопу речи тогда и быть не могло. Не хватало пушек и другого огнестрельного оружия, припасов. Степь желтела с каждым днём прямо на глазах, и для лошадей начиналась великая бескормица. А самое главное — лучшие петровские войска отправлялись под Азов.

Про войну с Крымом заговорили сразу и в московских слободах, и в городских посадах, и в боярских усадьбах, и на базарах. Говорили о необжитых пахарями южных черноземных и вольных степях, на которой родятся богатые урожаи ядрёной пшеницы. О том, что надо напомнить крымчакам за их опустошительные набеги и угон бессчётного полона. Суть разговоров сводилась к одному:

   — Будет война — чего-нибудь да будет у нас с вами!..

Официально и громогласно объявленный Крымский поход должен был служить прикрытием похода на Азов. Тот готовился в большом секрете, и о его деталях знал лишь только самый узкий, доверенный круг петровского окружения.

Когда в Бахчисарай с купцами из Москвы пришла такая весть, хан поверил ей. В памяти ещё свежи были Крымские походы московского войска князя-воеводы Василия Голицына. Крымское ханство надеялось успешно отбиться и на сей раз. За Перекоп в степь ушли сильные конные дозоры. Хан наставлял мурз, которые посылались сторожить дальние подступы к Крыму:





   — Смотреть московитов на всех степных шляхах, особо на Днепре. Пойдут на меня большими силами — лишать их воды, колодцы забрасывать падалью. Когда трава выгорит — поджечь степь так, чтобы ветер гнал огонь на неверных...

Мурзы согласно кивали бритыми головами. Искусство ведения войны в степях они знали отменно. Едва ли не все они участвовали в отражении походов московского войска под знамёнами большого воеводы князя Василия Голицына. И гордились тем. Их же хан Гирей не переставал повторять:

   — Крым Москвы не боится.

В Стамбул султану из Бахчисарая — от крымского хана и из Перекопа — от гарнизонного бея почти одновременно пришло два донесения. Суть их была одна:

«Московский царь Пётр и его воеводы, не памятуя недавнего прошлого, вновь собирают войска для похода на Крым ».

...Московское царство собирало для похода большую армию. Из Преображенского, приказов во все концы на имя воевод шли указ за указом. Приказ Большого дворца с утра до ночи трудился над собиранием доходов с Русского царства — затеваемая война требовала огромных расходов. А денег в царской казне недоставало.

Дядька царевича Петра Алексеевича будущий боярин Тихон Никитич Стрешнев, князь Михаил Лыков, думный дьяк Гаврила Деревнин, думный боярин Викула Извольский «творили» в те дни новые подати и налоги. Государь не спрашивал денег с казны, а требовал их. Иноземцы в Немецкой слободе только удивлённо качали головами после объявления в Московии все новых сборов с податных душ.

Приумножение царской казны перед Первым Азовским походом шло по уже ранее проторённому пути. Боярская дума обратила внимание на то, чтобы «кабашными» головами и целовальниками[19] ставились только те люди, «которых бы на такое великого государя дело стало, которые б великого государя казну собрали с немалою прибылью».

Однако и возможности царских кабаков в Московском государстве оказались ограниченными. От целовальников стали поступать верноподданнейшие донесения о том, что «подлые людишки вина за скудостию не пьют».

Всё же казна набрала достаточный минимум денежных средств на войну — на зелье для пушек и ружей, провиант и свинец, сукно для солдатских кафтанов и кожу для башмаков, на жалованье служилым людям, строительство на воронежских верфях огромной флотилии речных судов, наем обывательских подвод для перевозки армейских тяжестей и на ещё многое другое.

В южном городке Паншине создавали продовольственную базу русской армии. Большая казна выдала свыше тридцати тысяч рублей московским «гостям» — богатым купцам Горезину, Воронину и Ушакову. Они обязывались в срок заготовить съестные припасы: 45 тысяч вёдер уксуса, 45 тысяч вёдер вина, 10 тысяч пудов ветчины, 250 пудов коровьего масла, 8 тысяч пудов соли, десятки тысяч осётров, щук, судаков, лещей и другой волжской рыбы, прочих продуктов.

Вопрос о продолжении войны с Оттоманской Портой решился окончательно. Царь Пётр Алексеевич задумал пробить дорогу Московскому государству к южным морям. Девизом всей его жизни станут слова, сказанные им гораздо позже азовских событий молдавскому господарю Кантемиру, переселившемуся в 1711 году в пределы петровского царства, но пока ещё не империи:

   — России нужна вода...

19

...целовальниками... — Целовальник — должностное лицо в Русском государстве XIV-XVIII вв. Избирался из посадских людей для выполнения различных финансовых или судебных обязанностей. Клялся честно выполнять их (целовал крест). Позднее целовальниками называли продавцов в казённых винных лавках.