Страница 56 из 116
— Хорошо, дядя, что за Камнем, в Сибири ясак соболями платят. А вот рудного золота и серебра у Москвы нет. У цесарцев монету покупаем для литья, чтобы из неё свои деньги чеканить.
На что умудрённый опытом ближний боярин, великий государственный муж Лев Кириллович отвечал:
— Мой государь, не вся ещё сибирская землица-то изведана. Придёт время — и она златые да серебряные руды откроет для царской казны. Обязательно придёт такое время...
Вызрело ещё обстоятельство, которое говорило за окончание воинских потех. В полках множество людей уже давно «маялись животом», а сотни страдали кровавым поносом. Фельдшеры сбивались с ног, не зная, как и чем лечить больных людей. Выход находили в том, что многих отправляли по домам «долечиваться».
Решение об окончании Кожуховской войны царь Пётр I принимал самостоятельно, не спрашивая совета у ближних людей. На последней «консилии» — военном совете — сказал:
— Пора возвращаться в Москву. Военной потехой Кожуховской мы довольны. А об остальном разуметь ещё должно...
«Генералиссимусы» прелюдно помирились между собой. При этом «польский король» Иван Иванович Бутурлин приносил победителю князю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому «своё оправдание с пониклым лицом». Побеждённые — стрелецкие полковники — и прочие воеводы просили прощения на коленях. Сцена «подписания мира» завершилась пиршеством.
В своём «Дневнике» Патрик Гордон так описывает день 18 октября, который закончился пиром у князя-кесаря, означавшим конец кожуховской войне — «петровской потехе»:
«Было празднество у генералиссимуса, причём мы угощались за счёт гостей (то есть московского купечества) и были отпущены около 11 часов. После переправы через реку были с обоих сторон пути выстроены пешие и конные полки. Когда перед ними проезжал генералиссимус, он был приветствован обычным образом и залпами из ружей. После этого полки были распущены по квартирам».
Генерал Патрик Гардон самолично привёл свой солдатский полк в Бутырки. Позаботился, чтобы фельдшер оказал помощь обожжённым — таких в полку набиралось не один десяток. В своём «Дневнике» служилый иноземец через два дня записал:
«Утром 20 октября умер солдат Анисим, который был ранен ядром в ногу и получил воспаление раны».
В Преображенском во время застолий в царской избе ещё долго вспоминали потешную войну на Кожуховских полях. Сидевший за столом напротив царя шотландец не раз поднимал бокал и произносил тост за своего ученика — бомбардира Петра Алексеева. И тогда дружно звучало в просторной избе слободы Преображенского полка:
— Виват! Виват! Виват!..
О кожуховской потешной войне в народе, особенно столичном, в солдатских и стрелецких полках ещё долго говаривали разное. Сходились в одном:
— Не простая это была царская забава. Что-то ещё будет. Не дай бог (или — дай бог) скоро...
Конец «Марсовым потехам»
По возвращении в Москву генерал Патрик Гордон старался каждодневно, чаще обычного, видеться с государем. Он словно чувствовал, что у того зреет какое-то важное решение, что его ученик уже созрел для того, чтобы самостоятельно на войне попробовать молодые силы.
Кожуховские манёвры и гордоновские наставления убедили царя в воинском искусстве полков нового строя. Вспоминая впоследствии кожуховскую войну, Пётр Великий писал:
«Хотя в ту пору, как трудились мы под Кожуховом в Марсовой потехе, ничего более, кроме игры, на уме не было; однако эта игра стала предвестницею настоящего дела».
Гордон не ошибся в своих ожиданиях. Вскоре, 23 октября вечером, самодержец запросто пришёл к нему в дом и пригласил хозяина на четверг, 25 октября, в Преображенское на новоселье к генералу Автоному Михайловичу Головину, командиру потешных преображенцев.
Прежде чем распрощаться с Петром Ивановичем, царь не без затаённой мысли спросил Гордона:
— Ваша милость, а что, твой Бутырский полк сможет справиться в настоящем деле с басурманами?
Умудрённый познанием характера своего монарха и прекрасно разбиравшегося в ходе его мыслей и желаний, служивый иноземец с поклоном, сдержанно ответил:
— Ваше величество! В Крымских походах князя Василия Голицына мои бутырцы татарскую конницу крымского хана бивали не раз. С турками же я знаком по Чигирину.
— То было тогда. Перекоп князь Василий не осилил. Чигиринскую крепость пришлось разрушить и отдать. Хотя султану она оказалась ненужной. А сейчас что может быть?
— Опять идти войной на юг. Османский султан воюет со всей Европой, и не без успеха. Можно по вашей воле, государь, ещё раз попробовать крепость его пределов и...
Пётр Алексеевич договорил за него:
— И встать твёрдой ногой на берегу Азовского моря. Укрепиться там и устоять в будущем.
Говоря такое, Патрик Гордон почти наверняка знал, что царь Пётр уже давно думает об Азове, той турецкой крепости, которая запирала собой выход из Дона в Азовское море, из которого через Керченский пролив путь лежал в море Чёрное, которое, как понаслышке знал шотландец, в древности называлось Русским морем.
Пётр I уже не раз убеждался в том, как хорошо умел «читать» его, давно с седой головой, военный наставник мысли о ратном деле, о ратных потехах и заботах. Потому и спросил, больше не таясь в задуманном:
— Как ты думаешь, Пётр Иванович, осилим ныне Азов? Донские вольные казаки, слуги мои его уже однажды брали и два лета отсидели за его стенами.
— Должны осилить, ваше величество. Солдатских полков нового строя набирается много. Мужик идёт в них крепкий. Фузеи получаем новые, пушкари твои искусны. До Азова по Дону — рукой подать...
— Хорошо. О нашем разговоре пока никому не сказывай. Время пока не пришло.
— Слушаюсь, мой государь Пётр Алексеевич. Знай, что клялся я тебе служить верой и правдой на Библии. Отслужу примерно и под Азовской крепостью...
Стремление юного, ещё нигде не повоевавшего монарха московитов было вполне понятно служилому иноземцу. Русский царь хотел взять реванш за голицынские Крымские походы. Неудачи в них поставили Россию в унизительное положение. Поэтому Петра единодушно поддержали и Боярская дума, славившаяся в делах военных большой осторожностью, и Русская Православная Церковь в лице её авторитетнейших иерархов.
Позиция последних значила очень многое, и на то имелась веская причина. Ещё в 1691 году Иерусалимский патриарх Досифей обратился с грамотой к людям, правящим в Русском царстве. В ней он с большим укором писал:
«Вы ради святых мест и единого православия для чего не бодрствуете, не отгоняете от себя злых соседей? Вы упросили и Бога, чтобы у турок была война с немцами, теперь такое благополучное время, а вы не радеете. В досаду вам турки отдали Иерусалим французам и вас ни во что не ставят; смотрите, как смеются над вами; ко всем государям послали грамоты, что воцарился новый султан, а к вам не пишут ничего. Татары — горсть людей, а хвалятся, что берут у вас дань, а так как татары подданные турецкие, то выходя, что и вы турецкие подданные. Много раз вы хвалились, что хотите сделать и то, и другое, а всё оканчивалось одними словами, а дела не явилось никакого...»
Зима проходила в постоянных царских увеселениях, и казалось, что Пётр I о настоящей войне, о военном походе под Азов и не думал. Об этом свидетельствуют записи в гордоновском «Дневнике».
В день празднования новоселья командира Преображенского полка генерала Автонома Головина была сделана одна-единственная краткая запись:
«Все напились».
На следующий день Патрик Гордон, который тяжело переносил любые винообильные застолья (особенно когда приходилось многократно пить до дна за царя-батюшку Петра Алексеевича), записано:
«Я был нездоров и оставался дома».
«21 ноября, — пишет Гордон, — его величество зашёл ко мне в 11 часов (утра) и просидел около часу. Потом мы поехали на свадьбу Юрия Ритца, который женился на вдове Франка. Когда мы проезжали по улице нашей церкви, я говорил его величеству о том, чтобы он позволил нам построить каменную церковь, на что он милостиво изъявил согласие. Мы были затем на упомянутой свадьбе. Его величество уехал в 6 часов, а я в 8 часов».