Страница 49 из 116
На военном совете генералу Гордону удалось испросить для себя лично, для офицеров, солдат и амуниции 260 обывательских подвод. Их собирали со всего Московского уезда. Они и составили обоз Бутырского полка в Кожуховском походе. Служилый иноземец записал об этом событии в своём «Дневнике» как о маленькой победе. Теперь все полковые тяжести — палатки, провиант, огневые припасы, шанцевый инструмент — везлись в поле на повозках. Солдаты на себе несли только фузеи да фузилёрные сумки с патронами.
18 сентября с утра генерала Гордона вызвали в Преображенское. Когда он прибыл туда, в царской избе было не протолкнуться. Монарх в зелёном Преображенском мундире, при шпаге объявил собравшимся начальникам военных людей:
— Военные упражнения начинаю в это воскресенье, после обеда. Всем назначенным в поход с полками и обозами собраться в поле под Семёновским. Туда прибыть потешным и солдатским полкам. Стрелецким собираться под знамя Ивашки Бутурлина, моего спальника...
Полковые командиры, озабоченные столь скорым приказом, с поклонами быстро разошлись. Вокруг государя осталось несколько ближних ему людей и Патрик Гордон. Пётр I, заметив, что генерал бутырцев чем-то озабочен, спросил его:
— У тебя, Пётр Иванович, есть что-то сказать мне?
— Да, ваше величество. У меня в полку сооружена военная машина для прорывания батальонов неприятеля. Нижайше прошу, мой государь, её обозреть и сказать своё царское слово.
При словах «военная машина» царь насторожился. Глаза его заблестели и выражали заинтересованность в услышанном. Патрик Гордон попал, что говорится, в точку — юный ещё монарх страсть как любил всякие «машинные» усовершенствования и новшества в бранном деле. Одобрительно глядя на учителя, самодержец сказал:
— Весьма рад такое слышать, ваша милость. Сей день, под вечер, буду в Бутырках. Покажешь нам свою машину.
Действительно, ещё не начало темнеть, как петровская коляска с царём и его любимцем и неразлучным другом Францем Лефортом остановилась перед полковой избой в Бутырках. У Патрика Гордона всё было готово к встрече: рота солдат чётко взяла фузеи «на караул». А командовавший ею поручик из числа наёмных «немцев», держа перед собой обнажённую шпагу, на плохом, ломаном русском языке приветствовал самодержца России.
Пётр Алексеевич устроенной встречей в полку остался доволен. Сразу же спросил полкового начальника бутырцев:
— Зело исправно у тебя обучены солдаты, Пётр Иванович. Так где же твоя военная машина для прорывания вражеских батальонов?
Такой «военной машиной» оказалась простая обозная телега, специально защищённая «железом» и потому тяжёлая. Катить её на врага предстояло экипажу из нескольких солдат, что покрепче. Действительно, такая «машина» довольно легко опрокидывала испанские рогатки, которыми защищалась пехота в полевом бою, и прорывала самый густой строй неприятельских стрелков. Те просто разбегались перед окованной железом повозкой, чтобы не попасть под колеса и не быть раздавленными.
Изобретённая командиром Бутырского солдатского полка «военная машина для прорывания батальонов» очень понравилась царю. Он со всей признательностью сказал генералу:
— Изрядно доволен, ваша милость. Сей же день велю прислать к тебе добрых мастеров, чтоб снять чертёж с военной машины и сработать точно таких же ещё три.
Царь ещё раз обошёл гордоновскую «военную машину» и с некоторой озабоченностью добавил:
— Можно было бы указать сработать не три, а больше. Да больно много железа на неё идёт. Но всё равно, мой генерал, ты большой умница. Даже у батюшки моего, светлой памяти царя Алексея Михайловича, в войске такого инженерного творения не было.
Обнимая польщённого иноземного генерала, Пётр I добавил:
— Ну и порадовал же ты меня, Пётр Иванович. Приходи сегодня к нашему другу Францу, угощу тебя вином бургундским, что вчерась из Архангелгорода англицкие гости привезли.
— Благодарю за приглашение, ваше царское величество. В подарок принесу вам новые книги по бомбардирскому и крепостному делу. Изданы в Гамбурге и Париже.
— И за это тебе спасибо, любезный Пётр Иванович. Но только знай, что и видеть тебя для меня тоже подарок...
Патрик Гордон в знак признательности за приветливое царское слово и сделанное приглашение склонил перед монархом голову, сняв с парика расшитую золотыми позументами треуголку с высоким плюмажем. И, чётко выговаривая слова, ответил в поклоне:
— Весь в заботах на дело вашего величества!..
Всегда разодетый «кружевным» франтом женевец Франц Яковлевич Лефорт уже хлопал по плечу заосанившегося Гордона ладонью в белоснежной перчатке:
— Ты очень большой военный инженер, мой генерал. Русские должны тобой гордиться, что у них на Москве есть такой способный фортификатор. Они помнят твой Чигирин...
Вечером в кукуйском дворце своего фаворита Франца Лефорта государь не преминул в числе первых поднять тост в честь изобретения Патрика Гордона:
— За военную машину, виденную мной в Бутырках, и за её учёного мастера, Петра Ивановича генерала Гордона! Виват, господа!..
Под трёхкратные возгласы «Виват! Виват! Виват!» грохнули холостыми зарядами четыре пушки, расставленные на улице по углам лефортовского дворца...
«Генералиссимус Фридрих» и «польский король» Бутурлин
Прибывшие на манёвры войска, по традиции, разделились на две противоборствующие армии. Первой, в своём большинстве стрелецкой, командовал «генералиссимус» царский спальник Иван Иванович Бутурлин, названный ещё и «польским королём». Второй начальствовал глава Преображенского приказа князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский, он же «генералиссимус Фридрих». Царь называл последнего «Мой Фридрихус».
Московские же новоприборные солдаты за глаза называли своего свирепого князя словами Кожуховского полководца: «Фридрих Непобедимый из Преображенского сельца».
Тот, когда узнал о своём не царском прозвище, приказал за сказанные такие слова у костра или в обозе злокозненных людишек ловить и пороть перед своим шатром. Действительно, порку розгами дали не одному бойкому на язык солдату.
Бутурлинские войска численностью в 7500 человек собирались в селе Воскресенском на реке Пресне. К нему отошли лучшие стрелецкие полки — Стремянный царский, полковников Сухарева, Цыклера, Кровкова, Нечаева, Дурова, Нормацкого, Рязанова... Но были они далеко не в полном составе. Немало стрельцов сказались больными и, лёжа дома на полатях да на лавках, на Кожуховскую войну не пошли.
Войска князя Ромодановского собрались в селе Семёновском. Стрельцы, солдаты, поместные конные дворяне, рейтары, гусары были вооружены ружьями и тупыми копьями и саблями. Каждый полк вёз с собой на войну огромные пороховые запасы, которые можно было «выпаливать» сколько сможешь.
На время Кожуховских «военных упражнений» из боярских холопов специально были набраны две конные роты «нахалов» и «налётов». Таких войск московская рать ещё не знала. К слову сказать, вооружённая боярская челядь — «нахалы» и «налёты» — себя не оправдали, будучи не раз в конных схватках нещадно биты плётками и кулаками.
После Кожуховского похода слово «нахал» в петровской армии стало нарицательным. Офицеры говаривали солдатам:
— Чтоб в бою дрались не как нахалы...
— И когда из тебя, Попов (или Кузнецов), нахал-то получится? Может, ещё палок дать...
— Надо неприятеля разведать. Кто из вас, братцы-солдатушки, в охочие нахалы сегодня пойдёт? Сказывай живей...
Из Первопрестольной войска в Кожуховский поход выступали в торжественном шествии. На пути густыми толпами стояли московские люди, охочие до всяких зрелищ. Путь лежал по Тверской улице через Кремль. Из него полки вышли через Боровицкие ворота и затем, перейдя Каменный мост и Серпуховские ворота, двинулись на Кожуховские поля. Там противники разошлись по своим походным лагерям.
Стрельцы уходили в Кожуховский поход злые. Было время севу, посадок в огородах — дорог был каждый день, а тут на тебе — потешная война. Хозяйства оставались на жён, детей, стариков. Хоть плачь — царь-батюшка с боярами да иноземцами служивыми решил позабавиться воинскими потехами. Да к тому же на много дней.