Страница 24 из 116
Миссия его оказалась деликатного свойства. Он должен был передать уклончивый ответ на английские требования разрешить свободную покупку корабельного леса в России, заверив при этом короля Чарлза II в дружеском расположении русского царя Алексея Михайловича. Шотландец сразу осознал всю щекотливость отводимой ему на дипломатическом поприще роли.
В июне 1666 года состоялся «отпуск» — прощальная аудиенция — полковника Патрика Гордона у государя Алексея Михайловича. А в октябре он уже прибыл в английскую столицу с верительной царской грамотой на руках. Когда Гордон предстал перед королём Чарлзом II, тот выразил явное неудовольствие, увидев в качестве русского посланника собственного верноподданного. Монарх сказал тогда приближённым:
— Это какая-то вольность царя Московии. Прислать ко мне послом моего же дворянина. Нет, это уже слишком после того, что они отказались продать английским купцам корабельные припасы.
— Ваше королевское величество! Мало того, что посол московитов ваш дворянин, он ещё и шотландец, и католик.
— Ничего, милорды. Я поставлю на место московского монарха в ответном послании. Пусть и дальше сидит в своих лесах...
Деятельному полковнику пришлось воспользоваться всеми многочисленными, в том числе и родственными, связями в Лондоне, чтобы справиться с довольно щекотливым дипломатическим поручением. Он не скупился на дорогие подарки, благо приказные дьяки под расписку снабдили его небольшой пушной казной. После четырёхмесячного пребывания в Англии, получив ответ от Чарлза II, в июне 1667 года полковник Гордон вернулся в Москву.
Посольский приказ и царские ближние бояре остались неудовлетворены результатами посольской миссии, и Гордону не возместили средств, истраченных в ходе поездки. Служилый иноземец подвергся царской опале, которая выразилась в удалении его на несколько лет из столицы:
— Не смог в аглицкой столице честь государя отстоять. Раз так, то нет тебе места в Первопрестольной...
— Хватит почивать на Кукуе...
— Иди послужи и потужи на рубежах царства...
Что было указано в Боярской думе, то было сделано высочайшим царским указом. Вскоре после возвращения из Англии Гордон со своим драгунским полком был направлен в Малороссию для участия в подавлении «возмущения» запорожских казаков. Воевать с вольным воинством «шпанский немец» не стал. Но Запорожье призвал к порядку и повиновению. На встрече с казацкой старшиной сказал:
— Чего вам ратоваться с православным московским государем, православные воины! Иль дел у вас мало здесь? Смотрите, а то хан крымский из-за Перекопа набежит и пожгёт ваши хутора.
— Не пожгёт. Мы его разом образумим. Наши полки тоже верхоконные. И степь мы знаем.
— Пожгёт ещё как. А в Крым вы не сунетесь, в Перекопе турецкие янычары гарнизоном сидят. Что, думаете с султаном повоевать? Не получится. И польский король на вас давно зуб точит. Что будете делать, Панове запорожцы, без Москвы, без царской силы?
— Что верно, то верно. Хорошо, колобродить казаки наши больше не будут. Коль появятся новые смутьяны, то мы их изгоним с Хортицы. Скажешь о том на Москве боярам.
— Сказано будет не только сенаторам-боярам, но и самому государю Алексею Михайловичу. В том вам, старшина, моё слово.
— А своими драгунами ты нам, пан полковник, не грози боле. Не надобно...
Проявленные при «замирении» запорожского казачества полковым командиром «мужество, ловкость и благоразумие» побудили царя Алексея Михайловича не отпускать Гордона из Малороссии. Он пожелал иметь его здесь, на порубежном Юге Русского государства «постоянно наготове».
С 1670 по 1677 год служба полковника Патрика Гордона в основном проходила в гарнизоне крепостного города Севска в Северской земле, отошедшей к России по Андрусовскому перемирию с Польшей в 1667 году, по которому в скором времени полякам предстояло возвратить пограничный Киев. Как гласят документы Разрядного приказа, в Севске Гордон командовал новоприборным полком «комарицких драгун».
Комарицкая волость являлась царской, поскольку её земли вместе с крестьянами принадлежали государям всея Руси. Царской она была даже при первом самозванце Григории Отрепьеве, венчанном на царство под именем Дмитрия I. Командир Севского драгунского полка, слушая рассказы о Смутном времени, только удивлялся:
— И у нас в Шотландии и Англии мятежей и войн между собой было немало. Но чтобы какой-то дворянин из бедных родом фамилий сел на трон монарха — такого ещё не было в истории...
Однако в Севске полковая служба оказалась недолгой. Казачьи мятежи и грабительские набеги легкоконных крымских татар беспокоили Разрядный приказ. По царским указам полк комарицких драгун стоял то в Трубчевске, то в Брянске, то в Новом Осколе, то в Переяславле. Из Москвы земляки-шотландцы, друзья-соседи по Кукую, писали Патрику Гордону:
— В Кремле говаривают, что ты совсем порубежным полковником стал. Ты там так хорош, что на кремлёвские караулы тебя отзывать и не думают в приказах...
Полковник Пётр Иванович Гордон отписывал в Немецкую слободу следующее:
— Знать, я здесь государю московскому нужнее. Ландскнехт дворянской крови любую воинскую службу, государем данную, за честь принимает. А славы здесь мне больше будет, чем на караулах у Спасских ворот. Да и потом, как знаю, на Москве ныне всё спокойно...
Защита Чигиринской крепости
В солнечный сентябрьский день золотой осени, 23 числа 1677 года окрестности лавры и сам Троице-Сергиев монастырь напоминали военный лагерь. На воротах и у теремов стояли караулы из неразговорчивых стрельцов в лазоревых кафтанах царского Стремянного полка. Повсюду разъезжали одетые в дедовские доспехи и при всеоружии дворяне московского чина. В берёзовой рощице близ богатейшего монастыря расположилась бивуаком сотня чубатых казаков из личной гетманской охраны.
В одной из келий, подальше от людских глаз, государь всея Руси Фёдор Алексеевич принимал малороссийского гетмана Самойловича. На беседе были только ближние к самодержцу люди, которые на тот момент определяли внешнюю политику Русского царства.
Вопрос обсуждался и решался один-единственный — разрушить и оставить или защищать порубежную Чигиринскую крепость.
Первым разгорячённо говорил Иван Самойлович Самойлович, гетман Правобережной и Левобережной Украины, только вчерашним днём прибывший в Троицу:
— Войску Ибрагим-паши поражение дадено. Но панство в Польше на сеймиках кричит в голос, мол, заняв Чигирин, русский царь отобрал у нас всю Украину...
Сидевший на лавке, крытой рытым бархатом, возле совсем молодого государя князь, ближний боярин, человек огромного роста и свирепый с виду, Григорий Григорьевич Ромодановский спокойно сказал:
— Пусть кричат. Смоленскую войну они ещё не забыли. Но если мы отстоим Чигиринскую крепость от турок и крымского хана, то тогда схватимся в войне с Речью Посполитой. Шляхта и магнаты от малороссийских земель никак не откажутся...
Молчавший до того царь Фёдор Алексеевич, слушавший спор гетмана с князем-воеводой, молвил:
— Надо послушать Тяпкина. Говори, стольник, что у тебя там в Варшаве о Москве говорят?
С дальней скамьи поднялся стольник Василий Михайлович Тяпкин, бывший царским посланником в столице Речи Посполитой Варшаве и снова отправлявшийся на берега Вислы с верительной грамотой. Поклонившись до земли государю, сказал осторожно, вкрадчиво:
— Государь! Польский король и его князья-магнаты ждут не дождутся истечения срока Андрусовского мира. Тогда они сразу же потребуют от нас Киев. А он, стольный град Древней Руси, святынь православных полон. И воевать начнут за города Смоленск, Невель, Себеж...
— Но как воевать полякам с нами, когда турецкий султан хочет прибрать к рукам всё днепровское правобережье?
— Государь, сегодня Варшава не страшится этого. У них есть Журавинский мир с Портой и крымским ханом. Им нужен Киев и Смоленщина. Вот почему Чигиринская крепость у них как бельмо на глазу.