Страница 20 из 116
— Но в Польше паны говорят, что Московия — страна варварская. Что там одни леса и дикость! Как же тогда там живут иностранцы, мои родичи Гордоны?
— Всё это наговоры польских шляхтичей. Они русских не любят по той причине, что те вернуть себе Смоленск хотят, и короля Сигизмунда с королевичем Владиславом в смуту на московский трон не пустили.
— Знаю, от полковника Любомирского слышал. Его отец под знамёнами гетмана Ходкевича воевал, когда тот на Москву ходил. Так как же с жалованьем у монарха московитов?
— Жалованье — одно загляденье. Рядовой прапорщик иноземного строя получает больше капитана в Бранденбурге или у цесарцев. А ты давно уже не корнет или прапорщик, друг мой.
— Но одно дело — отслужить, повоевать за московского государя год-другой. Другое дело — остаться там жить, обзавестись семьёй.
— Об этом не беспокойся. Царь московитов дал иностранцам, живущих у него, большой участок земли прямо под столицей. Там они построили для себя целый маленький город, по-русски — слободу.
— Как же она называется, эта слобода московских иностранцев?
— Называется Немецкой. Русские называют её как-то странно — Кукуй. Живут в ней все приехавшие из Европы в Москву. Шотландцев и англичан там не меньше, чем разных немцев. Дома в том городе построены как в Эдинбурге или Кёнигсберге. Таверны есть, мельницы, огороды... Управляются сами собой. Налоги небольшие платят. Своя стража. Московиты к нам не ходят, только если званы в гости.
— А где живут мои родичи Гордоны? Где служат?
— Живут всё там же, в Немецкой слободе. Если не война, то службу несут в столице. Стоят в караулах в крепости русской столицы. Московский Кремль она называется. Отстоял в карауле у царского дворца или на воротах день или ночь — и свободен, иди в свою слободу. Там снимай кирасу и занимайся домашними делами до новой службы на посту.
— Занятно всё это. В Польше жизнь наёмного офицера совсем иная. Беспокойная и малоденежная, что ни говори.
— Вот то-то, Патрик, друг мой. Переходи на московскую службу. Я же тебе, любезный Гордон, протекцию перед сенаторами русского царя по прозвищу бояре составлю. Земляки тебя там не оставят. Будешь с первого дня на Кукуе — как у себя в отцовском поместье.
— Хорошо, Джон. Если так там всё приветливо и соболями платят — можно и подумать, предложить мою шпагу новому монарху.
— Только поторопись с решением. Скоро обмен пленными будет — от царского воеводы на то гонец прибыл к пану Любомирскому. Вместе и поедем отсюда.
— Хорошо, господин полковник. Я подумаю на сей счёт. Патрик Гордон из Охлухриса всегда верит на слово шотландскому дворянину и воину...
Чуть позже этого разговора Патрик расскажет Джону Кроуфорду, с которым его в дальнейшем свяжет более чем землячество — настоящая дружба — о том, что ему уже раз предлагалось перебраться на службу в Москву. Таким вербовщиком оказался царский посланник в Речи Посполитой Леонтьев. Он долго уговаривал «шкотского немца» Гордона сменить драгунский полк польской короны на такой же драгунский полк русского самодержца. Но тогда шотландец ответил вежливым отказом, поскольку ещё шла война против Шведского королевства.
Это случилось несколько позже. Во время неизвестно по какой причине затянувшихся переговоров о передаче военнопленных русский дипломатический представитель в Польше дьяк из Посольского приказа Леонтий Неплюев и «служилый иноземец» драгунский полковник шотландец Джон Кроуфорд, попавший в плен к полякам при Чуднове, всё же окончательно уговорили шотландца перейти на русскую службу. Или, иначе говоря, просто перевербовали офицера-наёмника на глазах у поляков.
Едва ли не самым убедительным доводом Неплюева и Кроуфорда было то, что к тому времени в Москве служило немало иностранных офицеров «из англицской земли», роялистов-католиков. То есть тех изгнанников с Британских островов, к которым сословно и по вероисповеданию принадлежал дворянин из клана Гордонов. Он согласился наняться в русскую армию и заключил пока из осторожности контракт на трёхлетний срок.
Летом 1661 года Гордон оставил службу у поляков. Всё было устроено так, что драгунский полковой командир Юрий Любомирский не стал насильно задерживать примерного наёмного офицера. В противном случае квартирмейстер бы сбежал сам на ту сторону государственной границы.
К тому времени у него была хорошая возможность вернуться на родину, в Шотландию — в Британии произошла реставрация династии Стюартов. Однако Патрик Леопольд Гордон решил искать счастья в России. После общения с Леонтьевым, Неплюевым и Кроуфордом она казалась ему очень заманчивой, а военная карьера в ней — весьма перспективной.
К тому времени он, служа попеременно то в шведской, то в польской армиях, сумел сколотить приличное состояние. И в Москву приехал, имея 600 червонцев, — иностранных золотых монет (дукатов, цехинов), вращавшихся в допетровской России, — и четырёх слуг, управлявших его конюшней. Гордоновское имущество умещалось на нескольких повозках. Что ни говори, но в те столетия служба ландскнехта была довольно прибыльной. Если, разумеется, не особенно рисковать собою на поле брани.
Патрик Гордон не был одинок в своём решении перейти на русскую службу. В тот год в Русское государство прибыло из Польши много офицеров. В дневниковых записях Приказа тайных дел имеется упоминание о смотре, «учинённом» царём Алексеем Михайловичем в 1661 году «нововъезжим иноземным начальным людям» (то есть офицерам). В их числе был и Гордон, прибывший в Москву 2 сентября 1661 года.
День смотра Патрику запомнился надолго. На площади перед кремлёвским дворцом ветер разносил первые опавшие листья. Чуть ли не с полсотни иностранцев, прибывших наниматься на московскую службу, выстроились неровной шеренгой в ожидании русского государя. Шотландец стоял на правом фланге, в первом ряду благодаря своему большому для выросшего в горах человека росту. Он был в стальной кирасе с золотой насечкой, в таком же стальном шлеме с высоким плюмажем, при шпаге на дорогой перевязи.
Когда на Красное крыльцо вышел царь Алексей Михайлович, иноземцы притихли, рассматривая своего нового работодателя. Поражал воображение не сам царь московитов, а его свита. Дородные бояре, на которых было надето по нескольку богатых кафтанов, вышли на улицу в собольих шубах и высоких бобровых шапках. В руках держали золочёные палки, изукрашенные каменьями. И что самое странное — ни у одного не было на боку ни сабли, ни шпаги.
Спустившись с Красного крыльца, царь Алексей Михайлович подошёл к строю иноземных мужей, вознамерившихся стать офицерами в новонаборных полках. Государь внимательно вглядывался в их сосредоточенные лица и о чём-то размышлял. Только потом сказал стоявшему сбоку в томительном ожидании дьяку Иноземного приказа:
— Кто такие и откуда? Читай грамоту.
Дьяк, путаясь в длиннополом кафтане самых ярких расцветок, подбежал к замершему строю и, отвесив царю-батюшке земной поклон, начал громко читать написанное на листах бумаги, которые он бережно держал в руках:
— Патрик Леопольд, сын Гордона. Дворянского происхождения, из Шотландии. Офицерский патент имеет на драгунство. У аглицкого короля в службе не был. Бьёт челом за него драгунский же полковник вашего царского величества иноземец Кроуфорд, тоже дворянского рода, из Шотландии.
После прочитанного скороговоркой дьяк отвесил царю ещё один земной поклон и отступил поодаль, ожидая нового государева слова. Бояре о чём-то зашептались между собой, искоса поглядывая на представительного, в стальных доспехах, бравого видом иноземного воеводу в званиях малых.
Государь всея Руси подошёл поближе. Сразу же за его спиной встал толмач Посольского приказа, умевший говорить и по-польски, и по-немецки. Поскольку Патрик Гордон представлялся первым, то и разговор был с ним долгим, не минутным:
— Спроси, кто таков? Какого роду и звания?
— Патрик Леопольд Гордон, квартирмейстер гетманского полка польской короны. Дворянин, из рода древнего Гордонов.