Страница 119 из 123
Здесь, в сём новом городе, сердце её успокоилось. Столица Новороссии, Херсон, и вправду поразила своим размахом. Шутка сказать — за короткое время на пустом, считай, месте поднялись ввысь более двух тысяч великолепных зданий! Нет, ничего подобного она не ожидала.
«Господи! Да это же надо такое, чтобы в голой степи — и такая роскошь!» — восхищалась императрица, ступая из кареты по зелёному сукну, коим был застлан её путь ко дворцу на протяжении целой полуверсты!
При въезде в Херсон была воздвигнута арка с надписью на русском и греческом языках: «Дорога в Византию».
— Как ты, сердешный, угадал моё желание? — тронула императрица за рукав светлейшего, когда он оказался рядом.
— Погоди, матушка, я тебе и Царьград на ладошке поднесу — только прикажи, — ответил счастливый Потёмкин.
«Хм, мечта о Византии! — в это же время недовольно пробурчал себе под нос Иосиф Второй. — Я, император Австрии, лишь мечтаю о том, чтобы вернуть Силезию у пруссаков. А она, Екатерина Великая, полагает уже себя владычицей всего Средиземноморья. Что ж, она самый богатый государь в Европе. Она много тратит и вместе с тем никому ничего не должна. Её ассигнации стоят столько, сколько она прикажет. Если бы ей пришла в голову такая фантазия, она выделывала бы кожаные деньги. А я едва свожу концы с концами. Её солдаты — мужики, обращённые в рабство. Это такая сила, которой можно уничтожить всё, что угодно, и всего, чего пожелаешь, можно задешево достичь».
Теперь она смотрела на дипломатов и властелинов других государств с нескрываемым чувством превосходства. Да, на это она втайне и рассчитывала, когда пускалась в свой «Путь на пользу», как она называла это своё путешествие. Он не мог её обмануть — её супруг, её фаворит, её, по сути дела, соправитель. Сие она особенно ощутила, когда прибыла в Крым и оказалась в Севастополе.
Если на всём пути следования Потёмкин удивлял своих гостей новыми городами и селениями, украшенными живописными арками, то здесь, на берегу Чёрного моря, он их сразил.
День выдался жарким, и потому все были приглашены в шатры, расставленные на берегу бухты. Но что это? Вдруг раздался гром орудий, и стены шатров раздвинулись. Сколько хватило глаз — пред собравшимися расстилалось море, а на нём, в белом дыму залпов, расправив паруса, плыла эскадра.
— Его величество — флот Черноморский! — подошёл к императрице и, отдав ей честь, громко провозгласил Потёмкин.
Екатерина протянула ему руку, в которой была пальмовая ветвь, и произнесла:
— Это тебе, мой друг. За Тавриду. Отныне нарекаю тебя князем Потёмкиным-Таврическим. Чтоб с этим прозванием ты вошёл в историю государства Российского.
Шувалов дивился вместе со всеми тому, как успел светлейший преобразовать сей край.
— А говорили мне в Петербурге — ты только, Григорий Александрович, не серчай, — якобы Потёмкин на холстах изобразил новые поселения и будет их выставлять напоказ императрице, — как-то улучил время Шувалов, чтобы поговорить со своим бывшим питомцем по гимназии Московской.
— А они, мои завистники, не соврали! — неожиданно ответил князь. — Видел арки? То ж на холстах намалёвано. И расписывали все твои, Иван Иваныч, бывшие воспитанники рисовальных классов, а потом и Академии художеств. Я их заранее нанял. Хотел самих Левицкого с Рокотовым в сие дело впрячь, да подумал: то будет уже с моей стороны прямое нахальство.
И рассмеялся ото всей, как говорится, души.
— Выходит, и моё тут как бы участие в твоих, потёмкинских, селениях? — рассмеялся и Иван Иванович.
— Твоё? Ага, а то как же! — И без перехода: — Постой, постой! А про Свешникова почему не спрашиваешь? После Англии он таки прямым ходом прибыл ко мне. И знаешь, чем здесь весь мой учёный люд удивил? Поспорил с одним раввином, что в две недели успеет усвоить древнееврейский язык. И — точно, одолел! Вот, брат, какие самородки имеются на Руси. Их только копнуть поглубже, а потом отшлифовать — так они заиграют, куда там бриллиантам и алмазам!
Сокровенная тайна
Внешне, казалось, Иван Иванович не менялся. Он по-прежнему выглядел сановитым, с виду не более чем пятидесятилетним мужчиной. На самом же деле он вступил в свой последний, семидесятый год. И если попристальней вглядеться в черты его всё ещё гладкого и представительного лица, несколько, впрочем, женственной красоты, то можно заметить следы если не подступающей дряхлости — этого-то как раз в нём и не было, — но некоторой всё же усталости.
Да что уж тут сказать, ежели те, кто был его много моложе, ушли в мир иной. Лет пять тому назад покинул сей мир светлейший князь Потёмкин-Таврический и некогда любивший проказы толстый увалень Денис Фонвизин. А в прошлом году преставилась и она, бывшая всего на два годка младше Шувалова Великая Екатерина.
Сбираться следом за теми, кто ушёл, дело, должно быть, не хитрое. Но к чему бы так уж очень торопиться, когда многое ещё не завершено. Правда, кураторство по университету он передал, как и замышлял, своему племяннику Фёдору Голицыну и с удовлетворением отметил про себя, что не ошибся. И тогда же подумал, что другой племянник, граф Андрей Шувалов, который так же хорошо начал свой карьер, слишком рано ушёл из сей жизни.
Был и он сам, если уж начать вспоминать, в один из минувших годков тож, как говорится, над краем пропасти. Так занемог, что не смог даже отправиться в Москву на коронацию императора Павла Петровича. Но отважился и написал тому, за которого когда-то так печаловался и который ответно выказывал ему всегдашнее своё внимание и любезность:
«Всемилостивейший государь! Я имел счастие видеть вас от часа вашего рождения, быть свидетелем в младенчестве вашем похвальным упражнениям; узнавать ваши душевные и сердечные качества, свидетельствующие ныне в узаконениях начала блаженства вверенного вам Богом народа.
Усердие моё, любовь и преданность к вашему императорскому величеству пребудут в моём сердце до конца моей жизни».
И несказанно обрадовался, когда вскоре получил из Москвы милостивый ответ:
«Иван Иванович! Поздравление ваше по случаю моего коронования я приемлю с благоговением, так как всегда с благодарностью вспоминать буду попечение ваше обо мне, во время моего младенчества; не сомневаюсь притом и в продолжении вашего ко мне усердия, коего цену я знаю, и в доказательство того ознаменовал я признательность к вам в день моей коронации. Пребываю впрочем вам доброжелательный Павел».
Недуг, тогда некстати его посетивший и не давший возможности принять участие в торжествах, однако, счастливо миновал. И не так чтобы часто, но позволяет появиться при дворе. Хотя, правду сказать, с каждым разом, ещё при матушке государыне Екатерине Алексеевне ловил себя на той мысли, что акты сии давно уже превратились для него в обязанности, лишённые прежнего смысла. Да и в самом деле, можно ли дважды ступать в одну и ту же воду?
Более всего теперь выдвигалась на первый план забота о том, что следовало бы успеть сделать для тех детищ, коим при жизни успел не только заложить твёрдую основу, но и придать последующий размах. Университет, слава Богу, оказался в надёжных руках. Академии художеств завещал библиотеку и все картины с прочими художествами, что собрал за много лет в иноземных странах.
А ведь так привык, чтобы полотна каждый день — пред глазами. Да вот третьего дня встал, ещё не скинув своего шёлкового шлафрока палевых тонов и в белом спальном колпаке, прошёл в гостиную и остановился у камина.
Да, всё там оказалось на месте, — по-прежнему радовали глаз две нимфы из белого мрамора, когда-то купленные в Италии.
Меж тем ночью привиделось во сне, будто лишился сей красоты, куда-то задевались эти скульптуры.
С чего бы такой сон? Вспомнил: был случай, когда мог их лишиться, и не во сне, а наяву.
Когда-то в одной из своих деревень подошёл он утром к окну и залюбовался прекрасным видом, открывавшимся пред ним. Вдали — лес и речка, а ближе к околице — луг.