Долгорукова

Дядя Вилли был теперь настроен благодушно. Он прибыл в Петербург вместе с Бисмарком и Мольтке. Александр наградил Вильгельма Георгием Первой степени. Последний, кто получил столь высокое отличие, был Кутузов. Следовало, разумеется, наградить не его, а графа Мольтке, новоиспечённого генерал-фельдмаршала. Это он блистательно завершил франко-прусскую войну, он был стратегом и тактиком её.

   — Его военный талант первым оценил... — дядя Вилли с усмешкой уставился на своего племянника. — Ну, кто бы ты думал? — Александр пожал плечами. — Ха-ха! Не знаешь: султан Махмуд, ваш враг. Да-да, он зазвал его в Турцию, и там мой Гельмут занялся реформами турецкой армии. И даже написал трактат «Русско-турецкий поход в Европейской Турции», а жене своей адресовал письма из России, которые потом составили книгу.

И дядя Вилли стал самодовольно разглаживать свои необыкновенной пышности бакенбарды.

   — А, каковы? — перехватил он взгляд племянника. — Я их холю не один десяток лет. Супруга сначала противилась, а потом смирилась. Прежде они были темно-каштановыми, а вот теперь поседели. Мой придворный парикмахер, единственный, кому я доверяю, говорит, что они необыкновенны и я — единственный в своём роде.

   — Дядюшка Вилли, вы и так единственный в своём роде. Германия да и вся Европа должна гордиться вами, вашим государственным талантом.

   — Вот мой талант, — и Вильгельм ткнул пальцем в развалившегося в кресле Бисмарка. — Отто всему голова. Я и не скрываю, что он — родитель всех плодотворных идей. Я горжусь тобою, Отто. Пруссия во все свои времена не имела такого канцлера. Я поддерживаю его во всём — он не даст промашки. Это ему мы обязаны военной реформой: прусская армия стала непобедимой, мы победили в войнах с Данией и Австрией, о Франции я уже не говорю...

   — Мой военный министр Милютин с моего благословения тоже проводит военную реформу. Я уже подписал манифест о введении всеобщей воинской повинности, — вставил Александр в хвастливый монолог своего старого дяди.

   — Ты, племянничек, поздно спохватился. С военной реформы надо было начинать своё поприще...

   — Ах, дядюшка, мне досталось худое наследство. Батюшка обожал парады, с ним, как ты знаешь, не было сладу, и результатом парадомании стало поражение в Крымской войне.

   — Хорошо, что вы это поняли, Ваше величество, — вмешался в разговор Бисмарк. — Наполеон думал, что одно его имя станет внушать страх, и этого достаточно, чтобы Францию считали непобедимой. Ни о чём другом он не заботился. Результат известен.

   — У меня сейчас умный и распорядительный военный министр, и слава Богу. Укрепление армии пошло вперёд быстрыми шагами, — Александр отчего-то потёр руки. — Надеюсь, они с графом Мольтке обо всём договорятся. Такого наставника, как твой граф, дядя, моему Милютину тоже не мешает иметь.

   — Раз он деятелен, как ты говоришь, отчего бы не отличить его графским титулом, — сказал Вильгельм.

   — Всё в своё время, дядюшка.

Да, Александр подумывал об этом. Но с некоторых пор он стал недоверчив. И даже подозрителен. Два графа, Шувалов и Дмитрий Толстой, взращивали в нём эти семена. Он не доверил подписание военной конвенции между Россией и Германией своему военному министру, а поручил это престарелому восьмидесятилетнему Фёдору Фёдоровичу Бергу. Только лишь потому, что он был граф и, не имея сколько-нибудь основательных военных заслуг, выслужил генерал-фельдмаршальское звание. Подписав конвенцию, Берг взял да и помер.

Александр становился скуп. Скуп на добро. То был посткаракозовский переворот. Тряхнуло душу, всё естество. Ежели какой-то дворянский недоучка покусился на помазанника Божия, императора всея Руси, не означает ли это потрясения основ? С другой же стороны, фанатики, умалишённые неискоренимы, они есть повсюду. Прежде он чувствовал себя свободно в своей столице, он мог гулять даже в одиночку, но обычно при нём находился кто-нибудь из дежурных генерал-адъютантов. Неужто теперь надлежало окружить себя телохранителями, свитой?! Это было бы ужасно! По разным причинам. И по известной тоже — он не терпел возле себя соглядатаев. Это означало лишиться свободы...

   — Дядя Вилли, ты, конечно, знаешь о том, что меня хотел застрелить один фанатик. Значит ли это, что меня отныне должна сопровождать свита?

   — Предосторожность никогда не помешает, — Вильгельм был настроен благодушно. — Всегда находится сумасшедший, который вбил себе в голову, что он должен убить монарха и таким образом облагодетельствовать свой народ. Я, как ты знаешь, тоже не избежал покушения. И Отто тоже. Маньяков хватало во все времена.

   — Позвольте дать вам совет, Ваше величество, — заговорил Бисмарк. — Повсюду есть люди, объявляющие себя выразителями народных чаяний. Обычно это беспочвенные болтуны, не имеющие никакого дела и не знающие, к чему себя приложить. Они называют себя по-разному: социалистами, демократами, либералами, националистами, патриотами. В любом случае публика эта не приносит никакой пользы своему отечеству. Более того: она вредоносна, ибо отвлекает от дела и увлекает за собой неустойчивых, неудовлетворённых, а порой и преступных субъектов. Таких людей следует нейтрализовать. Способы для этого существуют самые разные. Иной раз достаточно простого предупреждения, иной — полицейских мер. Народ обязан знать, что государство стоит на страже его спокойствия, оно не допустит никакого возмущения. Преступные сообщества, объявляющие существующий порядок плохим, должны быть решительно искореняемы. Ваша тайная полиция обязана вовремя их обнаруживать и обезвреживать. Так делаем мы в интересах народного спокойствия. Стоит ослабить вожжи, как лошади понесут, и карета, чего доброго, опрокинется. Граф Шувалов, сколько мне известно, понимает это...

   — Но нельзя же всё время держать вожжи натянутыми, — возразил Александр.

   — Мой князь Отто, — Вильгельм с особым смаком произнёс это «мой князь», — управляет весьма разумно: ни в коем случае не напрягая. Всё в меру, всё в меру.

   — Мои министры стараются соблюдать меру, — грустно произнёс Александр, — но зараза расползается. За ней не уследишь. Благомыслящих людей, коих немало, объявляют ретроградами. Печать разноголоса.

   — Ну, газетчиков можно приструнить, Ваше величество, — снова подал голос Бисмарк. — Я лично не даю им разгуляться. У меня есть несколько доверенных, чьи перья настроены и заострены мною. Так должно быть в свободном государстве. Тон должны задавать именно те, кому доверяют власти.

   — У нас это перестало получаться, несмотря на все усилия графа Шувалова и другого графа — Дмитрия Толстого.

— Плохо стараются, — бормотнул в усы дядюшка Вилли. — Так ли они надёжны?

Эта фраза снова всколыхнула и подняла из глубин все сомнения Александра. Может, в самом деле он поспешил с переменою министров? Вот ведь и те, кого он призвал в надежде на установление спокойствия и искоренение крамолы, топчутся на месте. Они — ив особенности граф Шувалов — всё время преподносят ему обещания на раскрытие будто бы зреющего венка заговоров. Взять того же Долгушина и его единомышленников, о коих было много шуму. Говоруны и только. Никакой опоры в народе у них не было, да и быть не могло. Той справедливости, о которой они хлопотали, нельзя добиться в одночасье. Нужны основательные перемены в обществе, в экономике. Время нужно, время. И ему очень желалось перемен, улучшения народной жизни, однако взмахом царского пера, как полагают говоруны, его не достигнешь.

Александр почтил присутствием заупокойную службу по генерал-адъютанту Зелёном. Покойный Александр Алексеевич был министром государственных имуществ. Рано усоп — чуть более шестидесяти годов. Говорили, от неумеренных страстей. Александр долго колебался, кого сделать преемником. Брат Костя подсказал: Валуева. Пожалуй, он прав. Назначить его министров и дать в придачу лесные дела и государственное коннозаводство. Быть по сему! Он повезёт.

Кончина за кончиной. Отправился в лучший из миров Павел Павлович Гагарин, князь, член Государственного совета и председатель Комитета министров. Этот — в почтенном возрасте: восьмидесяти трёх лет. Немало потрудился для великой реформы, да будет земля ему пухом. Ну и граф Берг. С его смертью Александр упразднил должность наместника царства Польского. Оно было поименовано Привисленским краем, и главою его генерал-губернатор Коцебу. Ну а на место князя Гагарина — графа Игнатьева. Адмирала Посьета — в министры путей сообщения.