Долгорукова

   — Пустите! — Катя вырвала руку. — Я закричу.

   — Вы дрожите, вы чувствуете то же, что и я... не противьтесь же себе, — он покрыл поцелуями её обнажённые плечи. Она тщетно пыталась увернуться от его поцелуев.

   — Нет, нет, уходите... Вы дурно говорите...

   — Я истину говорю, истину, и вы знаете, что это так, но стыд мешает вам признаться себе в этом. Отбросьте его, доверьтесь мне... — он силой запрокинул её голову и поцеловал в губы.

   — Нет! — вырвалась она. — Нет! — Она распахнула дверь. — Ещё одно движение — я кричу...

   — Ну, хорошо, хорошо, — шёпотом сказал X., — я уйду. Я уйду сейчас, чтобы вернуться — потом, снова... чтобы снова говорить вам о своей страсти... Но перед уходом дайте мне на память что-нибудь своё — как знак, как напоминание, что это был не сон, что я наяву обнимал вас, что вы дрожали в моих объятиях, что вы будете ждать, когда я снова приду... Что-нибудь, какую-нибудь безделицу...

   — Нет, нет, я не хочу вас видеть ни сейчас, ни потом, я ничего вам не дам, уходите...

   — Как же вы жестоки, — сказал он. Стоя спиной к ночному столику, он рукой нащупал лежащую там брошь и незаметно положил её в карман. — Хорошо же, я ухожу. Но вы ещё вспомните обо мне. И пожалеете, что были глухи к моим мольбам. Когда вы проиграетесь в пух и прах, вы сами станете искать меня... Прощайте... — X. вышел на балкон и исчез в ночи...

Генерал сидел за столом, спину его плотно обтягивал мундир. Перед ним стоял X.

   — Ну, — сказал генерал, — вас можно поздравить с очередной победой?

   — Увы, ваше превосходительство.

   — Как? Осечка? Не может быть.

   — Ваше превосходительство, даже в сражениях бывают неудачи.

   — Надеюсь, временные?

   — Мне бы хотелось, ваше превосходительство, чтобы вы меня освободили от этого поручения.

   — Это не поручение, поручик, помилуй Бог, это приватная просьба, имеющая, как ни странно, весьма благородную цель, хотя сама она и может показаться противоположного свойства. Но вы уж поверьте мне...

   — Может быть, ваше превосходительство, я не обсуждаю этот предмет, мне достаточно, что ваше превосходительство в этом уверены, но я хотел бы устраниться от этой чести.

   — Поручик, вы не можете устраниться, слишком многое поставлено на карту. Да и потом, что за чувствительная меланхолия? Вы же кутила, игрок, настоящий гусар, и вдруг — на тебе... Ну не вышло с первой атаки, предпримите вторую. Как это может быть — такому красавцу, гордости полка — да кто-то отказывает. Где же ваше самолюбие, чёрт возьми!

   — Если ваше превосходительство не возражает, я бы не хотел обсуждать более эту тему.

   — Да... Разочаровали вы меня, поручик. Ну да ладно, в таком деле от приказов толку мало. Но вторую часть плана вы хоть выполнили?

   — Вторую?

   — Я просил взять у этой особы... на время, естественно... какую-нибудь её вещь. Это-то вы уж могли бы сделать? Что вы молчите? Взяли?

X. покачал головой.

   — И это нет?! Может, вы вообще и не приблизились к нашей особе?

   — Я очень сожалею, что разочаровал ваше превосходительство, но надеюсь, что в истинном сражении смогу вернуть расположение вашего превосходительства.

   — Хорошо, поручик. — Генерал поднялся. — Хотя, помилуй Бог, чего хорошего. Мы оба с вами оказались не на высоте. — Он помолчал, потом спросил: — Так положительно не хотите ещё раз попробовать счастья?

   — Нет, — твёрдо ответил X.

X. перелез через забор, окружающий дачу, вскарабкался по дереву, с него перепрыгнул на балкон второго этажа. Подошёл неслышно к стеклянной двери, заглянул в комнату Кати.

Сквозь тюль было видно, как она, лёжа в постели, читала книгу.

X. вынул из кармана брошь и, чуть приоткрыв балконную дверь, решил было просунуть её в щель. Но тут вдруг раздался топот копыт, шум подъехавшей коляски. X. взглянул вниз — из коляски вышел Александр и пошёл к крыльцу. X. решил было спрыгнуть вниз, но к дереву, по которому он взбирался, подошёл закутанный в плащ Рылеев. Он достал папиросу, закурил, посмотрел на часы. X. вынужден был почти что вжаться в стену дома, чтобы его не было заметно снизу.

Сквозь неплотно прикрытую дверь X. слышал неясные возгласы, торопливые слова, шёпот, стоны, женские вскрики, скрип кровати...

Он заткнул уши, чтобы не слышать этого, и сидел так скрючившись, пока в комнате вдруг не загорелся свет. X. провёл рукой по лицу — она была мокрой от пота. Он услышал, как хлопнула калитка, скрипнули рессоры коляски, и раздался топот копыт. X. без сил опустился на пол...

В большой комнате, ещё не убранной после ночных бдений, стоял X. — взлохмаченный, небритый. Хозяйка заведения, оглядев его, сказала презрительно:

   — Во-первых, мы уже закрылись, а потом... У нас бывают приличные люди, мои девушки не какие-нибудь...

X. молча вынул крупную ассигнацию и засунул её хозяйке в карман платья. Она сказала удивлённо:

   — Ах, вот как... Ну разве что... Пойдёмте за мной, — и первая пошла по лестнице на второй этаж.

А потом, когда она приводила в порядок комнату, она услыхала несущиеся сверху крики, шум, стук падающей мебели, и по лестнице почти скатилась голая девушка — растерзанная, с подбитым глазом.

   — Он... он... — говорила она, рыдая, — он сумасшедший, он убьёт меня... Он зовёт меня Катей и мучает, и всё не может остановиться... Я не могу больше, он зверь, он не человек...

   — Хорошо, — сказала хозяйка, — иди ко мне. — И она пошла на второй этаж.

Два городовых ввели X. в кабинет. Генерал посмотрел на него, на его рваный мундир, небритое лицо.

Он кивнул городовым, и те, козырнув, вышли.

   — Как это понимать, поручик? — Голос генерала не скрывал презрения. — Проиграв сильному противнику, берёте реванш над беззащитным? А потом ещё вступаете в драку с представителями власти? Вы знаете, чем это вам грозит, когда их рапорт ляжет на стол его сиятельству. В сочетании с предыдущей конфузией... Вы закрыли себе всю дальнейшую карьеру. Вы понимаете это?

X. молча вынул из кармана Катину брошь. И молча положил её на стол генералу.

Тот даже присвистнул:

   — Ах, вот как... Что же вы сразу не сказали... Это меняет дело...

Из подъезда дворца вышел Александр и направился к поджидавшей его коляске. Адъютант откинул полог, Александр собрался уже было усесться, но тут заметил на сиденье белевший в темноте конверт. Он нахмурился, поглядел по сторонам, открыл его. Из него выпала Катина брошь...

Катя, вжавшись в кресло, смотрела, как Александр ходил по комнате, словно бы не обращая на неё внимания. Вдруг он резко остановился напротив неё и, в упор глядя, спросил:

   — Так, где ты была вечером второго?

   — Второго? Я не помню. Почему второго?

   — Потому что в этот вечер ты якобы подарила мою брошь какому-то... — он скомкал письмо и бросил его на стол.

   — Я не помню, что было второго.

   — Неправда. Мы договорились, что я приеду вечером, а ты не открыла мне. Где ты была?

Катя молчала.

   — Катя, это серьёзно, в тот раз ты отговорилась шуткой, но теперь мне не до шуток. Наши отношения становятся предметом шантажа. По твоей милости. То ты говорила, что её потеряла, то она закатилась, то ты забыла её надеть, а теперь вот выясняется — ты её подарила кому-то.