Страница 40 из 91
— Думка у нас одна, иной и быть не может, — уничтожить подлюгу.
— Все согласны?
— Согласны.
— В таком случае, — сурово, торжественно проговорил, словно читая по писаному, Александр Макаренко, — именем Союза Советских Социалистических Республик трибунал партизанского отряда «Дяди Васи» обвиняет Белова, который выдал врагу своих товарищей-подпольщиков, дал подписку служить фашистам, а потом пробрался в отряд, чтобы уничтожить его, в измене Родине. Учитывая огромную тяжесть преступления Белова, трибунал приговаривает его к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор окончательный и обжалован быть не может!
Посиневший, с выпученными глазами Белов снова упал на колени, но его подхватили под мышки и потащили.
Вскоре глухо раздался выстрел.
Все, что происходило в городе, глубоко волновало партизан. Свои боевые операции они часто планировали на основе данных разведки, полученных из Минска. Оттуда по-прежнему поступали боеприпасы, оружие, медикаменты. Массовые аресты подпольщиков невыразимой болью отозвались в их сердцах.
— Пойду сам в город, — решил Макаренко после расстрела Белова. — Надо более детально разобраться в обстановке. Пока еще есть возможность, необходимо вывести в отряд подпольщиков, заодно забрать медикаменты у Нади Кочан. Кстати, получены новые образцы пропусков, можно смело идти, не задержат.
Командир отряда Василь Воронянский не возражал. Если комиссар решил, что нужно самому идти, значит, так лучше.
Остановился Саша на квартире у своего друга Василя Жудро. Тот жил в Пушкинском поселке, в деревянном бараке, на втором этаже. Окна его комнатки выходили на огороды, за которыми внизу стоял такой же деревянный барак.
В этом бараке и в этом же подъезде была квартира и еще одного подпольщика, старого коммуниста Ермолая Баранова. Но она выходила окнами на улицу. Таким образом, из своих квартир подпольщики могли наблюдать за всем, что происходило вокруг барака. Одно неудобство — второй этаж. В случае опасности куда денешься?
За три дня Саша Макаренко хорошо разобрался в положении подпольщиков. Посоветовавшись, решили 15 апреля вывести в отряд большую группу людей, которым угрожала опасность. Обо всем договорились накануне, теперь Саша и Вася ждали назначенного времени, чтобы выбраться из города.
Вдруг в комнату вбежал встревоженный Баранов и сообщил:
— Антохин идет.
— Закроемся и не пустим, — предложил Макаренко.
— Ну, до свидания, я в свою квартиру пойду! — сказал Баранов.
Жудро и Макаренко заперлись на замок и на засов. Антохин громко постучал.
— Кто? — спросил Жудро.
— Вася, открой, поговорить нужно.
— О чем поговорить?
— Что за манера с гостем через запертую дверь разговаривать?
— Какой гость, такой и разговор. Скажи, что ты хочешь от меня?
— Не от тебя, а от вас. Я знаю, что с тобою Макаренко. Мне сказали в соседнем доме. Отвори, говорю, неудобно вот так через дверь кричать. Нам серьезно поговорить нужно.
— О чем?
— Ну, если ты так добиваешься — о вашей судьбе. Хочу договориться, чтобы вы сдались без сопротивления.
— Ты что, дипломатический представитель СД?
— Называй как хочешь, но вы в моих руках. И я не хотел бы вредить вам...
— Смотри, какая забота о нашем здоровье! Вот тебе наша благодарность за это...
Вася выстрелил в дверь. Пуля пробила тонкую доску возле самой головы Антохина. Побледневший, с перекошенным от злости ртом, он отскочил за косяк и тоже выстрелил несколько раз.
На стрельбу снизу прибежали гестаповцы. Они начали пронизывать пулями квартиру Жудро. Прижавшись к стене, чтобы не попасть в зону прострела, Саша и Вася отбивались редкими выстрелами из пистолетов. Это сдерживало гестаповцев, они боялись подходить к двери.
— Нужно через окно... — сказал Жудро.
— Давай сначала ты...
— Нет, ты, а я прикрою. Нужно отбиваться до последней секунды, чтоб они не догадались. Быстрей, не тяни!
В окне была уже вынута первая рама — оставалась только одна, которая легко открывалась. Саша подскочил, рванул задвижку и, убедившись, что фашисты не оставили засады под окнами, прыгнул.
Соскочил он неудачно — на одну ногу, и она аж хрустнула. Страшная боль рванула тело. Все поплыло перед глазами — и огород, и дома, и синее небо. Через несколько секунд очнулся и пополз.
Слышал, что сзади шлепнулся о землю Вася. Потом увидел, что из-под пальцев, которыми Вася сжимал свой живот, била струйка крови.
— Что с тобой? — спросил Вася.
— Ногу сломал... Беги, если можешь, не задерживайся...
— Может, помочь?
— Да беги ты, говорю, быстрей... Товарищей предупреди. Беги к Наде Кочан, она поможет. Омельянюков не забудь... Беги...
Все так же сжимая руками раненый живот, Вася побежал.
А фашисты еще стреляли в дверь. Они были уверены, что Жудро и Макаренко там, в квартире, только прикидываются, что их нет. Кто мог подумать, что они спрыгнут с такой высоты!
Пока гестаповцы отважились сломать дверь, Вася спрятался на квартире у Нади Кочан, жившей на Беломорской улице в доме № 44. А Саша еще долго полз. Он тоже почти добрался до Беломорской, когда увидел недалеко от себя бледного, с искаженным от злости лицом Антохина, бежавшего в сопровождении нескольких гестаповцев следом за ним. Поднял слабеющую руку и выстрелил в предателя, но промахнулся, и враги быстро приблизились. Тогда Саша выстрелил себе в голову.
Три дня пролежал он на улице. А недалеко в руинах сидела «кукушка». СД рассчитывало, что кто-нибудь придет забрать тело Макаренки и тогда можно будет проследить за теми подпольщиками, которые еще оставались на свободе...
Антохин тем временем водил гестаповцев по знакомым ему квартирам. Он произвел тщательный обыск в квартире Насти Шевелевой, матери партизанки Веры Шевелевой, соседки Омельянюков и Зайца, тещи Саши Цвирко, того самого Саши, который помогал Володе Омельянюку проводить электроток к приемнику.
Настя Шевелева — старая, малограмотная женщина, но она, чем могла, помогала подпольщикам. У нее на квартире прятали портфель с бланками и печатями для пропусков, паспортов, аусвайсов. Антохин знал об этом и перекопал весь дом. Но найти ему ничего не удалось. Настя успела спрятаться с портфелем на огороде, за сараем.
От Шевелевых Антохин повел гестаповцев к Омельянюкам. Сразу зайти в дом они боялись — случай с Жудро и Макаренкой напугал их. Поэтому, засев в канаве напротив дома, они открыли по окнам автоматный огонь. В доме никто не отзывался. Подождав, они еще постреляли немного короткими очередями — снова тишина. Только после этого зашли в дом.
Там уже никого не было. Володя еще раньше, за полмесяца до этого, поселился на Немиге у знакомой женщины — Насти Цитович, работавшей машинисткой в жилуправлении. А старики незадолго до налета, услыхав, что раненого Васю Жудро перевели от Нади Кочан к Марусе Рынкевич, на Цнянскую улицу, поспешили туда.
Квартиру Кочанов Антохин хорошо знал, и оставлять в ней раненого подпольщика было опасно. Вывели его своевременно, — гестаповцы вскоре сделали налет на квартиру Кочанов.
Но и у Рынкевичей оставлять Жудро было рискованно. Он сильно стонал, а за стеной жила ненадежная соседка. Хорошо, что подоспели старики Омельянюки. Вместе с Марией Рынкевич в сумерках они перенесли Жудро к Соне Беловой на Восточную улицу. А на другой день нашли машину и отвезли в Третью клинику.
— Что с ним? — спросил доктор, осматривая раненого.
— Да вот из-за дурости все, — объясняла Павлина Степановна Омельянюк. — Хлопец молодой, до девчат охочий. Поссорился с одним латышом за девчину, а тот и бабахнул... Вот до чего доводит глупость...
Доктор понял, что дело тут не в девчатах, но и виду не подал, что не поверил. Объяснение дали правдоподобное.
Жудро сделали операцию. Но было уже слишком поздно — началось воспаление брюшины. После операции Василь немного ожил, только ненадолго. Утром он умер.
Целую неделю его тело лежало в морге, а гестаповцы, одетые в белые халаты, ждали, что кто-нибудь придет за ним, и не дождались. Подпольщики-медики предупредили о засаде.