Страсти Евы

− Уважаемые пассажиры, наш самолет приступает к снижению, − объявляет бортпроводник, нарушая мое путешествие по стопам собственной жизни.

В окошко иллюминатора я с трепетом слежу за быстро сокращающимся расстоянием между небом и землей. Аэробус совершает посадку в международном аэропорту Санкт-Петербурга. На выходе из терминала меня ожидает раритетный экземпляр советского автопрома − «Волга» 1965 года выпуска, отреставрированный для перевозки особо важных гостей отца Даши. Квартира разового перевалочного пункта ютится в исторической части города. Дорога проходит по испещренным каналами улочкам с кишащей молодежью. В летний сезон поток туристов оживляет внешний облик культурной столицы. С наступлением темноты Невский проспект становится эпицентром ночной жизни.

На протяжении всего пути я мысленно перелистываю страницы учебника истории. Дворцовый переворот XVIII века на главной площади города, при котором взошла на престол императрица Екатерина II. Победа в войне с Наполеоном, которую знаменует Александровская колонна с бронзовой статуей крылатого посланника Господня, держащего рукой четырехконечный латинский крест. Достопримечательности сменяются одни другими, пока «Волга» не останавливается перед старым многоквартирным домом, утопающим в зелени уютного дворика. Семиэтажное здание выделяется среди своих соседей: два верхних яруса фасада, облицованные серой штукатуркой, подверглись расписной технике сграффито на религиозные мотивы − библейская завязка Страшного Суда, где передовыми фигурами выступают четыре Всадника Апокалипсиса.

С недавних пор владеет архитектурной ценностью Зона № 11, которой руководит Виктор Сергеевич, отец Даши, поскольку он входит в состав 12 основателей Корпорации.

Из подъезда ко мне выныривает услужливый консьерж. Годы работы в специфической профессии наложили отпечаток на характер зрелого мужчины. Взгляд святоши и загадочная полуулыбка Джоконды к моменту моего заселения трансформируются в отшлифованный оскал, как я догадываюсь, равнозначный сумме чаевых. Между прочим, его бездонный карман, в котором исчезают полученные купюры, смог бы посоревноваться с Марианской впадиной.

Часок-другой я отдыхаю с дороги, потом задумываю прогуляться до закусочной с фаст-фудом. По идее инстинкт самосохранения должен огораживать от прогулок на ночь глядя. В противовес здоровому прагматизму мои личные демоны-во-все-тяжкие с азартным куражом потирают ручки.

Время позднее. Город вымер. Скитающуюся по мостовым молодежь, верно, смели дворники. Фонарные столбы горят через один, бросая унылый ржавый свет на безлюдную проезжую часть. Порывы ветра разносят по тротуару отмерзшие съежившиеся листья, гадко похрустывающие под подошвами моих кед. Из-за разорванных ветром седых туч мне насмешливо подмигивает бледное око, которое своим холодным прожектором взращивает за моей спиной растянутые тени.

Заведения быстрого обслуживания в квартале позакрывались час тому назад, но, шатаясь по сиротливым закоулкам в поисках пропитания, я набредаю на ларек «24 часа» у автобусной остановки. По закону жанра на скамейке заливаются дешевым пойлом одутловатые алкаши с завышенным уровнем тестостерона. Их похабные позывные я предусмотрительно игнорирую и, не обременяя себя трудностями выбора ассортимента, оплачиваю пару блинчиков с лососем.

На обратном пути я то и дело оглядываюсь с опаской назад в непроглядную темноту подворотен, выхватывая из хмурых очертаний спящего квартала призрачные шорохи. Со всех сторон меня провожают безжизненные взгляды манекенов в витринах бутиков и пластмассовые зазывалы перед пабами. За пешеходным переходом вдали вырисовывается очертания края дома на перекрестке со знакомым «наскальным Апокалипсисом», но вместо радости у меня на душе потихоньку начинают скрести кошки − очень похожие на тех, что роются в зловонных мусорных баках и чьи одинокие мяукающие стоны напоминают жалобный плач брошенных детей.

С приходом темноты Виртуоз Перипетий Злой Рок делит мир на охотников и жертв!

Дабы утром не засветиться на первых полосах криминальной хроники, я ретиво срываюсь на бег и без оглядки добегаю до подъезда. У парадной двери меня поджидает пренеприятнейшее известие − консьерж запер жилище на ночь. Сию же секунду я вызываю его по домофону, уже потом я позволяю себе отдышаться и протереть рукавом ветровки запотевшие очки.

Проходит целая вечность, но внутри подъезда царит тишина морга. Что самое досадное, электрический свет за спиной дрожит и резко гаснет. Мои бедненькие мышцы инстинктивно дубеют, а яремная вена в паническом бешенстве бьет сигнал тревоги. За те доли секунды, пока я поворачиваю голову, я теряю полжизни, но в конце со свистом облегчения выдыхаю. В ближайшем радиусе ни души. Всего-навсего произошел перепад напряжения, и из-за него на крыше близстоящего дома погасла часть слов на баннере Корпорации. Мой расплывчатый взор рассеивается по сбившимся в кучу неразборчивым буквам, но, когда очки возвращаются на законное место, набор слов производит убийственный эффект.

Слоган «СКАЖИ БОЛИ „НЕТ“ И НАБЕРИ НОМЕР СПАСЕНИЯ» выглядит слоганом «НЕТ СПАСЕНИЯ».

Я проглатываю тошнотворную слюну, мое самообладание дает трещину, но в этот момент щелкает электромагнитный замок на входной двери.

− Спасение есть! − в голос восклицаю я, залетая в подъезд со спринтерской скоростью.

Вся на нервах, я скорым шагом иду к лифту, задаваясь вопросом: «Кто впустил меня, если консьержа на месте нет?» Я захожу в открытую кабину лифта и нажимаю кнопку шестого этажа. Титановые двери начинают плавно закрываться, как вдруг…

− С-стоп! − раздается сипато-шепелявый голос снаружи, от которого мое сердце камнем ухает вниз.

Лихо просунутый меж дверей байкерский сапог со шпорами останавливает процесс. Створки лифта раскрывают квадратного бугая в надвинутой на глаза кепке с пиратским черепом и зажатой в золотых коронках тлеющей папиросой. Громила сотрясает платформу своим весом. Двери за ним закрываются. Воздух в замкнутом пространстве резко сгущается. И кабина в гробовом молчании стартует вверх…

Не шевелясь и не моргая, я смотрю на загорающиеся по возрастанию неоновые цифры, убеждая себя в том, что просто-напросто не заметила, как бугай вошел в подъезд. А кабина все поднимается и поднимется ввысь, пока не останавливается на шестом этаже вместе с моей мертвяще страшной мыслью − он так и не нажал ни на одну из семи кнопок. Со скоропостижно заработанной клаустрофобией я покидаю лифт, и душа уходит в пятки − бугай выходит следом.

Маньяк!

Мое сердце бьется в ритме отбойного молотка. Идя по паласу длинного п-образного коридора, я чувствую его шаги у себя за спиной: тяжелые, но тихие и в такт с моим медленным настороженным шагом. Пот градом стекает за шиворот моей ветровки. Громила позади не притормаживает, темп не сбавляет. Номера на табличках квартир растут быстрее, чем секунды на часах, приближая скорый конец. Шансы на спасение убывают так же стремительно. Возможен единственный вариант − следующая дверь, потому что за ней идет дверь в мою квартиру − последняя дверь. Сжимая в дрожащих пальцах ключ, я лихорадочно соображаю, как поступить при наихудшем раскладе, но тут… хлопает соседняя дверь под мой истошный вопль.

Сосед!

Меня пробирает истеричный смех, с души прямо камень сваливается. Остатки моей глупости смывает горячий душ. Под сводку новостей на кабельном телеканале я перекусываю добытыми «кровью и потом» блинчиками с лососем (которые, если честно, теперь в горло лезут с трудом) и погружаюсь в сонное царство, что называется, без задних ног.

Постепенно ночное марево рассеивается. Тонкую пелену, отделяющую мир сновидений от утренней реальности, прорывают звуки будильника на моем смартфоне «Самсунг». Резвый ветерок пробирается сквозь полуоткрытые окна, принося с собой аромат ритма проснувшегося города. В свежести пасмурного утра чувствуется какая-то непостижимая энергия, так и шепчущая о городских былинах и фольклоре русского народа.

«Воронцова, твои каникулы начинаются!» − лениво потягиваюсь я, свешивая ноги с кровати.