Жизнь Исуса Христа

Сегодня суббота; не должно тебе брать постель.

Это был очевидный случай нарушения их закона! Разве полуегиптянин, сын Саломифы, дочери Даврия, не был побит насмерть камнями за собирание дров в субботний день[302]. Разве не ясно высказал Иеремия: Так говорит Иегова: берегите души свои, и не носите нош в день субботний и не вносите их вратами Иерусалимскими, и не выносите нош из домов ваших в день субботний, и никакого дела не делайте[303].

Действительно сказано, но почему? Потому что суббота есть установление благодетельное, имеющее целью защиту подчиненных, угнетенных постоянным трудом; потому что сущность ее состояла в избавлении рабов и земледельцев от несоразмерности работы, которую налагали на них богачи из народа, известного своею жадностию; потому что оставление одного дня из семи для святого успокоения имело бесконечно доброе влияние на духовную жизнь всего общества. Такова была мысль четвертой заповеди. В каком же отношении нарушена была суббота человеком, захотевшим, по получении чудесного исцеления, отнеси домой простую постель, из которой состояло, может быть, все его имущество? Нарушенное этим человеком не было законом Божиим и даже законом Моисеевым, но представляло безумные формалистические толкования холодных преданий, которые с важностью рассуждали, что в субботу можно носить сапоги без гвоздей, а нельзя надеть сапогов, подбитых гвоздями, потому что они представляют ношу; всякий может выходить из дому в двух сапогах, а отнюдь не в одном; один человек может нести каравай хлеба, но двое не могут идти рядом так, чтобы этот каравай был между ними, и тому подобные невообразимые, невежестенные органичения.

Кто меня исцелил, отвечал выздоровевший расслабленный, Тот мне сказал: возьми постель свою и ходи.

Эти слова приняты были за оправдание в отношении к расслабленному, потому что голос, одаренный чудесною силою одним словом исцелять паралитика, имел право на некоторое послушание себе. Они удовольствовались высказанною им причиною, и что им за дело до этого ничтожного жалкого страдальца? Что выигрывают они, если будут терзать его? Они пошли далее.

Кто тот человек, — заметьте лукавство этих еврейских властей! — не тот, который исцелил, потому что нельзя обвинять в ереси за совершение чудесного действия, но — тот, который сказал тебе: возьми постель свою и ходи?

Внимание паралитика, когда Иисус говорил с ним, было так слабо, что он не знал, кто был его благодетельным целителем. Но вскоре все объяснилось. Заметим в расслабленном прежде его хорошую сторону, потому что вскорь после события видим его в храме, куда он пришел, вероятно, для того, чтобы воздать благодарность Богу за внезапное и чудесное восстановление его разбитой жизни. Там Иисус увидал его и обратился к нему с простым, но высоким нравоучением: вот, ты выздоровел, не греши же, чтобы не случилось с тобою чего хуже.

Такое нравоучение получил он, может быть, потому что Христос провидел мелкую и недостойную природу человека: по крайней мере на первый взгляд чувствуется, что то возмутительное при чтении 15 стиха, где говорится: человек сей пошел и объявил иудеям, что исцеливший его есть Иисус. Возможно, хотя и совершенно неправдоподобно, что человек этот имел в мыслях прославить имя того, кто совершил над ним чудо. Но так как ему известны были неприязненные чувства иудеев; так как мы не слышим от него ни одного слова благодарности, ни одного слова благоговения или прославления Иисуса; так как ему было вполне известно, что Иисус, при совершении чуда, руководствовался только одним состраданием и постарался избегнуть всякой торжественности, то нельзя не признать, что с первого взгляда на подобный поступок невозможно глядеть иначе, как на ненужный и презренный донос, на гнусную самозащиту на счет своего благодетеля и совершенно непонятную смесь бездушного наушничества с низкою неблагодарностию. По-видимому, наставление Иисусово было крайне необходимо, хотя и оказалось бесполезным.

Донос имел непосредственные и неприятные последствия. Они изменили весь ход остальной жизни Иисуса. Не трогаясь видимым глубоким состраданием, не убеждаясь действием чудесной силы, иудейские инквизиторы вооружились на защиту своих излюбленных статей закона. Они стали гнать Иисуса и искали убить Его за то, что Он делал такия дела в субботу.

В ответ на это обвинение, Он высказал боговдохновенную и пространную речь, сохраненную для нас в 5 главе св. евангелиста Иоанна[304]. Неизвестно, сказана ли она в храме или перед синедрионом; но великие раввины и первосвященники, — которые прежде хвалились, что могут сделать выговор и наказать Его за нарушение субботы, — были приведены в трепет и благоговение от слышанных ими слов Его, хотя и были сильно и неумолимо озлоблены. Они позвали Иисуса к суду, чтобы дать наставление и должны были выслушать сами. Они хотели научить и сделать выговор, — и тогда, может быть, снисходительно простить Его. Но увы! Он предстал пред ними с величием глубоко ученого, со строгим упреком, в котором однако слышалось сердечное сострадание. Они сидели вокруг Него во всей пышности их официального положения и смотрели как на низшего. Но что же? они же трепетали пред Ним и точили только зубы, не смея ничего сделать, когда в речи, подобно пламени и огню, проникающей все их существо, — в речи, исполненной мудрости и величия, какая могла слышаться только среди синайских громов, Он утверждал свое великое звание Сына Божия.

Таким образом покушение, — внушить Ему жалкие правила и благочестие буквоедов, представить нечестие в совершении дивных исцелений и, может быть, наказать Его за беспрестанные приказания исцеленным людям носить свои постели в день субботний, — потерпело полное поражение. В первых же своих словах Он представил им их материализм и невежество. Судя по себе, они думали, что в субботу Бог остановился от творения, будто бы вследствие усталости; Он доказал, что святой покой был благодетельной деятельностью. Они, по-видимому, думали, как многие и в настоящее время, что Бог отказался от некоторых сокровенных проявлений своей творческой силы; Он утверждал, что Отец Его творит и доселе, — что и Он, зная Своего Отца и любя Его, творит так же, как Отец, и должен совершить большие дела, чем делал до настоящего времени. Уже Он начал воскрешать духовно умерших, а придет день, когда все находящиеся в могилах должны услышать Его голос. Уже Он начал водворять вечную жизнь во всех уверовавших в Него, а впоследствии голос Его будет услышан на последнем суде живых и мертвых, который поручен Ему Отцом Его.

Один ли Он сам удостоверяет свое звание? Нет, существуют три великих свидетеля которые подтверждали и подтверждают слова Его: Иоанн, которого они после непродолжительного удивления, отвергли, Моисей, последованием которому они кичатся, не понимая его учения, и наконец Бог, которому поклоняются, но которого не видали и не знали. Сами они, эти судьи, присылали к Иоанну и слышали его свидетельство; но Он не нуждается в человеческом свидетельстве и упоминает о нем только ради их, потому что они некоторое время восхищались светом великого пророка, любимого Богом. У Него есть высшее, нежели Иоанново, свидетельство, — свидетельство чудодейственной силы, совершающей дела не как у пророков во имя Божие, а в Его собственное имя, потому что Отец вручил Ему эту силу. Этого Отца они не знали; свет Его они променяли на тьму, слова Его — на слова лжи и невежества, и отвергают Его Сына, которого Он послал. Но есть третье свидетельство. Хотя они не знали ничего об Отце, однако знали или думали, что знают Св. Писание, а все-таки отвергли Его, о котором свидетельствует Писание. Не ясно ли, что они, — справедливые, благочестивые, исполнительные до мелочности отщепенцы, священники, духовные вожди народа, — не имеют в себе любви Божией, если они отвергают Его пророка, Его слова, Его дела, Его Сына?

302

Левит. 24, 10–12. Числ. 15, 32–36.

303

Иерем. 17, 21–22.

304

Иоан. 5, 17–47.