Страница 9 из 18
— Сама? — взгляд на Ружицкого.
Тот подтвердил, прикрыв глаза веками.
— Обалдеть. — Ханка застыла на месте. — Но это означает, что…
Играясь своим стаканом, Ружицкий закончил вместо нее:
— Что сон продолжается, даже когда меня здесь нет.
— Хмм, блин, это порождает далеко идущие выводы. Интересно.
— Проше пани, — перебила Оля их ученую беседу. — Вы очень красивая.
Ханка поправила очки и повернула голову к ней.
— Спасибо, детка. Но у меня есть одна просьба.
— Слушаю?
— Следующий раз, когда ты появишься здесь, встань перед входной дверью и постучи.
— Хорошо, пани. Извините меня.
— Это не твоя вина, детка. Это вот он создал меня с любовью ходить голышом, и в то же самое время — с неподдельным чувством стыда.
Оля подошла к панорамному окну, которое тут же автоматически поднялось, открывая проход на террасу. Девочка сделала пару шагов; она была полностью ошеломлена невероятным для себя окружением.
— А можно будет поплавать на лодке с парусом?
— Конечно.
— Тогда я хочу прямо сейчас.
Ружицкий поднял руку.
— Спокойно, у нас будет еще множество встреч, я же сегодня ночью должен посетить еще нескольких пациентов.
— А может… ну хоть чуточку?…
— Послушай, вообще-то во сне, если хочешь, время можно растягивать, но не в этой зоне безопасности. Здесь время выставлено один к одному. Одна минута здесь полностью соответствует минуте в реальности.
Ханка подошла к ним, надевая шляпу с громадными полями, защищающими от солнца.
— Я могу с ней поплавать, — сказала она. — Раз уж нам известно, что я не исчезаю, когда исчезаешь ты…
— Превосходная идея, — тут же согласился Ружицкий. — Ханка у нас замечательно ходит под парусом.
— Ой, как здорово!
Он допил свой виски и закурил последнюю сигарету перед выходом.
— Оля, а ты можешь сказать мне вот что? Каким образом ты открыла свой дар?
Девочка слегка опечалилась.
— У меня всегда были кошмары. Страшные сны. И я очень хотела из них выбраться.
— И ты научилась просыпаться по требованию?
— Да. Но ведь совсем не спать ведь нельзя. А когда я снова засыпала, снова мне снилось что-то плохое.
Мужчина понимающе кивнул.
— И мне страшно хотелось выбраться каким-то другим образом. И… И я увидала, что можно и иначе. Я увидела другие сны. Я могла пройти в них и спрятаться, но… Но там тоже было плохо. Там правили не люди, которые спали, а что-то страшное. Что-то ужасно плохое, пан доктор.
Ружицкий глубоко затянулся, и через пару секунд выпустил несколько дымовых колечек. Здесь они всегда получались идеальными. Наяву, к сожалению, крайне редко.
— Я ужасно трусила и хотела убежать еще дальше. Туда, где все безопасно, где со мной ничего плохого не случится.
— Это… это и объясняет твои навязчивые страхи в действительности.
— И тут я открыла, что сама могу этим управлять, что все может быть так, как я захочу. И тогда я начала жить в таком мире, в который никто не может войти. Кроме вас. — Оля опустила голову. — Меня можно будет вылечить, пан доктор?
— Вся штука в том, что ты не нуждаешься в лечении, Оленька. А вот зато ты сама можешь вылечить многих.
Девочка удивленно глянула на Ружицкого.
— Правда?
— Похоже, ты станешь моей ассистенткой.
Девочка не знала, что и сказать. Она искоса глянула на Ханку, а вдруг от нее чего узнает, а вдруг «пан доктор» всего лишь шутит, но та лишь кивнула и шепнула:
— Тебя ждет шикарная карьера, детка.
В пять утра все коридоры и приемные покои частной клиники были абсолютно пусты. По этой причине они казались раза в два просторнее. Ружицкий покидал рабочее место отдохнувший и расслабленный. Свой день наяву он любил начинать именно в таком состоянии. Первые люди встретились ему только в холле. Ночной сторож как раз открывал дверь, чтобы впустить полицейских: двух в мундирах и одного в гражданском. Они вели с собой мужчину в наручниках. Ну да, это же тот, о котором говорил Станьчик, вспомнилось Ружицкому. Он глянул в лицо заключенного, но тот опустил голову и взгляда не поднимал. Его худощавое тело резко контрастировало с мускулистыми фигурами мусоров.
Дождь, который шел на следующий день, был настолько сильным, что дал возможность припарковаться в сторонке, что, в свою очередь, позволило ему попасть в клинику через боковой вход, тем самым обходя толпу ожидающих. Коридорных кочевников обойти было несложно, но вот Беату, секретаршу шефа — уже нет. Слишком хорошо она знала его привычки.
— Добрый день, пан доктор, — усмехнулась она, как всегда коварно.
— Привет, чего у нас плохого слыхать?
— Господи Иисусе!
— Вау! И в какой палате его положили?
Секретарша сощурила свои прекрасные глаза и тряхнула головой.
— А вот сейчас вы не будете таким красноречивым. Когда все они на вас навалятся…
— Кто?
— Может, я лучше расскажу с самого начала?
Ружицкий открыл перед Беатой дверь, ведущую во внутренний коридор. Потом разложил руки в жесте «ну раз уже должна».
— Очень важный папочка Оли вместе с ее не менее важной мамочкой пришли проведать дочку. Малый сбежал. Станьчик поставил дымовую завесу и храбро стоял на последнем рубеже, пытаясь не допустить до конфронтации. Но где там. Те упрямо желали увидеть дочку. И увидели…
— Что увидели?!
Беата тяжело вздохнула. Она заломила руки и чуть ли не минуту не произнесла ни слова.
— Ну а потом Олин папаша, все-таки достаточно известный во Вроцлаве человек, добрую четверть часа мотался по коридорам в шоке.
Ружицкий бросил на нее любопытный взгляд.
— Честное слово: в шоке. И уже совершенно бессознательно он повторял каждому в фойе: «Доктор Ружицкий способен творить чудеса! Он творит чудеса! Вы не верите, как я и сам еще вчера не верил, но он творит чудеса!» Так что теперь вы уже не отмахнетесь от нападения толпы людей, жаждущих чудес. Гардеробщик удрал, а охранники все попрятались.
— А Станьчик?
— Шеф вне себя от ярости. Он же хотел подержать девчонку как минимум месяц.
— Можем подержать и дольше.
— Да нет, конечно, он же не идиот, так что сразу догадался, что можно и дольше. Но в первый момент с ним чуть апоплексический удар не случился.
— Слушай, — остановился Ружицкий. — Так что, собственно, случилось?
— А гляньте сами.
Беата провела его дальше по коридору до ближайшей развилки. Затем по переходу для персонала. Открыла боковые двери в его кабинет, приложила палец к губам, словно старая заговорщица, и указала на главный вход. Заинтригованный Ружицкий приоткрыл дверь. В небольшом приемном покое, предназначенном для самых крутых клиентов, которым удалось преодолеть первые линии обороны клиники, царила приличная, до сих пор здесь не виданная толкучка. Зато самой любопытной была фигурка за маленьким столиком, которая заменяла временно отсутствующую медсестру. На Оле был врачебный халат, доходящий ей до щиколоток, на шее — небрежно перевешенный стетоскоп. Теперь она ни в чем не напоминала перепуганную девчушку. Со всей решительностью она что-то поясняла склонившемуся перед ней мужчине:
— Нет, нет, проше пана. Пан доктор Ружицкий сегодня вас не примет. Вы же не записаны.
— Но… девочка…
— Никакая я вам не девочка, проше пана. Я ассистентка доктора Ружицкого. Это вам понятно?
Ружицкий чуть не рассмеялся. Но настоящий класс Оля показала через несколько секунд.
— Послушай меня, детка…
— Нет — и все, — ответила его ассистентка с громадным стетоскопом на шее. — Я ясно выражаюсь для вас? Или вам следует повторить уроки польского языка?
Ружицкий был восхищен преподавателями из частной школы, в которую должны были записать Олю родители. Паттерны поведения были освоены ею до совершенства. Он их всего лишь разблокировал.
— Оля, можно тебя на минутку, — перебил он ее поучение. — У нас важная консультация.
Довольная девчонка тут же поднялась с места.