Страница 107 из 130
Фру только вздохнула. «Понимаешь ли: никогда!» - повторил капитан и ударил кулаком по столу. Фру раз рыдалась, а сама все смотрит на него. «Но тогда я не понимаю, почему ты ходил за ней по пятам, и прятался с ней в беседке и во всех укромных местах», - сказала фру. «Ну, в беседке, положим, была ты, а не я», - от ветил капитан. «Да, все я и всегда я, а ты ничего и никогда», - сказала фру. - «А для чего я ходил за Элисабет? Да для того, чтобы вернуть тебя, - сказал он. - Ты от меня отдалялась, я хотел тебя вернуть». Фру задумалась, потом вдруг вскочила, да как бросится к нему на шею: «Ах, выходит, ты меня любил хоть немножко? А я-то думала, что ты меня давно разлюбил. Ты ведь тоже отдалялся от меня, много лет подряд, разве ты не помнишь? Как глупо все получилось. Я не знала... я не думала... А ты, выходит, любил меня... До рогой мой, но тогда все хорошо!..» - «Сядь! - сказал капитан. - С тех пор произошли некоторые переме ны». - «Что произошло? Какие перемены?» - «Вот ви дишь, ты уже все забыла. А я-то хотел спросить у тебя, сожалеешь ли ты об этих переменах?» Тут фру снова вся окаменела и говорит: «Ах, ты про Гуго? Но ведь сделанного не воротишь». - «Это не ответ». - «Сожа лею ли я? А ты? Ты себе кажешься невинной овечкой?» Тут капитан встал и начал расхаживать по комнате. «Вся беда в том, что у нас нет детей, - сказала фру. - У меня нет дочери, которую я могу воспитать так, чтобы она стала лучше, чем я». - «Я думал об этом, - гово рит капитан, - возможно, ты права. - Тут он подхо дит к ней вплотную и еще добавляет: - Лавина обру шилась на нас, жестокая лавина. Но разве нам, благо мы остались в живых, не следует разгрести камни, и бревна, и щебень, и все, под чем мы были погребены много лет, чтобы наконец вздохнуть полной грудью. У тебя еще может быть дочь!» Фру встала, хотела что-то сказать, но не решилась. «Да, - только и проговорила она. И повторила еще раз: - Да». - «Сейчас ты устала и взволнована, но подумай о том, что я сказал. Доброй ночи, Ловиса». - «Доброй ночи!» - ответила она.
XI
Капитан намекнул Нильсу, что он не прочь либо уступить кому-нибудь право на рубку леса, либо запро дать весь лес на корню. Нильс истолковал это таким образом, что капитан не желает приглашать на работу в имение посторонних. Должно быть, у капитана с фру опять начались нелады.
Мы продолжали копать картофель, большую часть уже выкопали, теперь можно было немножко перевести дух. Но дел по-прежнему оставалось очень много - запаздывали с осенней пахотой, и теперь уже мы вдвоем - Ларс Фалькенберг и я - распахивали поле и луговину.
Нильс просто удивительный человек, ему стало так неуютно в Эвребё, что он хотел было взять расчет. Удержал его стыд - как бы не подумали, что он бросает работу, с которой не может справиться. У Нильса были довольно четкие представления о чести, унасле дованные от множества поколений. Не пристало кресть янскому сыну вести себя как последнему батраку. К тому же Нильс недостаточно долго здесь проработал; когда он нанимался в Эвребё, хозяйство было совсем запущено, понадобилось бы немало лет, чтобы вновь его поднять. Только нынче, когда в распоряжении Ниль са оказалось больше рабочих рук, он сумел наконец сдвинуть дело с места. Только нынче он впервые смог увидеть добрые плоды своих усилий, - какие уродились хлеба, какая густая пшеница! Сам капитан впервые за много лет порадовался на щедрый урожай. Будет что продать нынешней осенью.
Вот поразмыслишь, так и выходит, что Нильс просто сглупил бы, покинув сейчас Эвребё. Ему только позарез нужно было побывать дома, - Нильс родом из северной части прихода, - и для этого он взял два свободных дня, когда мы уже выкопали весь картофель. Должно быть, у него какое-нибудь неотложное дело, может, он хочет встретиться со своей невестой, - думали мы все. Через два дня Нильс вернулся такой же бодрый и расторопный, как всегда, и с жаром взялся за ра боту.
Однажды мы сидели на кухне за обедом и увидели, как фру в ужасном волнении выскочила из дома и побежала куда-то, не разбирая дороги. Следом показался капитан. Он кричал: «Ловиса, Ловиса, постой, куда же ты?» А фру отвечала только: «Оставь меня!»
Мы переглянулись. Рагнхильд встала из-за стола, собираясь бежать за фру.
- Ты права, - сказал Нильс с обычным своим спо койствием. - Но сперва зайди в дом и посмотри, убрала ли она фотографии.
- Стоят как стояли, - ответила Рагнхильд и вышла. Мы слышали, как во дворе капитан сказал ей:
- Пригляди за барыней, Рагнхильд. Никто из нас не хотел бросить фру на произвол судьбы. Все о ней заботились.
Мы вернулись в поле. Нильс сказал мне:
- Ей надо бы убрать фотографии. С ее стороны даже некрасиво, что она оставила их на видном месте. Это большая промашка.
А, что ты в этом смыслишь, п одум a лось мне. Вот я - так уж точно разбираюсь в людях, я много пона смотрелся за годы странствий. И я решил устроить Нильсу небольшое испытание, проверить, не зря ли он важничает.
- Странно, что капитан сам давным-давно не убрал и не сжег эти фотографии, - говорю я.
- Ничуть, - отвечает Нильс. - На его месте я бы тоже этого не сделал.
- Почему?
- Да потому, что не мне, а ей надлежит это сделать.
Мы помолчали немного, потом Нильс добавил еще несколько слов. Эти слова разом доказали мне, каким глубоким и безошибочным чутьем обладает Нильс.
- Бедная фру! - сказал он. - Должно быть, она так и не может оправиться после своего проступка, должно быть, в ней что-то надломилось. Другого объ яснения я не вижу. Есть люди, которые, оступившись, могут подняться и спокойно шагать дальше по жизни, разве что синяков насажают, а есть другие, которые так и не могут встать.
- Если судить по ее виду, она отнеслась ко всему, довольно легко, - продолжаю я испытывать Нильса.
- Откуда нам знать? А по-моему, она все время была сама не своя. Конечно, она продолжает жить, но мне кажется, в ней нет внутренней гармонии. Я не силен по этой части, но я имею в виду именно гармонию. Понимаешь, она может есть, и спать, и улыбаться, и все же... Я вот только что проводил такую же в по следний путь, - ответил мне Нильс.
Куда девался мой ум и моя выдержка? Глупый и пристыженный, я только и мог спросить:
- Ах, вот как? И она умерла?
- Да. Она хотела умереть. - И неожиданно прика зал: - Ну что ж, идите с Ларсом пахать. Вам уже не много осталось.
И он ушел своей дорогой, а я своей.
Я думаю: возможно, он говорил о своей сестре, воз можно, он отпрашивался на ее похороны. Боже милости вый, поистине есть люди, которые не могут с этим спра виться, это потрясает самую их основу, это - как ре волюция. Все зависит от того, насколько они загрубели. Насажают синяков, - сказал Нильс. И внезапная мысль заставляет меня остановиться: а вдруг это была не его сестра, а его возлюбленная?
По странной ассоциации я вспоминаю про свое белье. Я решаю послать за ним батрачонка.
Настал вечер.
Ко мне пришла Рагнхильд и попросила меня не ло житься, уж очень у господ неспокойно. Рагнхильд была ужасно взволнована, надвигающаяся темнота ее пугала, и она не могла найти места более надежного, чем у меня на коленях. Она и всегда была такова - стоило ей разволноваться, и она становилась робкой и нежной, робкой и нежной.