Другой путь. Часть 1

уши грызла боль от его проникновения. Он ни за что не хотел поверить своей преждевременной кончине, этот

по-новому сделанный герой, приученный совершать свои подвиги позади линии фронта. Он был такой

большой, румяный и здоровый. Он еще очень долго хотел жить. Ведь он собирался завоевать, кроме России,

еще и Азию, и Африку, и Америку. А тут его заставили так обидно умереть, уткнувшись рылом в грязь.

Да, Илмари был прав, пожалуй, говоря насчет ошибки. Он кое-что все-таки понимал, этот старый умный

дурак. Не стоило затевать войны с русскими. Не стоило. Война — это несчастье для народа! Она приводит к

тому, что пожилой, достойный уважения человек болтается, как дурак, на стволе березы, прихваченный ремнем,

и без толку дрыгает ногами, а вокруг него осатанелый мир извергает огонь и грохот. Но кто же знал, что они

себя так поведут? И если они такое же творят на каждом из трех тысяч километров, составляющих линию

фронта, то ничего доброго это не сулит ни одному из тех, кто вызвал их на совершение таких дел. Не следовало

вызывать их на это. Ведь с ними можно было все улаживать миром, о чем не раз твердил Илмари Мурто. А

теперь попробуй их удержать. “Зачем было доводить русского до такого состояния, когда руки его потянулись к

оружию и начали убивать? Это был глупый просчет, от которого теперь жди беды. Кем бы ни был он в мирной

жизни, но на войне он обязательно вспоминал, что родила его очень большая, богатая и сильная страна, которая

не разрешала никому из своих сынов быть слабым и трусливым. Враги своим вторжением в его земли только

помогли ему вспомнить об этом и тем самым повредили самим себе. Нельзя доводить русского до такого

состояния, когда цвет мирного озера в его глазах сменяется цветом полыхающих молний.

Арви не мог больше висеть на ремне. Он задыхался и начинал стонать понемногу. Пряжка так надавила

ему на ребро, что оно готово было треснуть. От страшной боли у него помутилось в голове. Надо было кончать

с этим. Не мог он долее любоваться сверху на эту кровавую кашу, которая варилась там, среди болота. И пока

лес вокруг него орал зверем и раскалывался пополам, пригибаясь вершинами к земле, он достал из кармана

бритву. Все вокруг него было порождением сна, занесенного сюда из каких-то неведомых для земли мест, и

только боль в ребрах была настоящей. И сквозь этот недоступный для разума нездешний сон он успел еще

увидеть, как надломились и рухнули обе сосны, обдав его дымным ветром от своих близко мелькнувших

вершин, как проскочили, наконец, в перелесок, давя друг друга, четверо гитлеровских молодцов и как русский,

не обращая на них внимания, продолжал срезать огнем пулемета всех остальных, оседлавших болото. Далее

Арви не мог терпеть. Проведя бритвой по туго натянутому ремню, он полетел вниз.

Он ударился о землю боком и головой. Ударился не очень крепко, но все-таки на время словно бы

окунулся в какую-то тихую черную муть, которая понесла его на своих волнах далеко от всяких земных ужасов.

Однако очень скоро в глаза его снова проник свет жаркого солнечного дня, а в уши — рев и грохот. Поднявшись

на ноги, он увидел, как четверо упитанных парней в серо-зеленых куртках подбирались к русскому. Сквозь

кустарники и огрызки деревьев они стреляли по его яме из автоматов и кричали: “Русс, сдавайся!”. Это были

идиоты. Четыре желторотых глупца! Вместо того чтобы закидать его в яме гранатами, они собирались, кажется,

взять его живьем. Они захотели взять живьем русского, на глазах которого только что убили его жену и ребенка!

Четыре гитлеровских олуха с далекой немецкой земли!

Они думали, что русский не видит их, а он видел. Он хорошо знал, сколько их проскочило через топь, и

был наготове. По их стрельбе он чувствовал, откуда к нему подбирается опасность, и когда они внезапно

выросли на краю ямы, готовые прыгнуть в нее сразу с четырех сторон, черный ствол его автомата описал

быстрый полукруг прямо у них перед носом. Арви услыхал короткий треск и увидел, как один из них упал,

откинувшись назад, а второй переломился пополам в сторону ямы, куда и сполз, оставив на виду ноги в

подкованных сапогах. А короткий треск получился у автомата русского по той причине, что иссякли патроны в

его диске. Сообразив это раньше двух уцелевших врагов, он метнул свой разряженный автомат одному из них

прямо в лицо и вслед за этим выпрыгнул сам, выдернув попутно из расщепленного пня сосны нож Арви.

Выпрыгивая в сторону четвертого врага, он одновременно нырнул под ствол его автомата, но все-таки не

избежал от него хорошего заряда. Пули скользнули вдоль его спины сверху донизу, исполосовав на ней всю

одежду и процарапав кровавые борозды на коже. Далее оба они покатились по земле, заслоненные от Арви

стволами двух поваленных сосен, и по их яростному хрипенью и стонам он понял, что его нож не остался в

бездействии. Эсэсовец, опрокинутый было разряженным автоматом русского, тоже перевалился к ним, вплетая

в их возню новые проклятия и хрип.

Арви, прихрамывая, устремился туда же. Он знал, рядом с кем было его место. Но, обогнув мохнатую

вершину лежащей сосны, он замер в неподвижности. Он увидел, как приподнялась над землей круглая голова с

налитой шеей, уже отмеченная автоматом русского, и как она ударилась о лежащий ствол сосны затылком,

приведя в содрогание все ее сучья и хвою. А над этой головой поднялась голова русского, чьи руки надавливали

на горло врага с такой силой, словно отрывали ему голову от плеч. Пиджак и рубаха русского были изорваны в

клочья, и на белой коже его тела смешались кровь, пот и грязь. Но проглянувшие наружу сквозь лохмотья

одежды облитые кровью, напряженные мышцы его крупного тела не превращали его в подобие истерзанной

жертвы, а как бы полнее выявляли глазу скрытые в нем силы, которым не видно было предела. Русский не

заметил Арви, но Арви увидел белки его глаз и торопливо отступил под прикрытие зелени.

Опять на какие-то секунды стало тихо в лесу, и среди этой тишины послышалось новое чавканье сапог

по грязи. Русский, пошатываясь, переступил через тело задушенного врага и выглянул из-за листвы. Через

переправу торопливо перебирались четыре минометчика со своим оружием и сам офицер. Это были последние

из полувзвода. Считая, что с русским наконец покончено, офицер приказал им идти вперед, а сам двинулся

следом держа наготове пистолет. Но он не видел того, что творилось за той частью уцелевшей листвы, которая

еще прикрывала яму. Под ее прикрытием русский спрыгнул на дно ямы, устланной опустевшими пулеметными

лентами, и в тот же миг выпрыгнул из нее с двумя гранатами в руках,

Это были крупные гранаты, назначенные для разрушения танков, орудий и грузовых машин. Они были

доставлены русскому партизанскому отряду вместе с разным другим снаряжением зимой на самолете, который

ночью сел на заснеженный лед Пуссиярви и той же ночью улетел. Сдвинув предохранители у обеих гранат,

русский высунулся из-за листвы на край перелеска и метнул их одну за другой в направлении переправы. Он

высунулся для того, чтобы не промахнуться и не попасть в грязь, а гитлеровский офицер воспользовался этим и

выстрелил в него три раза подряд.

Он собирался выстрелить еще и еще, но не успел. Гранаты взорвались. Они всегда очень быстро

взрываются, эти русские гранаты, особенно в тех случаях, когда у кидающего хватает духу выждать секунду-

другую после того, как он сдвинет предохранитель. Одна граната упала на чью-то мертвую спину, и один из

минометчиков прыгнул к ней, чтобы отбросить в грязь, но в этот момент она взорвалась. Другая взорвалась,

ударившись о ствол миномета. Это были очень сильные гранаты. Они не оставили ничего от всех пятерых и

даже от некоторых мертвецов, оказавшихся в зоне разрыва. Но и русскому пришел конец. Все три пистолетные