Страница 127 из 130
когда его голова вернулась в прежнее положение. Дождавшись, она потребовала:
— Да скажи ты хоть что-нибудь!
Но он, по-прежнему не говоря ни слова, сделал от нее в сторону такой крупный шаг, что она уже больше
не пыталась его удерживать. Она только крикнула ему вслед сердито:
— Ну и отправляйся к черту! Больше от меня ни слова не услышишь.
Но и после этого она не раз обращала в его сторону раздосадованное лицо. И, когда он пробегал мимо
нее по беговой дорожке, она застывала на месте, не успев иногда метнуть свой диск, и следила за ним глазами,
стоя в таком положении, словно изображала собой красивую статую, приготовленную для украшения парка. И
никто в эти мгновения не догадывался полюбоваться ею, как не догадывался полюбоваться ее парнем. Вокруг
них было такое обилие красоты и молодости, что они растворялись в этой красоте, неотличимые от остальных.
Любая девушка здесь заслуживала того, чтобы парень кинулся за нее в огонь или в пучину океана. Но и парни
стоили того же. Вот почему один из этих парней с такой легкостью отвергал одну из этих девушек.
Много других девушек мелькало вокруг него, таких же гибких, сильных и красивых. Ему ли было
беспокоиться, что не найдется ей достойной замены? Нет, одиночество ему в жизни не грозило. Он знал это и
потому так беспечно поступал, если, конечно, предположить, что только в этом была причина. Но она была не в
этом. Я знал причину куда более важную, и состояла она в том, что парня ожидало совсем иное назначение. Не
для любви он был определен и не для умножения жизни. А был он определен злыми силами на то, чтобы нести
смерть финскому народу в составе миллиона других таких же свирепых, кровожадных великанов. Вот какие
страшные тайны можно тут научиться вскрывать, если не забывать опираться на стройную логику гениального
Юсси Мурто. И этой же тайной объяснялась причина, из-за которой такой парень пренебрег такой девушкой.
Все было ясно и просто для моего проницательного глаза.
Но если такое его обращение с ней оказало столь выгодное действие, то нельзя ли было и мне
попользоваться отсюда кое-каким примером? И, пользуясь его примером, я написал своей женщине еще одно
письмо, в котором прямо и решительно заявил, что хватит с меня пустых разговоров и упрашиваний. Что было
ей сказано, то сказано, и больше я не собираюсь ей кланяться. Все. Конец. И пусть она теперь пеняет за это сама
на себя.
Такое грозное письмо написал я на этот раз, чем доставил ей, наверное, немало тревоги. После такого
письма ей уже ничего другого не оставалось, как отбросить скорей прочь всякую там женскую игру и
поторопиться с ответом, пока еще не все для нее было потеряно. И теперь-то я с уверенностью ждал от нее
ответа уже на третий день. Однако по непонятной причине ответ от нее опять до меня не дошел.
Но, ожидая от нее ответа, я теперь уже старался не упускать из виду тех двоих, надеясь перенять у них
что-нибудь еще, пригодное для меня в моих делах с русской женщиной. Когда соревнования бегунов и
прыгунов на Зимнем стадионе закончились, я опять стал наведываться к дверям строительного техникума на
улице Герцена. И там они встретились при мне еще раз.
Никанор вышел из техникума на улицу так быстро, что я не сразу узнал его, хотя было еще довольно
светло. Липкий снег бил мне в глаза, мешая смотреть. Он врывался в улицу Герцена с Исаакиевской площади,
где заполнял собой все, крутясь и ворочаясь густым белым облаком. Оно как бы зарождалось там, на площади,
это огромное снежное облако, и там же росло и раздувалось, множа вокруг себя в своем вращении беспокойные
белые гроздья и выбрасывая затем их избыток в глубину людных улиц, где они прилипали ко всему, на что
наталкивались в своем стремительном полете.
Никанор двинулся прямо навстречу снежному потоку. Однако недалеко от автобусной остановки он вдруг
резко свернул с панели вправо и перешел на другую сторону улицы. Я присмотрелся и понял, почему он это
сделал. От группы залепленных снегом людей, ожидавших автобус, отделилась уже знакомая мне фигура в
синем пальто и в меховой шапочке. Видно было, что девушка собиралась, как и прежде, перехватить его возле
остановки, но, заметив, что он уходит на другую сторону улицы, пустилась ему наперерез.
Она догнала его в тот момент, когда он уже огибал угол здания гостиницы “Астория”. На этом углу
завихрение метели было особенно сильное. Я видел, как полы их пальто сразу же отнесло в сторону, а сами они
накренились в другую. Потом их подхлестнуло ветром и снегом в спины, что позволило им снова выпрямиться.
И тут они скрылись за углом дома.
Но скрылись ненадолго. Я уже был там и увидел их за углом идущими рядом. Она что-то говорила ему
горячо и громко, трогая его за локоть, а он молчал, глядя по сторонам и ускоряя шаг. От гостиницы он внезапно
свернул к маленькому садику, расположенному посреди площади, надеясь, должно быть, что ей окажется с ним
не по пути и она отстанет. Но ей оказалось по пути с ним к этому садику, и она продолжала шагать рядом.
Войдя в садик, он уже искал глазами выход из него. Видно было, что он собирался пройти его насквозь,
чтобы там опять свернуть вправо или влево, повторяя это до тех пор, пока ей наконец окажется с ним не по
пути. Но она не допустила этого. Потянув его за руку, она другой рукой уцепилась за спинку садовой скамейки,
наполовину утонувшей в снегу. И там они уселись прямо на свежий слой мокрого снега, одни на весь этот
садик, над которым бесновались в кружении мягкие белые хлопья, оседавшие на их плечах, на пустых
скамейках, на кустах и деревьях.
Садик этот был разбит посреди площади. С одной стороны на него смотрели своими окнами гостиницы
“Астория” и “Ленинградская”, а с другой смотрел своим главным фасадом Исаакиевский собор, названный так
в честь святого Исаакия, в день которого родился русский царь Петр Великий. С третьей стороны на садик
смотрела детская школа, а с четвертой к нему прилегала свободная часть площади, посреди которой бронзовый
царь Николай Первый вздыбил на красном цоколе бронзового коня, как бы готовясь ускакать от этой снежной
бури, хлеставшей по нему со всех сторон.
Ветер дул так непостоянно, что нельзя было понять, с какой стороны его надо было ждать каждую
следующую минуту. Снег несло как будто бы со стороны Невы, из-за собора, но, врываясь на площадь густыми
белыми тучами, он ударялся о фасад Мариинского дворца, стоявшего позади памятника Николаю, а
оттолкнувшись оттуда, принимался без всякого порядка кружить в разных направлениях, оставляя белые липкие
следы на всем, что ему попадалось. При этом садику он уделял особое внимание. И если Николай Первый
временами выскакивал со своим конем из очередного облака, успевая передохнуть и осмотреться, то над
садиком эти облака проносились вдоль и поперек непрерывно. Иногда они сталкивались, принесенные ветром с
разных сторон, и, усилив от этого свое кружение, уносились далее, сплетаясь между собой и обволакивая все на
своем пути мягкими, бесшумными хлопьями.
Я тоже поспешил скорей в садик, обогнув стоявшие перед гостиницей легковые машины. Что мне
оставалось делать? Надо же было узнать, как у них ведет себя человек, получивший по морде от женщины.
Откуда еще мог бы я взять нужный мне пример? Я находился в чужой стране, где некому было меня просветить.
Поэтому я без промедления пробрался в садик, и там сквозь летучие снеговые заслоны до меня донеслись такие
слова, сказанные девушкой:
— Ну прости же меня, Ника, родной мой. Ну неужели ты не можешь понять, что это было не то? Не так я
хотела ответить. Совсем иначе я хотела ответить. Совсем наоборот, понимаешь? Но это безотчетное чувство